Что такое «байденомика»?

В своем выступлении 28 июня 2023 года президент Джо Байден разрекламировал термин «байденомика», включающий «три фундаментальных изменения» в экономической политике. Он доложил, что его администрация «делает разумные инвестиции в Америку», «обучает и расширяет возможности американских рабочих для роста среднего класса» и «содействует конкуренции для снижения затрат, чтобы помочь малому бизнесу» [1]. Данные обтекаемые и неясные для глубинной характеристики содержания экономической политики «фундаментальные изменения», конечно, не отражают краеугольные черты настоящей байденомики, получившей репутацию действительно фундаментального сдвига во всей послевоенной истории США, сопоставимой по размаху с кейнсианскими реформами в 1930–40-гг. и неолиберальной революцией в виде рейганомики в начале 1980-х!

Более развернутая характеристика этих трех столпов включает: «1) модернизацию физической инфраструктуры США и нацеливание инвестиций в производство, науку, исследования и разработки для перехода к зеленой энергетике с компонентом экологической справедливости; 2) расширение прав и возможностей рабочих, рабочего класса и исторически маргинализированных сообществ; и 3) повышение экономической конкурентоспособности за счет применения антимонопольного законодательства и нормативных изменений для снижения потребительских расходов и экономического неравенства» [2].

Иными словами, байденомика – это не просто стандартная маркировка неких особенностей экономической политики, связанных с очередным Президентом США, как в свое время бушеномика, обаманомика и даже трампономика при всей радикальности реформ Д. Трампа, но и характеристика эпохального разворота гигантской экономической и социально–политической машины США, вызванного серьезным кризисом исчерпания ресурсов прежней модели развития.

Еще раз подчеркнем, что байденомика разворачивает экономический корабль США с неолиберального курса, заложенного рейганомикой в начале 1980-х, после невнятного топтания на месте в 1970-х, когда были исчерпаны ресурсы кейнсианской модели развития, принесшей Америке небывалое процветание в 1940–60-х годах. Обе доктрины, несмотря на кардинальные отличия, имеют сходство в плане полного отрицания экономической ортодоксальности предыдущих эпох. И рейганомика, и байденомика отбросили доминирующие экономические доктрины, которые к моменту перемен стали настолько привычными и авторитетными, что получили статус естественных и безальтернативных. Рейганомика отказалась от кейнсианского дирижизма и социального либерализма, а байденомика является отказом от финансовой глобализации последних 40 лет.

Обе экономические программы предложили новые концептуальные измерения ключевых задач: как стимулировать предложение в экономике и переосмыслить роль конкуренции. Сторонники экономики предложения в ранней администрации Рейгана сосредоточились на снижении корпоративных предельных налоговых ставок. Напротив, за последние несколько лет «прогрессисты–предложенцы» в администрации Байдена сделали акцент на государственных инвестициях и построении «заботливой экономики» (care economics). Как заявила в январе 2022 года министр финансов Джанет Йеллен, современная экономика предложения «отдает приоритет предложению рабочей силы, человеческому капиталу, общественной инфраструктуре, исследованиям и разработкам и инвестициям в устойчивую окружающую среду» [3].

В области конкуренции Рейган реализовал инициативы дерегулирования, выпестованные в консервативных академических институтах рыночного пуризма, таких как Чикагский университет. Он придерживался принципа невмешательства государства в конкуренцию, полагая, что только рынки способны распределить ресурсы наилучшим образом. «Администрация Байдена, наоборот, стала опираться на многолетние результаты анализа искажений конкуренции, вызванных ростом корпоративной власти. При Байдене правительство предложило запретить многие виды неконкурентных соглашений на рынке труда, вмешалось в медицинскую отрасль, чтобы снизить цены на лекарства, отпускаемые по рецепту, и стало более скептически относиться к слияниям на рынках» [4].

