Неэргодическая экономика

Авторский аналитический Интернет-журнал

Изучение широкого спектра проблем экономики

Администрация для профессоров

Указ Президента Российской Федерации от 7 мая 2012 г. №599 «О мерах по реализации государственной политики в области образования и науки» выполняется с большим трудом. В данном документе поставлена задача по вхождению к 2020 году не менее пяти российских университетов в первую сотню ведущих мировых университетов. Сможет ли Россия выполнить поставленную задачу? И как с аналогичной задачей справляются китайские университеты?

Дела vs лозунги

 

Постепенно приближается время подводить итоги исторического Указа Президента Российской Федерации от 7 мая 2012 г. №599 «О мерах по реализации государственной политики в области образования и науки». В данном документе, в частности, поставлена задача по вхождению к 2020 году не менее пяти российских университетов в первую сотню ведущих мировых университетов согласно мировым рейтингам. На данную программу было запланировано выделение 54 млрд. руб. из федерального бюджета. За три года – с 2013 по 2015 гг. – на проект «5–100» Правительством России уже было выделено почти 30 миллиардов рублей. В настоящий момент пройдена половина пути в 4 года до означенного пункта назначения – 2020 года. Каковы же промежуточные результаты?

Общественное движение «Обрнадзор» уже дало свою оценку данному проекту, один из пассажей которой таков: средняя стоимость роста российского вуза на 1 пункт в рейтинге QS обходится российским налогоплательщикам в 72 млн. руб. Помимо полного фиаско в выполнении проекта «5–100» «Обрнадзор» констатировал массу финансовых и организационных злоупотреблений. Однако попытаемся бросить более общий взгляд на ситуацию, сравнив достижения России в данной области с достижениями Китая. Для этого сравним число вузов Россия и Китая, вошедших в 2015 году в списки Топ–100 и Топ–150 по пяти самым известным глобальным рейтингам университетов (см. табл.).

 

Таблица. Число вузов, вошедших в список лучших университетов мира.

Рейтинг

Россия

Китай

Топ–100

Топ–150

Топ–100

Топ–150

QS

0

1

4

7

ARWU

1

1

0

4

THE

0

0

2

2

CWUR

1

1

2

2

Webometrics

0

1

4

7

 

Составленная таблица во многом обескураживает. К сожалению, кроме МГУ им. М.В.Ломоносова (кстати, не вошедшего в программу «5–100») больше ни один российский вуз не смог преодолеть границу даже Топ–150. На этом фоне китайские успехи смотрятся не только более значительными, но и более полновесными. Например, в британском рейтинге QS лучший китайский вуз не просто вошел в Топ–100, но оказался на 25-ом месте, что исключает случайный успех; еще три китайских университета получили 41-е, 51-е и 70-е места; плюс к этому три «догоняющих» вуза расположились на 110-й, 113-й и 130-й позициях. В другом британском рейтинге THE два китайских университета закрепились на 42-м и 47-м местах. Результат, очень похожий на результат QS, был получен и в испанском рейтинге Webometrics: четыре лучших вуза Китая разместились на 37-м, 48-м, 57-м и 70-м местах; «догоняющие» вузы захватили 111-е, 133-е и 137-е места. Достижения КНР в аравийском рейтинге CWUR похожи на достижения в рейтинге THE: 56-е и 78-е места в первой сотне.

Такие расклады говорят сами за себя. Фактически Китай уже достаточно прочно закрепился среди стран-лидеров высшего образования, тогда как Россия выглядит случайным субъектом на рынке глобальных университетов – если бы не МГУ, то страна вообще была бы за пределами конкуренции университетов мирового класса. Как и во всем, мы видим здесь разные стратегии двух стран: Россия – громкие заявления, федеральная поддержка, большие деньги и… слабый результат; Китай – молчаливая, спокойная работа без амбициозный заявлений и примитивной рекламы и… очень приличный результат.

