Введение: парадоксы современности

В ходе специальной военной операции (СВО) на Украине противостояние России и Запада постоянно обострялось путем так называемого поднимания ставок. Запад в лице европейских держав под предводительством США уже готов помогать Украине контингентами своих вооруженных сил; расширяется помощь оружием, причем и оружием дальнего действия. Уже осуществлены удары по российской территории ракетами дальнего действия ATACMS с участием НАТО с летальными последствиями для жителей страны [1]. Не удивительно, что в России, равно как и в других странах, все активнее звучит тема применения тактического ядерного оружия. Более того, этот вопрос открыто обсуждался на Петербургском международном экономическом форуме (ПМЭФ) в 2024 году в пленарной программе С. Карагановым и В. Путиным [2], после чего была принята новая ядерная доктрина России. Данная проблематика выплеснулась и на страницы академических изданий; некоторые предварительные итоги развернувшегося противостояния подведены в работе (Тренин, Авакянц, Караганов, 2024).

Складывается ощущение, что политический истеблишмент стран–участниц конфликта принял факт возможного прямого ядерного столкновения и готов идти до конца [3]. Все это выводит на первый план ряд важных вопросов. Первый: почему у руководства стран Запада пропал страх перед Россией, обладающей ядерным арсеналом, достаточным для уничтожения всей планеты? Второй: каковы фундаментальные причины эскалации военного напряжения между Россией и странами Западного альянса? Третий: каков глубинный смысл в эскалации с учетом всех рисков? И, наконец, четвертый: какой линии поведения целесообразно придерживаться руководству России в создавшихся условиях?

В основе первых трех из перечисленных вопросов лежит своеобразный парадокс. Например, зачем приходить в прямое военное соприкосновение с государством, которое способно уничтожить всю планету и, следовательно, его заведомо невозможно победить. Здесь внешне ситуация выглядит как утрата Западом инстинкта самосохранения, что противоречит всем его традициям и установкам. Второй вопрос базируется на парадоксальном сочетании политической «покладистости» России и ее впечатляющего военного потенциала: бесконечные обещания руководства страны об адекватном или зеркальном ответе на агрессивные выпады Запада в основном почти никак не подкрепляются реальными действиями. Третий вопрос также связан с отсутствием логичного сочетания крайне опасных действий Запада по эскалации конфликта с видимым отсутствием у него экзистенциальных причин для такого риска. Все перечисленные парадоксы нуждаются в системном объяснении с опорой на экономическую логику и политические теории, чем и обусловлена актуальность поднимаемой темы.

Указанный сгусток вопросов и геополитических парадоксов продуцирует когнитивную интригу, состоящую в возможности построения логичной модели возникшего столкновения с опорой на максимально широкие методологические принципы. В связи с этим цель статьи состоит в исчерпывающих ответах на четыре поставленных вопроса с акцентом на пересмотре принципов противостояния России коллективному Западу, чего пока по разным причинам не происходит. Методологической основой формулируемых ответов на поставленные вопросы выступает предложенная ранее ментальная модель глобального доминирования США (Балацкий, 2024) и принцип неделимости власти С. Льюкса (Льюкс, 2010). Новизна авторского подхода состоит в сопряжении геополитических фактов, ментальных установок участников конфликта и экономической логики с выявлением результирующего вектора.

Противостояние США и России: истоки и нынешнее положение

Для раскрытия первого парадокса, связанного с возникновением иммунитета Запада и США перед страной с ядерным потенциалом, необходимо совершить небольшой экскурс в историю. Речь идет о том, что до 1991 года мировоззрение политического истеблишмента США, равно как и всего мира, включало отрицание прямой конфронтации со страной, имеющей термоядерное оружие. Однако поражение СССР в холодной войне с его последующим распадом на 15 псевдонезависимых государств полностью поменяло геополитическую диспозицию. После этого только одна страна стала преемником ядерного оружия СССР – Россия; остальные страны перестали быть для США стратегической угрозой. Хотя Россия потеряла 30% территории Советского Союза и больше половины его населения, она по–прежнему оставалась слишком крупной державой, своими размерами бросавшей вызов США. В связи с этим Россия представляла потенциальную угрозу для американской гегемонии и ее, по мнению американских властей, надо было и дальше ослаблять, желательно путем разделения еще на несколько частей с их последующей полной демилитаризацией. Эта задача являлась вполне реалистичной в силу того, что Россия после 1991 г. утратила свой политический суверенитет и де факто, если и не полностью, то в значительной мере, управлялась извне – из США (с 2022 г. началось активное восстановление суверенитета России, которое продолжается до сих пор и до конца не завершилось). Последнее обстоятельство до сих пор фигурирует в качестве полуфакта: с одной стороны, оно уже не отрицается, с другой – оно до конца не признается. И именно это положение дел нуждается в обсуждении.

Дело в том, что после 1991 г. возникла совершенно беспрецедентная ситуация, которой никогда не было в истории человечества. С одной стороны, любая страна, потерпевшая поражение в войне, надолго лишалась политического суверенитета. На такую страну, как правило, накладывались не только контрибуции, но и различные политические и экономические ограничения. Наиболее поздними примерами тому служат Германия и Япония, попавшие под патронаж страны–победительницы (США) с запретом на наличие ядерного оружия, а также некоторых стратегически значимых отраслей экономики. На примере Германии ситуация видна наиболее явственно – страна оказалась разделена на две части, каждая из которых отошла под протекторат одной из стран–гигантов: Западная Германия под США, а Восточная – под СССР; после своего объединения вся Германия оказалась под влиянием США. С этого момента Германия и Япония стали плацдармом для своих суверенов с почти полным контролем над своей политикой и экономикой. Примерно та же судьба постигла и Россию после 1991 г.: ее экономика была искусственно разрушена, ликвидированы почти все наукоемкие отрасли хозяйства, спецслужбы и Вооруженные Силы страны также были деморализованы и шли по пути разложения. Такое положение страны, потерпевшей поражение в Третьей мировой (холодной) войне, порождало иллюзию ее слабости и безопасности.