Полное отречение от угара рейганомики

Неоконсервативный эпохальный разворот в экономической политике США, ознаменованный рейганомикой, в России с конца 1980-х принято характеризовать как неолиберальный курс, включающий возрождение веры во всесилие разума свободных рынков, подорванное за десятилетия кейнсианства. Хотя в самих США к либералам относят сторонников умеренного государственного регулирования или смешанной экономики, которые традиционно гнездятся вокруг Демократической партии, тогда как рыночники–консерваторы – вокруг Республиканской.

В 1970-х глобальные капиталистические элиты пришли к консенсусу (не тотальному, а преимущественному) заменить доминирующую кейнсианско–рузвельтианскую политико–экономическую доктрину Нового курса тем, что стало известно как неолиберализм, хотя этот неолиберальный курс был провозглашен под знаменем неоконсервативного реванша как возврата к старой доброй теории свободного рынка (Гэлбрейт, 1982, с. 64–77). Неолиберальную окраску рейганомика заслужила благодаря, прежде всего, идеям либерализации мировых товарных, ресурсных и, особенно, финансовых рынков. Таким образом старинная консервативная доктрина свободной рыночной конкуренции слилась с доктриной либерализации финансовых рынков и породила «неолиберальную неоконсервативную рейганомику», которая стала ответом на падение уровня прибыли корпораций в результате возросшего уровня государственного регулирования, роста социального государства.

Неолиберализм повлек за собой переход к модели управления экономикой на основе доктрины неоконсерваторов «просачивание сверху вниз», предполагающей, что освобождение от пут государственного регулирования крупных ТНК и богатейших социальных слоев «наверху» благотворно скажется на активизации деловой активности «внизу». Возросшие «наверху» благодаря снижению налогов доходы богатых будут инвестированы «вниз» и создадут новые рабочие места и деловую активность.

Рейган значительно сократил налоги. Максимальная ставка подоходного налога снизилась с 70% для тех, кто зарабатывает 108 000 долларов и более, до 28% для всех, чей доход составляет 18 500 долларов и более. Рейган также снизил ставку корпоративного налога с 46% до 40%. «Общий объем снижения налогов в расчете на пятилетний период 1981–1986 гг. был определен в размере 750 млрд долл.; из них 560 млрд должно было пойти на снижение налогов на доходы физических лиц и 153 млрд – на налоговые льготы для корпоративного сектора, главным образом в виде сумм ускоренной амортизации. ...Таким образом, из общей суммы предполагаемого снижения налогов в 750 млрд долл., которые были распределены между физическими лицами и корпоративным сектором, примерно 80% должно было достаться физическим лицам и 20% – корпоративному сектору» (Васильев, Соколов, 2018, с. 5–25).

Однако существуют веские основания полагать, что рейгановский подъем экономики в 1980-х гг. был вызван не столько «просачиванием вниз», сколько огромным ростом государственных расходов и развитием массированного потребительского кредитования. «Рейган увеличивал государственные расходы на 2,5% в год. Большая часть расходов пошла на оборону. Он почти утроил федеральный долг с 997 миллиардов долларов в 1981 году до 2,85 триллиона долларов в 1989 году» [5].

Вместо благотворного «просачивания вниз» рейганомика усилила глубокое экономическое и социальное неравенство. Концентрация производства и рыночная власть крупных корпораций ускорились и глобальный разрыв в уровне благосостояния вырос до ошеломляющих размеров. Дж. Бахтел констатирует: «Рейганомика истощила общественную инфраструктуру и финансирование исследований и разработок, приватизировала государственные активы и услуги, выпотрошила защиту окружающей среды и потребителей и урезала сеть социальной защиты до костей. Корпорации передали миллионы производственных рабочих мест в зоны с низкой заработной платой на Глобальном Юге, часто с помощью государственных субсидий. ...Федеральное правительство и правительство штатов под контролем правой Республиканской партии участвовали в уничтожении профсоюзов, подавлении заработной платы и пособий, ослаблении защиты рабочих и сокращении налогов для богатых и корпораций» [6].