 

Амбиции vs конструктивность

 

Хотелось бы обратить внимание на следующее обстоятельство, которое видно из приведенной таблицы. Из всех пяти рейтингов в первой сотне Россия смотрится лучше Китая только в одном – в ARWU, который с 2003 года составляется самими китайцами – Шанхайским университетом Shanghai Jiao Tong University. То есть китайцы скромно отдают первенство российскому МГУ перед всеми своими вузами, ставя их только во вторую сотню. Тем самым китайские ренкеры отнюдь не склонны завышать позиции своих университетов, тогда как их высокие места подтверждаются именно зарубежными аналитиками. Россия наоборот всячески хочет опротестовать «чужие» рейтинги. Для этого в 2009 г. независимым агентством «РейтОР» при консультационной поддержке МГУ был разработан российский рейтинг ведущих университетов мира «Global Universities Ranking» (GUR), в котором МГУ занял 5-е место, оттеснив Гарвардский университет на 6-е место. К сожалению, совместных сил и ресурсов МГУ и компании «РейтОР» хватило только на 1 год; больше новый рейтинг не составлялся.

Таким образом, мы видим разные стратегии оценки двух стран. Если Китай спокойно на протяжении многих лет ведет свой рейтинг, в котором очень скромно оценивает свою университетскую систему, то Россия пытается «выстрелить» хотя бы разок своим рейтингом, в котором демонстрирует откровенно абсурдные успехи в отношении своих вузов. В данном случае речь идет о государственной политике: Китай ведет учет успехов и неудач своих университетов для того, чтобы понять свои слабые места и устранить выявленные изъяны. Россия наоборот долгое время обижалась на весь мир, не делая никаких выводов в отношении своей системы образования.

Программа «5–100» несколько модифицировала реакцию отечественных вузов – теперь надо входить именно в «чужие» рейтинговые топ-листы. И что? Поняв, что войти в основные рейтинги лучших университетов не получается, отечественные вузы стали опять «хитрить». Например, Московский физико-технический институт (МФТИ), не попав в основной рейтинговый список THE, стал трубить о другом своем достижении – он вошел в Топ–100 специального приложения данного рейтинга, в котором ранжируются инженерные и технологические институты. И не беда, что в основном списке на самых высоких позициях присутствуют профильные побратимы МФТИ – различные технологические институты. А Высшая школа экономики (ВШЭ), не войдя в основной рейтинг, с аналогичной гордостью начала кичиться своим вхождением в Топ–100 другого приложения. И не беда, что в основном рейтинге присутствует в первых рядах не просто социальный вуз, а всего лишь университетский факультет в лице Лондонской школы экономики и политических наук, а огромный вуз в лице ВШЭ не смог «пробить» искомую планку. Складывается впечатление, что российские вузы всячески пытаются оправдать свои неудачи, «замещая» их какими-то странными достижениями. Китайские вузы не опустились до такой мелкой софистики.

Сегодня реформы в университетской системе России и Китая дали разные результаты и с точки зрения внутриуниверситетского администрирования. Например, в китайских вузах профессора стали одними из самых высокооплачиваемых людей страны, тогда как в России они превратились в откровенных пролетариев, заработок которых, несмотря на все централизованные усилия Правительства РФ, так и не вышли на приемлемый уровень. При этом в китайских университетах царит простое правило: администрация обслуживает профессоров и является второстепенным персоналом; именно профессура является ядром высшей школы. В России все наоборот: профессора тихо «работают» на администраторов и выступают в роли маргиналов, от которых администрация легко избавляется, как только ситуация в вузе осложняется.

Может быть, стоит получше присмотреться к методам работы китайской университетской системы и попытаться позаимствовать у нее не хватающую России тихую конструктивность?

 

Официальная ссылка на статью:

Балацкий Е.В. Администрация для профессоров// «Независимая газета», №14(6628), 2016. С.11.