Однако специфика 1991 г. состояла в том, что в разряд зависимой страны попало государство с невообразимым по историческим меркам масштабом военно–стратегического потенциала. Более того, так как проигранная Советским Союзом Третья мировая война была холодной и завершилась без прямого вооруженного столкновения, то его военный потенциал находился в нетронутом и работоспособном состоянии, находящемся под контролем высших должностных лиц России, многие из которых не желали окончательно капитулировать перед противником. Это обстоятельство и предопределило двойственность положения России после 1991 года: с одной стороны, страна с контролируемой Западом властной элитой, с другой – размытость этой элиты, ее способность трансформироваться и в любой момент восстановить политический суверенитет страны с последующим использованием своего военного потенциала во внешней политике. Причем напрямую подавить переворот элит в России ни США, ни какая–либо другая страна не могли из-за угрозы развязывания ядерного конфликта. Дальним аналогом указанной ситуации может служить Германия после Первой мировой войны, которой было запрещено неконтролируемо увеличивать свою армию, проводить военные учения и осуществлять милитаризацию экономики. Несмотря на это, опираясь на свою развитую промышленность и пришедшую к власти нацистскую элиту, страна снова стала военно–стратегическим лидером мира и осуществила очередную военную экспансию.

Задним числом можно утверждать, что феномен двойственного положения России после распада СССР с самого начала таил в себе предпосылки нынешнего хода событий, который рано или поздно должен был реализоваться. Более того, уже в 1990-х годах Е.М. Примаков на посту министра иностранных дел пытался донести до Запада мысль о том, что Россия – великая держава, которая испытывает лишь временные трудности (Млечин, 2021, с. 219). Уже тогда просматривались первые симптомы возможного изменения ситуации в плане восстановления страной своего политического суверенитета. Однако это не отменяет того факта, что российские власти на протяжении десятилетий демонстрировали крайне низкую активность в международных и внутренних делах. Кроме того, паралич армии и экономики РФ после 20 лет ее существования были впечатляющими и не давали оснований для жесткого ответа на ущемление ее внешнеполитических интересов. Конфликт 2014 года, закончившийся присоединением Крыма, был первым серьезным демаршем со стороны России на избыточную активность США и НАТО на территории бывшего СССР, однако это событие само по себе мало что говорило. Военно–стратегическая вялость руководства страны в предыдущие годы и уязвимость экономики по многим направлениям не давали оснований думать о стратегическом отпоре от страны, постепенно превратившейся в сырьевой придаток развитого мира.

Таким образом, американский истеблишмент имел все основания не верить в готовность России жестко отвечать на его экспансионистские действия. Что касается России, то для нее события 2014 года стали своеобразным финальным вызовом, на который она не могла не ответить. Если бы планировавшийся вывод российской военной базы в Севастополе состоялся с последующим размещением на полуострове военной базы НАТО или США, то это фактически означало бы окончательную капитуляцию России, ибо после этого само наличие у нее Вооруженных Сил и ядерного оружия оказалось бы во многом бессмысленным по причине их неприменения даже в столь опасной для нее ситуации. Последующие 8 лет, связанные с реализацией Минских соглашений, также демонстрировали бесконечные уступки со стороны России и ее неспособность к жестким действиям.

Указанный период только лишний раз убедил администрацию США в слабости российских властей. Решительные действия РФ в 2022 году также не изменили сложившегося мнения: чрезвычайно гуманное ведение боевых действий, бесконечные заявления о неизбежности ответных ударов на провокации украинской стороны без их фактического подкрепления, проявление готовности к мирным переговорам и т.п. только укрепляли американских стратегов в правильности их выводов. Даже применение Россией в 2024 г. гиперзвуковой ракеты «орешник» в ответ на удары по ее территории ракетами ATACMS носило двусмысленный характер: заранее было объявлено о времени и месте нанесения удара, а его сомнительные результаты не произвели на американскую администрацию эффекта устрашения. В то же время ущерб, нанесенный России за годы ведения СВО, огромен. И в этом отношении США уверенно переигрывали своего противника без какого–либо ущерба для себя, не считая затрат на финансирование военной помощи Украине. Перенеся боевые действия на нейтральную территорию, а частично и на территорию России, США вели себя строго в соответствии со своими политическими традициями непрямых действий (Лукьянович, Сильвестров, 2023).

Феномен двойственности положения России после 1991 года и ее тотальная геополитическая слабость (включая военную, политическую, экономическую и идеологическую сферы) на протяжении более чем 30 лет после распада СССР породили еще одно уникальное явление – неопределенность «красных линий». Внешняя политика всех государств строится по принципу «красных линий», согласно которому есть те пределы терпимости национальных властей в отношении нарушения их интересов другими странами; переход за эти линии чреват открытой силовой конфронтацией. Однако выполнение этого принципа Россия на протяжении всех предыдущих лет не смогла обеспечить: «красные линии» российскими властями либо не озвучивались, либо озвучивались не четко и не ясно, в связи с чем возникала возможность вольных интерпретаций. Более того, подобная неопределенность привела к тому, что политический истеблишмент США во многих случаях сам определял эти «красные линии» вместо России, а потом нарушал их и ликовал в отсутствие серьезных последствий. Однако в ходе СВО ситуация меняется – Россия восстанавливает политику «красных линий». Одно из последних заявлений С. Лаврова раскрывает диалектику внешнеполитических отношений: Запад следует логике, согласно которой у России «красные линии» есть, но они снова сдвигаются; такая логика является ошибочной [4]. Тем самым наблюдается отсутствие или нежелание понимания американскими властями замыслов и намерений России.

Подводя итоги, можно констатировать: беспрецедентная в мировой истории ситуация поражения ядерной державы в гибридной войне с ее последующим катастрофическим экономическим ослаблением породила пересмотр позиции администрации США в отношении готовности России защищать свои стратегические интересы. Именно геополитическая слабость России стала основой парадокса утраты страха перед ядерной державой.

Констатация вышеназванного факта не предполагает оценочных суждений. Например, было бы нелепо возлагать вину за появление в XXI веке парадокса утраты страха перед ядерной державой на Россию. Ее слабость явилась историческим фактом и трагедией для ее народов. За 30 лет своего существования страна превратилась из супердержавы в полупериферию мировой системы с тенденцией к превращению в периферию. Трудно было рассчитывать, что в этот период в стране будет все гладко, а властные элиты быстро отреагируют на вставшие перед ними экзистенциальные вызовы. Для этого нужно было время, а когда оно пришло, то это стало откровением для американского истеблишмента, который до сих не отказался от своих представлений 1990-х годов. Напомним тезис Вудро Вильсона времен Первой Мировой войны: «Нам предстоит серьезно финансировать мир, а дающий деньги должен понимать мир и руководить им» (Америка против…, 2023, с. 285). Сегодня США по-прежнему хотят руководить миром и им надо понимать его, но, по-видимому, прецеденты XXI века и радикально изменившаяся геополитическая ситуация пока не укладываются в картину мира их политической элиты.

