Неэргодическая экономика

В статье рассматриваются причины появления и теоретическое содержание новой политико–экономической концепции «продуктивизм», претендующей на доктринальность и замещающей «неолиберализм» и «вашингтонский консенсус». Показаны отличия продуктивизма от предыдущих консенсусных экономических доктрин, выявлены его внутренние противоречия, представлены основные критические замечания оппонентов. Несмотря на то, что некоторые авторы рассматривают продуктивизм в качестве «новой экономики предложения», мы считаем, что трактовать данную концепцию следует не в русле экономических теорий (поскольку она не обладает соответствующими парадигмальными характеристиками), а в рамках семейства политико–экономических доктрин, нацеленных на непосредственное обоснование экономической политики. В данном случае продуктивизм «вливается» в американское семейство доктрин национального девелопментализма, имеющего длительную историю и острую востребованность в настоящий период.

В статье описывается аналитический алгоритм расчетов с использованием эконометрических моделей для определения регионально–отраслевых кластеров с высоким значением технологического эффекта масштаба, что, в свою очередь, позволяет выделить производственные зоны на территории России с максимальными технологическими резервами и перспективами. Опираясь на традиционный инструментарий инвестиционного мультипликатора, авторы предлагают схему расчета капиталовложений, дающую возможность осуществить быстрый технологический рывок в идентифицированных регионально–отраслевых кластерах страны. Методические разработки апробированы на двух группах, относящихся к аграрному сектору, – основной и контрольной, включающих по семь субъектов Российской Федерации. Обсуждается вопрос о реализации селективной инвестиционной политики для поддержания экономического роста и обеспечения резкого увеличения эффективности действующих передовых производств.

В статье предлагается процедура распределения инвестиций между регионами на основе оценки их производственных достижений. Для этого учитывается отдача от инвестиций и эффект масштаба, что создаёт основу для построения технологических и инвестиционных матриц для последующего выявления наиболее перспективных регионально–отраслевых кластеров. Процедура апробирована на примере сельского хозяйства применительно ко всем субъектам Российской Федерации. Предлагаемая схема селекции инвестиционных потоков на разные нужды (расширение производства, исследования и разработки, заимствование и внедрение новых технологий) в разных регионах противостоит традиционной российской практике выравнивания регионального неравенства. Вместо субсидирования отстающих регионов предлагается стимулировать развитие регионов–лидеров с последующей передачей их прогрессивного опыта остальным территориям. В этом случае у каждого региона появляется своя миссия в терминах инновационной экономики: одни выполняют роль передовых производственных кластеров, обеспечивающих технологические прорывы, а другие – перенимают лучшие практики и тем самым улучшают качество экономического пространства страны. Обсуждается процедура межрегиональной диффузии передовых форм производства с учётом подотраслей и отдельных направлений производственной специализации.

В статье рассматриваются условия и причины расцвета и упадка неолиберальной экономической идеологии в США. Актуальность исследования обусловлена концептуальными проблемами обоснования и реализации экономической политики администрации президента США Дж. Байдена на фоне сохраняющегося инерционного потенциала неолиберальной идеологии. На основе историко–логического анализа доктринальных концепций выявлено, что обозначение совокупности неоконсервативных и либертарианских идей термином «неолиберализм» является неточным и дискуссионным. Популярность неолиберализма в начале 1980-х гг. обусловлена кризисом сложившихся в середине XX в. идей и практики настоящего прогрессивного либерализма кейнсианско–рузвельтианского толка. В работе анализируются экономические мемы либерализма, где основное внимание уделено «просачиванию сверху вниз». Экономическая политика Дж. Байдена – «байденомика» – охарактеризована как настоящий возврат к идеям и практике американского прогрессивного либерализма. Показано, что налоговая политика администрации Байдена представляет собой существенный отход от неолиберальных принципов, также как и усиление нормативного регулирования экономики, активизация контактов с профсоюзами и полномасштабная промышленная политика, направленная на реиндустриализацию Америки, особенно в части высокотехнологичных отраслей. Альтернативная экономическая политика – «трампономика» – в своей основе также противостоит неолиберализму, несмотря на такие фрагментарные совпадения с последним, как дерегулирование и снижение налогов. Однако промышленная политика Трампа, в основном в виде таможенной защиты внутреннего рынка, оказалась более выгодной средне–, а не высокотехнологичным отраслям. Парадоксальный «трампо–байденовский консенсус» по вопросам промышленной политики и протекционизма с точки зрения неолибералов есть отход от единственно правильного «свободного рынка», но фактически является подтверждением абсурдности неолиберального наследия для решения актуальных задач современного экономического развития США.