3804
12
Добавить комментарий:
Ваше имя:
Отправить комментарий
Публикации
В статье проведён всесторонний анализ экономической политики администрации Дональда Трампа, обозначенной термином «трампономика». Основное внимание уделено ключевым аспектам её реализации в условиях глобальных экономических трансформаций. Рассматривается влияние протекционистской направленности политики на международные торговые отношения, включая последствия введения тарифных ограничений и пересмотра торговых соглашений. Авторы выявляют закономерности в действиях администрации Трампа, которые способствовали как росту отдельных высокотехнологичных отраслей, так и углублению структурных дисбалансов в американской экономике. Особое место в работе занимает анализ неомеркантилистских подходов, характерных для внешнеэкономического курса администрации, и их долгосрочные последствия для мировой торговли. В статье также рассматриваются институциональные преобразования, направленные на усиление национальной безопасности США и перераспределение ресурсов в пользу внутренних рынков. Авторы сопоставляют реализованные подходы с традиционными неолиберальными стратегиями, выделяя ключевые различия в их долгосрочных последствиях для экономического роста. Представлен сравнительный анализ трампономики и альтернативных экономических доктрин, таких как байденомика, что позволяет оценить влияние политико–экономических факторов на формирование национальной стратегии. Полученные результаты обобщают опыт США в условиях глобальных вызовов и могут быть полезны для стран, стремящихся адаптировать свои экономические модели. Статья предлагает перспективные направления для дальнейших исследований, включая изучение новых форм протекционизма и их роль в преодолении структурных дисбалансов мировой экономики. Научный интерес представляет рассмотрение взаимосвязи между политическими целями и экономической стратегией США в период 2016–2020 годов, а также её влияния на формирование новой глобальной парадигмы. Полученные результаты могут быть использованы для оценки аналогичных экономических курсов в других странах.
Для современной эпохи политической конфронтации второй половины XX и первой половины XXI веков характерен переход к доктрине глобальных управленческих войн между враждующими государствами. Суть этой доктрины состоит в максимальном укреплении собственной системы управления и в критическом ослаблении системы государственного управления противника, когда все звенья государственного организма перестают эффективно работать и справляться со своими задачами. Раскрыто значение управленческих войн на примере распада СССР, который произошел без прямого военного столкновения, но привел к утрате всех стратегических преимуществ у его преемника – Российской Федерации. Предложена структурная модель глобального доминирования, в которой власть зависит от жесткой, мягкой и умной силы; показано, что такое понимание представляет собой обобщение концепции мягкой силы Дж. Ная. Определена специфика управленческих войн, которая состоит в их тотальности, продолжительности и бескомпромиссности. Рассмотрены инструменты и алгоритмы современных управленческих войн: продвижение собственной идеологии; работа с местными элитами; синдром масок и конспирации в политических элитах; контроль над информационным пространством; цветные революции; прокси–войны; разрушение медицинского суверенитета. Раскрыта связь между управленческими войнами и управленческими циклами, под которыми подразумевается колебание уровня эффективности системы государственного управления как внутри одной страны, так и между странами. Рассматривается пять уровней социальных явлений – мета–, мега–, макро, мезо– и микроуровни – и обосновывается их двусторонняя иерархия: процессы более высокого уровня определяют вектор развития процессов более низкого уровня; процессы более низкого уровня формируют механизмы реализации процессов более высокого уровня. Показано, что в современных условиях эта парадигма приобретает важное значение, препятствуя формированию искаженных когнитивных паттернов в отношении движущих сил развития государств.
Иностранные санкции нанесли серьёзный удар по дееспособности российской науки. Во-первых, они нарушили привычные коммуникации с внешним миром, затруднили приобретение и обслуживание научного оборудования, осложнили доступ к расходным материалам, научно–технической информации. Во-вторых, они причинили ментальный вред, деморализовав часть научного сообщества, что не могло не отразиться на результативности исследований. Ментально–ресурсный урон и его составляющие образуют предмет данной работы, в которой использованы результаты опросов научного сообщества “Научная политика России”, проведённых в 2021–2024 гг. Рассмотрены такие компоненты ментального вреда, причинённого антироссийскими санкциями, как нарушение внутреннего равновесия значительной части научного сообщества, включая отношение к новой реальности и идентификация индивидуальной модели поведения в науке, и побуждение к эмиграции дополнительно 15% исследователей. Анализировались три фактора прекращения работы в науке российских учёных под давлением зарубежных санкций: морально–волевой настрой, материально–ресурсные условия и заработная плата. Как показали результаты опроса, несмотря на ухудшение ситуации по сравнению с досанкционным периодом, первые два фактора не оказывают определяющего влияния на решение уйти из науки. В то же время установлена высокая чувствительность к динамике заработной платы: её потенциальное снижение может привести к сокращению корпуса исследователей в пределе до 80%. На качественном (психологическом) уровне ментально–ресурсный вред, нанесённый научному сообществу санкциями, может быть сопоставлен с состоянием слабой депрессии. Подчёркнуто, что текущая антикризисная политика в научно–технической сфере носит односторонний характер и нацелена главным образом на устранение материально–технических проблем, игнорирует необходимость предотвращения ментального ущерба, что предполагает системную идеологическую работу с научным сообществом, которая позволила бы компенсировать негативный эффект потенциального ухудшения материального обеспечения учёных и условий их труда.
Яндекс.Метрика



Loading...