В настоящее время Россия приняла новую ядерную доктрину и постепенно входит в режим более реалистичного военного «диалога» с противником; некоторые итоги этого пути резюмированы в работе (Тренин, Авакянц, Караганов, 2024). Однако многие вопросы так и остаются открытыми.

Внешнеполитическая стратегия США: модель глобальной гегемонии

Теперь попытаемся ответить на второй вопрос, поставленный в начале статьи: каковы фундаментальные причины эскалации военного напряжения между Россией и странами Западного альянса? Почему США вцепились в Россию мертвой хваткой, в то время как главный стратегический соперник Америки – Китай – продолжает усиливать свои позиции на фоне деструктивной эскалации? Есть ли у США экзистенциальные причины для подобной кампании?

Ответ на поставленные вопросы дает ментальная модель глобального доминирования США в умах представителей американского истеблишмента. Суть его сводится к четырем положениям (Балацкий, 2024a). Первое – презумпция (мифологема) богоизбранности американского государства и нации, постулирующая их исключительность, правоту, непогрешимость и вседозволенность. Второе положение – доктрина непримиримости, подразумевающая политическую бескомпромиссность по поддержанию культурной гомогенности и «зачистке» всех неугодных социальных элементов. Третье положение – стратагема тотальности, предполагающая ведение против стратегического соперника войны любыми доступными способами на основе практики двойных стандартов. Четвертое положение – синдром отказа от неприемлемых издержек, согласно которому все людские и финансовые потери должны быть строго оправданными, а все специальные операции – сверхрентабельными. Указанные положения формировались постепенно и подкреплялись фактами из истории американского государства; в работе (Америка против…, 2023) приводится широкая панорама практического проецирования четырех положений модели гегемонии США к конкретным обстоятельствам.

Несмотря на явную искусственность перечисленных положений модели гегемонии, они имеют непреходящее значение как для политического класса США, так и для простого населения. Они консолидируют американскую нацию и служат источником ее гордости и силы. Главное же следствие модели гегемонии состоит в практической контрпродуктивности любых дипломатических переговоров США со своими контрагентами. Для американского истеблишмента любые обсуждения и споры с оппонентами бессмысленны, ибо изначально ясно, что они не правы; кроме того, глупо тратить ресурсы на разговоры, когда всё можно решить силой или деньгами. Единственный аргумент, который может быть принят во внимание – это издержки от принимаемого решения. А отказаться от намеченного решения политический класс США готов только тогда, когда издержки становятся откровенно неприемлемыми.

Как уже было сказано, история США изобилует примерами, когда власти страны обостряли ситуацию и шли на силовой конфликт, но это всегда делалось в условиях изначального и абсолютно явного перевеса в их пользу. Типичным примером может служить одна из самых драматичных страниц истории США – Гражданская война Севера и Юга. Северяне развязали эту войну в условиях своего полного превосходства: 22 млн северян против 5,5 млн белых южан, т.е. соотношение 4:1 (Турчин, 2024, с. 321); Север мобилизовал 2,1 млн солдат против 880 тыс. южан, т.е. соотношение 2,4:1 (Турчин, 2024, с. 322); на каждую винтовку, произведенную на Юге, северные заводы производили 32 винтовки (Турчин, 2024, с. 319). При таком раскладе сил победа Севера была предопределена, что позволило ему «включить» три первых положения модели гегемонии, требующих безоговорочного подавления противника.

Таким образом, алгоритм принятия решения о начале или продолжении конфликта может быть представлен в структурной форме на рис. 1. Развилка в принятии решения зависит от величины предполагаемого ущерба, причем само вхождение в конфликт происходит на базе модели гегемонии со всеми вытекающими из нее последствиями для противника. Вместе с тем даже в ходе конфликта проверка на соответствие критерию ущерба осуществляется постоянно, в связи с чем может происходить корректировка изначального решения. Например, в ходе вооруженных конфликтов в Корее, Вьетнаме и Афганистане на определенном этапе была диагностирована ситуация неприемлемого ущерба, что и привело к отказу Соединенных Штатов от дальнейшего участия в этих кампаниях.

Может возникнуть контраргумент – логика рис. 1 является универсальной и в соответствии с ней действуют практически все страны. Однако это не так. В работе (Балацкий, 2024b) подчеркивалась разница в исторических моделях принятия решений для России и США: если в первой политические власти часто действуют по принципу «Любой ценой», то у американцев низкий «болевой порог» издержек продуцирует принцип «Малой кровью». Отказ от неприемлемого ущерба – это традиция Америки, освященная 250–летней историей, соответственно пренебрегать этой традицией не принято.

Составлено автором.

Модель гегемонии США и алгоритм принятия политических решений в стране (рис. 1) полностью объясняют феномен нечувствительности их политического истеблишмента к аргументам России в ходе конфликта на Украине. Эта политическая «глухота» будет длиться до тех пор, пока Штаты не диагностируют возможный неприемлемый ущерб для себя от продолжения конфликта. При этом никакие удары, вплоть до ядерной бомбардировки, по территории Украины не повысят чувствительность американского политического класса, ибо их это непосредственно не затрагивает. В этом и состоит парадокс патовой ситуации противостояния России и США на Украине.

К сказанному следует добавить, что как для России, так и для США ситуация на Украине носит экзистенциальный характер. Если для России поражение чревато крушением самой государственности, то для США оно связано с утратой мировой гегемонии, а это влечет за собой разрушение всей модели предыдущего существования страны. Крах американской гегемонии будет означать и крах их монополии на всех политических и экономических рынках, что в свою очередь означает падение нормы прибыли во всех сферах экономики со всеми вытекающими отсюда последствиями. Можно смело утверждать, что утрата гегемонии США приведет к превращению страны в обычного участника мирохозяйственной системы – без экономических привилегий и политических бонусов. А это уже будет другая Америка и другая жизнь нации. В этой ситуации американский политический класс наталкивается на феномен неделимости власти, суть которого состоит в том, что любая власть поддерживается соответствующей структурой власти и ее нельзя перераспределить, ее можно только разрушить и построить заново (Льюкс, 2010). Любая уступка власти со стороны Соединенных Штатов потребует полного демонтажа имеющейся архитектуры глобальных властных сетей, что чревато полной потерей позиций страны. Данное обстоятельство не добавляет чуткости американскому истеблишменту к аргументам России. Итог – каждый идет до конца.

Внешнеполитическая тактика США: политическое завещание Джона Даллеса

Теперь рассмотрим подробнее вопрос о том, каков глубинный смысл в нарастающей эскалации, кому и в чем польза от нее. Для этого надо отталкиваться от того, что эскалация – это американская тактика давления на противника, берущая корни в политических воззрениях Дж.Ф. Даллеса.