The purpose of imposing an unprecedented number of sanctions on Russia was not only to disrupt its economy, but also to create internal division through growing citizen discontent and internal unrest. However, the authority’s rapid response, who reacted to both economic destabilization and the society’s aggravated needs, made it possible to counteract the emerging threat and led to the society’s consolidation and the increase of its civic consciousness. The aim of the study is to understand the phenomenon of the social contract, which originated in the era of statehood formation and is the basis for the stable existence of the state. The study of the evolution of this phenomenon from antiquity to our days allowed us to define the principle of justice as a key principle in the formation of social contract. This principle, formulated in ancient times and later reflected in the teachings of J.–J. Rousseau, I. Kant, D. Rawls, etc., manifested itself most clearly in the ideological concepts of Russian philosophers of the 19th century. Historical analysis of the phenomenon of social contract allowed us to define it as an informal agreement between society and sovereign power, based on the consolidation of the former and the responsibility of the latter. The study of the need to rethink the social contract in Russia after 2022 has shown that the requests for the elaboration of the country’s ideology and the introduction of responsibility for anti–Russian propaganda (the request for justice) are the most acute in the public discourse. They are already reflected in the emerging new social contract, the basis of which is the agreement based on unity, justice, freedom, patriotism and sovereignty. Geopolitics, trust, ideology, narrow corridor concept, model of deliberative democracy, social contract, Russophobia, Russian world, justice, sovereignty.

The article presents a structural rethinking of P. Turchin’s theory of passionarity, operating not only with ruling elites, but also with counter–elites, which have all the attributes of elitists, except for access to power. To deepen the understanding of the process of political instability, we propose a graphical scheme of the political cycle, revealing the logic of interaction between elites, counterelites and masses. This scheme forms the core of the new theory of passionarity and demonstrates the action of the systemic driver of political conflicts. It is complemented by structural balances that take into account the factors concerning cyclical dynamics of political instability: family pattern, migration of counter–elites, and the resonance effect (coercion effect + contagion effect). In the development of the ideas of the theory of elites, a simple macroeconomic model linking the political struggle between elites and economic growth is considered; the research shows that exceeding a certain critical size of counter–elites leads to a slowdown in economic growth and the probability of a production recession. We have revealed the contribution of the new concept of elites to the theories of chaos, passionarity and erosion of institutions; we present the mechanism of complementarity of the theory of inclusive institutions and the theory of counter–elites. The paper presents the typology of sources of power and ruling classes (plutocracy, theocracy, militocracy, and bureaucracy); we make the comparison of these forms of government on the development of statehood. The article considers important additions to the theory of elites. In particular, we formulate the property of political ambivalence of plutocracy, when this form of government is effective in countries that are geopolitical hegemon or in the mode of economic expansion, and extremely ineffective in other cases; we reveal the connection between plutocracy and the phenomenon of supranational elites. The theory of elites and counter–elites is projected onto the entire geopolitical system of the world.

Цель наложения на Россию беспрецедентного количества санкций состояла не только в разрушении ее экономики, но и в порождении внутреннего раскола посредством роста недовольства граждан и нарастания внутренних волнений. Однако стремительная реакция властей, отреагировавших как на экономическую дестабилизацию, так и на обострившиеся потребности общества, позволила купировать возникшую угрозу и привела к сплочению общества и повышению его гражданской сознательности. Осмысление феномена общественного договора, являющегося основой стабильного существования государства и берущего свое начало в эпохе формирования государственности, стало целью исследования. Изучение эволюции этого феномена от античности до наших дней позволило определить принцип справедливости как ключевой при формировании общественного согласия. Этот принцип, сформулированный еще в античные времена и впоследствии нашедший отражение в учениях Ж.–Ж. Руссо, И. Канта, Д. Ролза и др., наиболее ярко проявил себя в идеологических концепциях российских философов XIX века. Исторический анализ феномена общественного договора позволил определить его как неформальное соглашение между обществом и суверенной властью, основанное на консолидации первого и ответственности второй. Исследование сложившейся после 2022 года в России потребности в переосмыслении общественного договора показало, что наиболее остро в общественном дискурсе проявляются запросы на выработку идеологии страны и на введение ответственности за антироссийскую пропаганду (запрос на справедливость). Они уже нашли отражение в формирующемся новом общественном договоре, базисным положением которого выступает согласие, основанное на единстве, справедливости, свободе, патриотизме и суверенитете.