В американской политике и дипломатии фигура Джона Фостера Даллеса имеет особое значение. Это связано с несколькими обстоятельствами, среди которых немаловажное значение имеет укоренённость семейства Даллесов в политическом истеблишменте США. Достаточно напомнить, что дед Даллеса Джон Фостер был госсекретарём при президенте Бенджамине Гаррисоне, его дядя Роберт Лансинг – госсекретарем при Вудро Вильсоне, сам Джон Даллес – государственным секретарем при Дуайте Эйзенхауэре, а его младший брат Аллен Даллес работал на поприще дипломатии и разведки, возглавляя в 1953–1961 гг. Центральное разведывательное управление (ЦРУ). Другое обстоятельство в той роли, которую Дж. Даллес играет в американской политике, связано с его двумя своеобразными интеллектуальными «завещаниями».

Первое из них получило название доктрины «балансирования на грани», одним из авторов которой считается Даллес. Согласно этой доктрине, в международных переговорах следует максимально близко приближаться к нежелательной для обеих сторон и, как правило, катастрофической развязке, в расчёте на то, что в последний момент противник в целях самосохранения уступит; в итоге удастся получить двойной выигрыш – избежать катастрофы и получить односторонние преимущества. В дипломатии катастрофической развязкой обычно является война, что породило в русском языке устойчивое словосочетание «балансирование на грани войны» для обозначения политики, направленной на нагнетание военной угрозы. В настоящий момент политика США в отношении Украины в чистом виде воспроизводит доктрину «балансирования на грани», когда ставки растут вплоть до применения термоядерного оружия массового поражения. Иными словами, первое политическое завещание Джона Даллеса не забыто и проявляет себя на Украине в полной мере.

Второе завещание Даллеса можно назвать доктриной сносной цены, суть которой в полной мере выражена следующим его тезисом: «Мы хотим для себя и других свободных наций максимальных средств устрашения по сносной цене» (Америка против…, 2023, с. 406). Эта установка требует, чтобы все политические кампании США вели к их гегемонии и доминированию, но не ценой чрезмерных потерь. Это в свою очередь означает, что США готовы на политические уступки, но только тогда, когда альтернативная позиция сопряжена для них с неприемлемым ущербом в любой форме. История страны изобилует такого рода уступками: отказ от дальнейшей войны в Корее, несмотря на установление на северной части полуострова коммунистического режима; завершение войны во Вьетнаме, невзирая на победу в стране коммунистического строя; уход из Афганистана, несмотря на последующий приход к власти движения талибан [5], и т.п. Нет сомнений, что власти США готовы выйти из кампании на Украине, если ущерб от ее продолжения станет неприемлемо большим. Но (и это принципиально!) не раньше этого момента; в противном случае разыгрывание украинской партии будет продолжаться.

Несложно видеть, что второе завещание Даллеса представляет собой ни что иное, как четвертый элемент модели американского доминирования – принцип отказа от неприемлемого ущерба. Тем самым доктрина сносной цены Даллеса является политическим римейком XX века принципа отказа от неприемлемого ущерба, который к тому времени уже существовал около двух столетий. Сегодня эта доктрина продолжает работать на Украине в полную силу.

История показывает, что оба завещания Даллеса являются руководящими принципами во всех делах внешней политики США и именно наличие пары амбивалентных принципов придает всем действиям американского истеблишмента необходимую сбалансированность между агрессией и миролюбием. Пока нет видимых причин полагать, что политические власти США откажутся от своих принципов внешней политики без серьезных на то оснований. Это становится особенно очевидно, если учесть, что на кону стоит победа над Россией, которая может позволить США перезапустить цикл их глобальной гегемонии.

Модель глобальной гегемонии: биологические и психологические основы

Помимо рассмотренных экономических и геополитических оснований модели гегемонии США и вытекающей из нее логики поведения, есть еще и эмоциональный аспект, который нельзя сбрасывать со счета. Дело в том, что логика противостояния имеет глубинные эволюционные (биологические) основания, для уяснения которых рассмотрим несколько фактов из мирмекологии.

Один из фундаментальных законов социобиологии и военной стратегии муравьев гласит следующее: чем более пригодно место проживания популяции для жизни и обороны и чем лучше оно оснащено ценными ресурсами, тем интенсивнее и яростнее его защищают (Уилсон, 2022, с. 66); далее будем называть этот закон Принципом 1: чем богаче экологическая ниже, тем ожесточеннее ее защита. Другой важный факт состоит в следующем: оплодотворенные матки муравьев подвергаются постоянному риску быть убитыми муравьями другой семьи, в связи с чем они объединяются в группу по 10–15 особей для совместной защиты; когда же муравьи их приплода взрослеют, то они безжалостно уничтожают лишних самок одну за другой, растягивая их за ноги и жаля до смерти, пока не останется только одна из них, самая плодовитая (Уилсон, 2022, с. 73). Отсюда вытекают еще два принципа биологической эволюции. Принцип 2: избыточная конкуренция недопустима и умышленно уничтожается вплоть до установления монополии. Принцип 3: материнская структура уничтожается собственными детьми, если она уступает другой более эффективной структуре. Сформулированные три принципа могут быть спроецированы на геополитическую систему. В этом случае получается следующая картина.

Принцип 1: страна, получившая статус гегемона с его высоким уровнем благосостояния населения и огромными геополитическими преимуществами для крупного национального бизнеса, просто обязана агрессивно и бескомпромиссно поддерживать свои позиции. Именно это и делает политический истеблишмент США, используя все имеющиеся у него средства для сохранения своего статус–кво. Принцип 2: страны, создающие лишнюю и весьма опасную конкуренцию для государства–гегемона, должны быть ликвидированы вместе с исходящей от них опасностью. Именно к этому и стремятся Соединенные Штаты, создавая всяческие препятствия для нормального существования и развития России и повышая ставки на Украине. Принцип 3: в доминируемых странах (Гершенкрон, 2015), проигрывающих глобальную конкуренцию государству–гегемону, собственные элиты и население зачастую способствуют его крушению в пользу государства–гегемона. Именно с этой проблемой столкнулась Россия при старте СВО, когда в стране обозначился широкий слой политической оппозиции и «пятой колонны» как в бизнес–элите, так среди политиков, простого населения, научного сообщества и работников культуры.