В статье представлено структурное переосмысление теории пассионарности П. Турчина, оперирующей не только правящими элитами, но и контрэлитами, которые имеют все атрибуты элитариев, кроме доступа к власти. Для углубления понимания процесса возникновения политической нестабильности предложена графическая схема политического цикла, раскрывающая логику взаимодействия элит, контрэлит и масс. Данная схема образует ядро новой теории пассионарности и демонстрирует действие системного драйвера возникновения политических конфликтов. В дополнение к ней представлены структурные балансы, учитывающие факторы циклической динамики политической нестабильности: модель семьи, миграцию контрэлит, эффект резонанса (эффект принуждения + эффект заражения). В развитие идей теории элит представлена простая макроэкономическая модель, увязывающая политическую борьбу элит с экономическим ростом; показано, что превышение некоторого критического размера контрэлит приводит к торможению экономического роста и вероятности возникновения производственной рецессии. Показан вклад новой концепции элит в теории хаоса, пассионарности и эрозии институтов; раскрыт механизм комплементарности теории инклюзивных институтов и теории контрэлит. Предложена типология источников власти и правящих классов (плутократия, теократия, милитократия и бюрократия); осуществлено сравнение указанных форм правления на развитие государственности. Рассмотрены важные дополнения к теории элит. В частности, сформулировано свойство политической амбивалентности плутократии, когда данная форма правления оказывается эффективна в странах, являющихся геополитическим гегемоном или находящихся в режиме экономической экспансии, и крайне неэффективна в остальных случаях; раскрыта связь плутократии с феноменом наднациональных элит. Осуществлено проецирование теории элит и контрэлит на всю геополитическую систему мира.

В статье рассмотрена проблема зависимости российских элитных групп от зарубежной медицины. Проведенный анализ мировой практики показал, что внешнемедицинская зависимость элит характерна для целого ряда развивающихся государств, а также стран с «нефтяным проклятьем», когда внешнеэкономическая зависимость и внешнемедицинская зависимость дополняют друг друга. За последние десятилетия, включая период антироссийских санкций c 2014 года, систематизированы находящиеся в открытом доступе сведения о случаях оказания медицинской помощи федеральным и региональным чиновникам высокого уровня, известным артистам и профессиональным спортсменам. На примере доступности зарубежной медицины для политико–управленческого истеблишмента России показана избирательность антироссийских санкций, удобная внешним противникам. При этом в России не решились на директивный запрет элитам пользоваться медицинской помощью за рубежом. Выявлены истории медицинского давления на политических деятелей и бизнесменов, показывающие персональную уязвимость людей, попавших в зависимость от зарубежных лекарственных препаратов и терапии. Вместе с тем, на ряде примеров подтверждена работоспособность возможного сценария полного запрета элитам получать медицинскую помощь за рубежом как катализатора для развития отечественной медицины, фармацевтической и медицинской промышленности, а также в качестве способа уравнивания элит перед «коллективным Западом» в правах на внешнюю медицинскую помощь.

The article investigates issues concerning the development of countries amid geopolitical turbulence. In particular, it is shown that the development of the world economic system has two phases: monocentricity, with a leader country and the world order it has established; and multipolarity with an increasing chaos and the struggle of many countries for the reconstruction of the world. These processes are based on scale effect, which at the stage of multipolarity operates in the external sphere in the form of territorial expansion, and at the stage of monocentricity – in the internal sphere in the form of technological innovations within the corporate sector of individual countries. The paper considers the restoration of the phenomenon of strategic advantages, which barely manifested itself in the geopolitical space for a long time. To explain the cyclical rising of this effect, we introduce the concepts of independent (natural) and controlled (artificial) development instead of the concepts of outstripping development and catching–up development that are fading into the background; we show that artificial development exists in the form of acceleration and containment. This made it possible to put forward a political model of sovereignty “leader – satellites/opponents – neutral zone” instead of I. Walierstein’s technological model “core – semi–periphery – periphery”. We propose and substantiate a quantitative criterion for strategic advantages, according to which they are observed under multiple differences (twofold or more) in the economic indicators of the compared countries. The framework study uses five indicators: area, GDP, population, technology level (GDP per capita), availability of nuclear weapons; the first four parameters are assessed quantitatively with the help of strategic advantages index; the fifth parameter is assessed qualitatively. We consider examples of the phenomenon of strategic advantages for bilateral relations: Azerbaijan/Armenia; Russia/Ukraine; South Korea/North Korea; India/Pakistan, etc. We also reveal the significance of this effect for Russia’s long–term foreign policy strategy.