Все сказанное свидетельствует о том, что помимо логики объективных событий имеется и эффект глубинных архетипов поведения людей в той или иной ситуации. Тем самым внешнеполитические стратегия и тактика США получают свое подкрепление на уровне психологии их политического истеблишмента. Вместе с тем нехватка единства внутри российских элит и населения также во многом предопределены эволюционными поведенческими установками лиц разных социальных групп. Разумеется, в человеческих сообществах исходные биологические модели поведения значительно ослаблены, однако они все–таки продолжают существовать, создают свой психологический фон и формируют определенное давление на лиц, принимающих решения. В целом же, природные поведенческие интенции действуют в сторону закрепления сложившихся стереотипов модели доминирования США и провоцируют их острое противостояние с Россией. Невидимые глубинные биовыживательные инстинкты закрепляют асимметрию в поведении политических классов США и России: в первой – агрессивную, бескомпромиссную и во многом безответственную модель противостояния, во второй – излишне осторожную, осмотрительную и чрезмерно ответственную. Это обстоятельство может не осознаваться даже самими лицами, принимающими решения, однако оно регулярно подстегивает их к вполне определенной линии поведения.

Сдержки и противовесы: власть плутократии

Хотя в настоящее время на Украине имеет место патовая политическая ситуация с постепенным ростом ставок, было бы неверно думать о ней как о застывшей и несдвигаемой. Внутри американского истеблишмента есть силы, которые учитывают баланс интересов, по крайней мере, внутри страны.

Для понимания отношения политического истеблишмента США к возможному ядерному конфликту даже за пределами американского континента полезно вспомнить, что сама форма правления в стране с самого начала и до нынешнего времени является плутократией, т.е. властью богачей или, иными словами, экономической элиты. В отличие от стран с милитократической (военной), теократической (идеологической) и бюрократической (административной) формами правления плутократия ставит на первое место интересы и предпочтения корпоративных магнатов. Как справедливо отмечается в литературе, после Гражданской войны в Соединенных Штатах окончательно установилась плутократия, ставшая частью «культурного генотипа» нации (Турчин, 2024, с. 184).

Коль скоро в США именно плутократы оказывают решающее влияние на политику, то правомерно задаться вопросом, выгодно ли им развязывать ядерный конфликт. Здесь отдельного обсуждения заслуживают два вопроса – о тотальном и ограниченном ядерном конфликте.

Чтобы ответить на данные вопросы, следует оттолкнуться от непреложной экономической аксиомы: главный мотив владельцев богатств состоит в сохранении и приумножении своих богатств (Турчин, 2024, с. 170). Уничтожение ненавистных стран и народов в их намерения, строго говоря, не входит. Тотальный ядерный конфликт США и России, влекущий гибель планеты, не несет никакой выгоды для американской плутократии. Однако и развязывание ограниченной войны в Европе также не несет для них явной выгоды. Например, сегодня Штаты поставляют в Европу и, прежде всего, в Германию свои энергоносители по ценам в 2–3 раза выше рыночных. Это означает норму прибыли от таких операций минимум в 300–500% годовых (Balatsky, 2022, P. 73). Подрыв же целостности экономики Германии в результате локального ядерного конфликта приведет к отказу от американского сжиженного газа и лишит плутократов США нынешних сверхприбылей. Такая цена «усмирения» России выглядит чрезмерной, а не сносной, о которой завещал Джон Даллес.

Приведенный пассаж отнюдь не исчерпывает политическую логику плутократии. Есть еще и исторические аналогии. Например, вся история недвусмысленно свидетельствует о существовании следующей закономерности – проигранные внешние войны ведут к революциям и грандиозным гражданским войнам (Турчин, 2024, с. 297). Чем глубже и жестче будет поражение США в прокси–войне на Украине, тем больший социальный протест и хаос это породит внутри страны. Применение ядерного оружия повышает риски такого исхода. И это все на фоне социального кризиса внутри Америки, когда происходит обнищание значительного слоя населения, а внутри класса плутократии активизируется противостояние элит и контрэлит. Для такой ситуации характерно правило, сформулированное Петром Турчиным: «Ничто не воздействует на коллективный разум правящего класса лучше двойной экзистенциальной угрозы – когда проявляет недовольство подвластное население и когда наседают геополитические соперники» (Турчин, 2024, с. 295). Действительно, риск ошибки в такой ситуации ведет к тяжким последствиям, прежде всего, для самих элит. Скорее всего, нынешние обстоятельства должны привести к разумному консенсусному решению в отношении противостояния на Украине.

Приход к власти в США в 2025 году Дональда Трампа, скорее всего, приведет к долгосрочному поиску условий сделки по Украине. Это отнюдь не означает, что политика администрации Д. Трампа будет отличаться от политики администрации Дж. Байдена в части стратегии и тактики, однако ее большая нацеленность на будущие прибыли и сокращение издержек позволит расширить диапазон возможных решений. Политика давления и «балансирования на грани» со стороны США будет продолжена, но в отличие от нынешней ситуации может сформироваться окончательная «цена» сделки, что и позволит сдвинуться с мертвой точки.

Выводы и рекомендации

Проведенный выше анализ показал крайне несимметричную геополитическую диспозицию в столкновении США и России. Фактически пока Америка наносит очень чувствительные удары по России, не неся никакого ущерба от этого противостояния. Внутри России идут боевые действия, включая новые и старые территории страны. Экономика приграничных регионов сильно просела и, судя по всему, будет слабеть и дальше. Международные санкции привели к колоссальным торговым и производственным проблемам, многие из которых можно решить лишь в отдаленной перспективе. Финансовые и людские потери России пока неизвестны, но, без сомнения, значительны. И все это на фоне нулевых потерь для США: их поставки оружия на Украину носят скорее характер утилизации, нежели ослабления военного потенциала, а финансовая помощь с учетом валютной гегемонии Америки путем печатания доллара также не может восприниматься как чрезмерно обременительная. Таким образом, Россия пока проигрывает геополитическое противостояние с Америкой в смысле несения ею гораздо более тяжелого бремени издержек (материальных, людских и финансовых), но что самое главное, США не чувствуют значительного дискомфорта от продолжающегося столкновения. Если Россия стремится победить в этой войне и не довести ситуацию до полномасштабного ядерного конфликта, то ей следует менять тактику противостояния.

Приход к власти Трампа в 2025 году означает очередной перевес плутократии в международных делах США, но этого самого по себе отнюдь недостаточно для ликвидации проблемы на Украине. Трамп, как представитель плутократии, должен ясно видеть неприемлемый ущерб от продолжения кампании против России, а желательно – и выгоду от завершения активной фазы противостояния. И в этой точке мы сталкиваемся с необходимостью соответствующих инициатив со стороны России.

В связи с этим правомерно задаться четвертым вопросом, поставленным в начале статьи: а что должна делать Россия в складывающихся обстоятельствах?

Как отмечено выше, России целесообразно проводить амбивалентную политику – в области нагнетания неприемлемого для США ущерба и в области создания возможных выгод для них. Здесь мы входим в зону крайне сомнительных гипотез и предложений, в связи с чем коснемся лишь в самых общих чертах возможных решений со стороны России, осознавая их дискуссионность.

Для того чтобы показать серьезность своих намерений России рано или поздно придется пойти на непопулярные меры. Здесь могут иметь место разные направления действий.

1. Частичное разрушение мировой инфраструктуры. Например, в 2023 г. был поврежден газопровод в Балтике Balticconnector между Финляндией и Эстонией, которое возникло из-за непреднамеренных действий китайского судна Newnew Polar Bear [6]. В 2024 г. было зафиксировано повреждение подводного кабеля связи C–Lion1 в Балтийском море между Финляндией и ФРГ [7]. Неудивительно, что Вашингтон полагает, что Москва может с высокой вероятностью проводить потенциальные диверсионные операции, направленные на вывод из строя критически важной части мировой инфраструктуры связи, однако пока этот путь Россия исключала для себя. По-видимому, наступает время, когда подобные операции должны не просто стать неотъемлемым элементом российской политики по проведению СВО, но и получить должный размах и масштаб, чтобы США и Европейские страны смогли ощутить тот ущерб, который сопряжен с противостоянием на Украине.

2. Перекрытие морских торговых путей. В 2024 г. действия хуситов в Красном море и Баб–эль–Мандебском проливе привели к тому, что судоходство в данном регионе постепенно сворачивается [8]. Хуситы находятся под патронажем Ирана, с которым у России сегодня имеется сотрудничество по многим направлениям. Нет никаких противопоказаний для того, чтобы снабдить хуситов современным оружием для более эффективных действий в акватории и полной парализацией мировой торговли в данном регионе. Недовольство этим фактом может также стать сигналом к пересмотру позиции США и стран Евросоюза для пересмотра своей позиции по Украине. К сказанному можно добавить, что перекрытие Красного моря иногда случается и по причине аварий. Так, в 2021 г. танкер Ever Green сел на мель и перекрыл Суэцкий канал; работы по разблокированию канала стоили 9,6 млрд долл. в день; в 2022 г. аналогичная пробка возникла по вине танкера Affinity V, а в 2023 г. ситуация повторилась из-за сухогруза Xin Hai Tong [9]. Подобные заторы могут быть легко воспроизведены искусственно и у России есть для этого все возможности. Умелое чередование действий хуситов и «дружественных» танкеров способны на длительное время блокировать важнейший торговый маршрут.

3. Удары по центрам принятия решений на Украине. Еще одним допустимым инструментом охлаждения военных настроений американского истеблишмента и его союзников могут стать сокрушительные удары по точкам принятия решений на Украине с акцентом на нанесение максимального ущерба иностранным советникам и военнослужащим. Не исключено, что России придется нанести удар по территории одной из стран НАТО, откуда поставляется вооружение для Украины. Разумеется, такие действие вызовут массовый протест, но в целом будут действовать отрезвляюще на политические элиты Запада.

4. Полный запрет стратегического сырья в недружественные страны. Еще одна лакуна, которая является потенциально болезненной зоной для США, является их импорт из России стратегических товаров. Например, и в 2022, и в 2023 гг. Россия по-прежнему активно поставляла сырье для США: жемчуг, драгоценные камни, монеты, минеральные удобрения, минеральное топливо, масла, продукты дистилляции, металлы платиновой группы, алюминий, уран [10]. Тем самым Россия оказала услугу США, их энергетике и электронике, в момент активной фазы противостояния на Украине. В 2024 г. Россия ввела ограничения на экспорт обогащенного урана в Соединенные Штаты, но сохранила исключения на поставки по разовым лицензиям, выданным Федеральной службой по техническому и экспортному контролю [11]. Тем самым до сих пор руководство страны готово идти на разовые поставки, если это будет крайне необходимо. Возможно, определенный экономический смысл в таких решениях есть, но они явно противоречат режиму военного противостояния и сглаживают ущерб США, без которого они не отреагируют ни на какие другие сигналы.

5. Экспроприация активов иностранных компаний на территории России. Хотя процесс наступления на уходящие из России иностранные компании продолжился в 2024 г., он представляется излишне либеральным. Уже с 2022 г. сделки по продаже российских активов компаний, принадлежащих резидентам «недружественных» стран, нельзя проводить без одобрения правительственной комиссии, а стоимость актива определяют в ходе независимой оценки. В 2024 г. минимальный дисконт, который иностранные владельцы должны предоставить российским покупателям, увеличился с 50 до 60%, а размер «добровольного взноса», который необходимо уплатить в бюджет, с 15 до 35% от рыночной стоимости актива. Хотя такие меры снижают нагрузку с местного бизнеса, этого явно недостаточно в сложившихся условиях противостояния. Например, ушедшая в 2024 г. из России французская компания Danone продала свой бизнес российской компании «Вамин Р» за 17,7 млрд рублей при его оценке примерно в 80 млрд, т.е. в 4,5 раза дешевле рыночной стоимости [12]. Однако ничто не мешает России осуществить полное изъятие подобных активов; в противном случае акции по перекупке выглядят как проявления слабости и урезают инвестиционные ресурсы отечественных предпринимателей, которые могли бы пойти на развитие местной экономики.

6. Разработка бизнес–предложений для США при ликвидации конфликта. Как было сказано выше, меры по повышению чувствительности американского истеблишмента должны включать не только прямой ущерб, но и возможные бонусы. Это отдельная тема исследований, но уже сейчас можно обозначить такое направление, как освоение Арктики, для чего Россия могла бы привлечь к сотрудничеству США. Например, по имеющимся оценкам, грузопоток по Северному морскому пути с 2010 г. по 2024 г. должен возрасти в 80 раз – с 1 млн тонн до 80 млн тонн [13]. При этом на Арктику претендуют не только Россия и США, но и Китай. Уже одно это обстоятельство позволяет играть России на грамотном разведении этих партнеров. Это может выражаться в разных бонусах: квотах на проход через Северный морской путь, доступ к северным российским портам, допуск американского капитала в отдельные арктические проекты и т.п. Это достаточно серьезный для американцев мотив, чтобы отказаться от поддержки Украины в пользу стратегически важного экономического направления.

Не развивая данную тему дальше, подчеркнем, что главный принцип всех предлагаемых действий состоит хотя бы в частичном переносе ущерба со стороны России на активы Запада и прежде всего США. В противном случае США не только не отступятся от своих претензий на Украину, но и будут продолжать поднимать ставки, что может привести к катастрофической развязке.

Обсуждение результатов

В заключение хотелось бы остановиться на степени востребованности выдвинутых предложений. Дело в том, что в настоящий момент в научной литературе активно обсуждается феномен завершения гегемонии США и его последствия. Так, традиционным является мнение, согласно которому период геополитической монополии США заканчивается и начинается эра олигополии, проявляющейся в усиливающемся могуществе Китая, организации БРИКС, которая, по имеющимся оценкам, займет первое место в G20 к концу 2030-х годов, а также взятие многими странами (например, ЮАР) на вооружение концепции афроцентризма в качестве теоретической основы в стремлении к своей деколонизации (Rapanyane, 2020). В связи с этим некоторые полагают, что внешняя политика США при администрации Трампа в его первый срок – «доктрина Трампа» – представляет собой отказ Америки от глобального лидерства в пользу реакционного популизма (Yom, 2020).

Некоторые аналитики, наоборот, на примере Аргентины доказывают, что Трамп, вопреки расхожему мнению, не ослабил гегемонию США в Латинской Америке, а, наоборот, усилил ее, опираясь на инструменты традиционной американской «долларовой дипломатии» (Rowley, 2023). Другие исследователи указывают, что идущая на смену либеральному империализму так называемая реальная политика провоцирует войны чужими руками, не создавая при этом дополнительных институтов, практик и норм для смягчения их последствий, в связи с чем это может стать новым источником международного беспорядка (McKeil, 2021). Развивая эту идею, ведущие политологи указывают на неспособность сменяющих друг друга администраций Трампа и Байдена отказаться от установки на главенство США, что привело к ситуации «доминирования без гегемонии», в которой Соединенные Штаты играют все более дисфункциональную роль в мире; в своей внешней политике США перешли от режима «законной защиты» в середине XX века к режиму «защитного рэкета» в начале XXI века (Payne, Silver, 2022).

В литературе отмечается, что в стремлении США сохранить свою гегемонию существует три варианта: 1) оборонительный протекционизм; 2) фрагментация международной системы; 3) запуск новой волны инноваций («омоложение») (Schutte, 2021). Так как Китай показывает свою способность и готовность стать технологическим лидером, то третье из названных направлений в политике США становится сомнительным, продуцируя переход к двум первым вариантам, что чревато не традиционной «торговой войной», а «войной за владение технологиями» и контроль над ними (Schutte, 2021). Однако некоторые авторы, наоборот, акцентируют внимание на ошибках Китая, связанных со стремлением к первенству, что пугает его соседей, тогда как у США остается в активе опыт создания обширных «сетей влияния» (Foot, 2019).

Отмеченные тенденции и факторы в перестройке мирохозяйственной системы создают положительный фон для более активных действий России в противостоянии на Украине. Например, некоторые авторы констатируют, что главной причиной резкого ухудшения отношений между Москвой и Вашингтоном стала новая роль России в мире в решении стратегических мировых проблем, что создает основу для эффективного стратегического торга (Тонких, Кондратенко, 2021). Другие справедливо подчеркивают, что в последнее десятилетие конфронтации между США и Россией действия последней носили вынужденный, ответный характер на недружественные шаги гегемона (Косов, 2022). Тем самым подчеркивается утрата стратегической инициативы Россией в начавшемся столкновении.

Вместе с тем есть предпосылки для активного торга России и США. Например, некоторые авторы полагают, что Арктика является зоной стратегических интересов всех стран, и разрыв связей с РФ за полярным кругом для США и стран НАТО является неоправданным и не только увеличивает вероятность эскалации геополитического конфликта, но и препятствует прогрессу в области предотвращения изменения климата (Селезнев, 2024). Наоборот, как полагают российские аналитики, проект Северного морского пути мог бы стать мощным стимулом для российско–американского экономического сотрудничества (Отношения…, 2011, с. 42). Вместе с тем китайский специалист Го Фэнли справедливо считает, что конфликт на Украине является частью давно подготовленной гибридной войны, цель которой состоит в сохранении гегемонии США, а потому, пока это не будет достигнуто, противник не позволит России легко «сорваться с крючка», что является ключевым фактором продолжения противостояния и повышения ставок (Фэнли, 2023). Некоторые полагают, что нынешние события являются прямым продолжением «холодной войны», которая сразу перешла в новую стадию (Хорошев, Беспалько, 2022). В то же самое время аналитики подчеркивают, что Россия и США оказались в одной цивилизационной лодке – они теряют и будут продолжать терять свой относительный вес в мировой экономике и политике (Отношения…, 2011, с. 12).

В работе (Тренин, Авакянц, Караганов, 2024) совершенно справедливо отмечается, что способом возвращения США к исторической норме поведения выступает увеличение внешнеполитических издержек страны и удорожание американской империи. Однако такая мера устрашения, как подача последнего предупредительного сигнала в форме осуществления наземного взрыва сверхкрупного ядерного боеприпаса (более 50 мегатонн) (Тренин, Авакянц, Караганов, 2024, с. 98), представляется неоправданной. Взрыв на территории самой России (например, на Малой Земле) нанесет урон только самой России, но опять–таки никак не затронет США. Такой сценарий устрашения противоречит рассмотренному ранее принципу увеличения вреда США; фактически это будет холостой, но очень дорогой выстрел с сугубо демонстрационными целями.

Все перечисленные факторы свидетельствуют, что как Россия, так и США находятся в крайне ненадежной ситуации, которая будет еще больше усугубляться взаимным противостоянием. В этой связи наличие явного и болезненного ущерба США от продолжения конфликта на Украине на фоне возможных выгод от его завершения могли бы послужить серьезным мотивом к отказу американского истеблишмента от игры на повышение.

Заключение

Рассмотрение ситуации в военно–стратегическом противостоянии США и России позволило наметить важные тезисы, от которых целесообразно отталкиваться в современном политическом анализе. Прежде всего, это понимание истоков утраты Западом страха перед термоядерным армагеддоном, который может случиться при потере контроля над ситуацией на Украине. Это связано с уникальным в истории человеческой цивилизации феноменом двойственности положения России после 1991 года, когда ее властные элиты, с одной стороны, оказались под контролем Запада, а с другой – из размытость и неопределенность содержали в себе способность «восстать» и восстановить политический суверенитет страны с опорой на военно–стратегический потенциал, включая ядерный арсенал. Данная ситуация породила еще одно уникальное явление – неопределенность «красных линий» во внешней политике, когда «красные линии» России либо не озвучивались, либо постоянно отодвигались. Хотя Россия начала менять свою политику в этом отношении, Запад уже «привык» к ее избыточной осторожности и не «слышит» новых сигналов.

Отсутствие гибкости США на заявления и действия России во многом связаны с их ментальной моделью глобального доминирования, которая включает четыре элемента: презумпцию богоизбранности американского государства, доктрину непримиримости, стратагему тотальности и синдром отказа от неприемлемых издержек. Эффект неделимости власти накладывается на указанную модель и усугубляет нечувствительность американского истеблишмента к эскалации напряженности на Украине.

Одновременно с этим администрация США в своей тактике использует два своеобразных завещания Джона Даллеса – доктрину «балансирования на грани» и доктрину сносной цены. Так как до настоящего времени Россия не создала никакого ощутимого ущерба для США, то и отказываться от этих политических установок американским властям не имеет смысла. Вместе с тем приход к власти в США в 2025 году Дональда Трампа означает укрепление принципов плутократии в системе государственного управления и тем самым создает условия для сделки по Украине. Однако, чтобы это обстоятельство было использовано, необходимо осуществить действия по обеспечению неприемлемого ущерба для США.

Для этого предлагаются такие меры, как: частичное разрушение мировой инфраструктуры; перекрытие морских торговых путей; удары по центрам принятия решений на Украине; полный запрет поставок стратегического сырья в недружественные страны; экспроприация активов иностранных компаний из недружественных стран на территории России; разработка бизнес–предложений для США при ликвидации конфликта. Данные меры должно осуществлять Правительство РФ с опорой на имеющийся в его арсенале аппарат государственного управления; желательно, чтобы все основные мероприятия были осуществлены до конца 2025 года и начали давать результаты уже в течение указанного срока. Не вдаваясь в подробности, можно утверждать, что верховные власти страны обладают необходимыми для этого силами, ресурсами и средствами, однако их использование предполагает генерирование креативных и во многом нестандартных управленческих решений. Проведение же перечисленных акций позволит отойти от односторонних ударов по России и создать более благоприятный фон для конструктивных переговоров.

Литература

Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность. (2023). М.: ООО «Содружество культур». 588 с.

Балацкий Е.В. (2024a). Американская модель глобального доминирования // «Terra Economicus», Т. 22, №2. С. 6–31.

Балацкий Е.В. (2024b). Ядерный апокалипсис пока откладывается // «Капитал страны», 17.10.2024: https://kapital–rus.ru/articles/article/yadernyi_apokalipsis_poka_otkladyvaetsya/?ysclid=m48rn8ixh3859171059

Гершенкрон А. (2015). Экономическая отсталость в исторической перспективе. М.: Издательский дом «Дело». 535 с.

Косов А.П. (2022). Политика России в отношении США в период третьего президентства В.В. Путина: от «перезагрузки» к новой конфронтации // «Журнал международного права и международных отношений», №3–4(102–103). С. 28–36.

Льюкс С. (2010). Власть: Радикальный взгляд. М.: Изд. дом Гос. Ун–та – Высшей школы экономики. 240 с.

Лукьянович Н.В., Сильвестров С.Н. (2023). Стратегия непрямых действий во внешней политике США // «Мир новой экономики». Т. 17, №3. С. 18–31.

Млечин Л. (2021). Главный разведчик страны мог стать президентом. Карьера Евгения Примакова. М.: Аргументы и факты. 304 с.

Отношения Россия – США после «перезагрузки»: на пути к новой повестке дня. Взгляд из России. Доклад российских участников Рабочей группы по будущему российско–американскиx отношений. (2011). М. Валдай. 48 с.

Селезнев П.С. (2024). Арктика как новая зона противостояния России и НАТО // «Экономические науки», №4(233). С. 487–495.

Тонких В.А., Кондратенко Л.И. (2021). Россия – США: от холодного мира к холодной войне // «Вестник ВГУ. Серия: История. Политология. Социология», №1. С. 86–91.

Тренин Д., Авакянц С., Караганов С. (2024). От сдерживания к устрашению. М.: Молодая гвардия. 152 с.

Турчин П.В. (2024). Конец времен. М.: АСТ. 432 с.

Уилсон Э. (2022). Планета муравьев. М.: Альпина нонфикшн. 211 с.

Фэнли Г. (2023). Гибридная война США и их союзников против России в контексте специальной военной операции // «Гражданин. Выборы. Власть», №2(28). С. 146–155.

Хорошев А.А., Беспалько Г.Н. (2022). «Холодная война»: политическое мышление и практика противостояния двух мировых систем // «Вопросы национальных и федеративных отношений», Т. 12, №7(88). С. 2629–2636.

Balatsky E.V. (2022). Russia in the epicenter of geopolitical turbulence: The hybrid war of civilizations // Economic and Social Changes: Facts, Trends, Forecast, V. 15, No. 6, P. 52–78. DOI: 10.15838/esc.2022.6.84.3

Foot R. (2019). China’s rise and US hegemony: Renegotiating hegemonic order in East Asia? // «International Politics», 04 Septemder. https://www.sant.ox.ac.uk/people/rosemary–foot

McKeil A. (2021). The Limits of Realism after Liberal Hegemony // «Journal of Global Security Studies», Vol. 7, No. 1, pp. 1–11.

Payne C.R., Silver B.J. (2022). Domination Without Hegemony and the Limits of US World Power // « Political Power and Social Theory», Vol. 39, pp. 159–177.

Rapanyane M.B. (2020). The new world [dis] order in the complexity of multi–polarity: United States of America’s hegemonic decline and the configuration of new power patterns // «Journal of Public Affairs», e2114. DOI: 10.1002/pa.2114

Rowley J. (2023). Business as usual? Donald Trump and US hegemony through the lens of dollar diplomacy in Argentina // «Latin American Policy», Vol. 14, pp. 217–230.

Schutte G.R. (2021). The challenge to US hegemony and the “Gilpin Dilemma” // «Revista Brasileira de Política Internacional», Vol. 64, No. 1, pp. 1–18.

Yom S. (2020). US Foreign Policy in the Middle East: The Logic of Hegemonic Retreat // «Global Policy», Vol. 11, No. 1, pp. 75 – 83.