Фундаментальные принципы рейганомики были продолжены не только при республиканских администрациях отца и сына Бушей (1988–91 и 2000–2007 года соответственно), но и при демократических президентствах Б. Клинтона (1992–1999) и Б. Обамы (2008–2016). Президенты–демократы, по сути, одобрили ключевые принципы экономики «просачивания вниз» – относительно небольшое правительство, легкое налогообложение капитала плюс потворствование его оттоку в оффшорные зоны, налоговые льготы для богатых. Президент Билл Клинтон фактически солидаризовался с рейганомикой в Послании о положении в стране в 1996 году, огласив программное заявление: «Эра большого правительства закончилась»! [7]

Кроме того, демократы следовали курсу неолиберализма с его мантрами приватизации, свободной торговли и господства финансов над реальной экономикой, что многократно описано в работах как зарубежных (Стиглиц, 2005), так и в отечественных (Рязанов, 2016) авторов. Например, когда Президенту Б. Обаме пришлось бороться с последствиями финансового кризиса 2008 года, который привел к самому глубокому спаду со времен Великой депрессии, он, полагаясь на неолиберальный сценарий, не проявлял особого желания бросить вызов господству рыночного мышления и доминирующей роли финансового сектора. «Его решение состояло в том, чтобы поддержать крупные финансовые учреждения, вызвавшие кризис. Он не пытался выручить обычных домовладельцев, которые безмерно страдали от жадности Уолл–Стрит. В результате более 9 миллионов семей лишились жилья. Безработица слишком долго оставалась слишком высокой. Достигнув своего пика в 10 процентов в конце 2009 года, она только во второй половине 2015 года снизилась до 5 процентов» [8]. В итоге, кризис 2008–09 гг., который должен был вызвать радикальную переоценку неолиберального мышления, вместо этого привел к его дальнейшему укреплению.

Байден в отличие от Обамы с первых же шагов продемонстрировал лояльность к кейнсианских рецептам управления спросом, да еще в левом (социальном) варианте. Например, антикризисный план Обамы предусматривал пакет программ в размере около 825 миллиарда долларов, которые были размазаны тонким слоем по всей экономике, растянуты на десять лет, что оказалось недостаточным для быстрого вывода экономики из рецессии и при этом вызвал шквал обвинений со стороны республиканцев по поводу «беспрецедентного по масштабам вмешательства государства в экономику» [9]. Вскоре после избрания Байдена в 2021 году Конгресс принял Закон об американском плане спасения [10]. Это привело к дополнительным расходам в размере 1,9 триллиона долларов и снижению налогов. В нем были такие пункты, как увеличенное пособие по безработице и налоговый кредит на детей, отправка чеков на 1400 долларов домохозяйствам. Социальная направленность этого Закона, несмотря на последующие инфляционные осложнения, позволила сохранить социальную стабильность и низкий уровень безработицы.

После неожиданной победы Д. Трампа на выборах 2016 года и нокаутирующих ударов по своим торговым партнерам в виде серии беспрецедентных повышений ввозных таможенных тарифов [11], усиленных акцентов на поддержку промышленности, осуждением финансиализма, могло показаться, что трампономика взяла на себя миссию избавления от неолиберализма. Однако непоследовательные и неоднозначные результаты промышленной политики Д. Трампа, несмотря на первоначальную встряску всего финансово–промышленного сообщества, учиненную его смелыми реформами (Толкачев, Москвитина, 2018, с. 81–99), не позволяют отнести этого отчаянного реформатора к ниспровергателям основ рейганомики. Дело в том, что в своей глубокой концептуальной основе трампономика полагалась на теоретическое наследие экономики предложения с ее базовыми идеями о высвобождении здоровых рыночных сил в результате дерегулирования и последующим «просачиванием вниз» плодотворных результатов этого рыночного буйства. Действительно, уже в первый год своего пребывания у власти Трамп осуществил масштабное снижение налогов для богатых индивидов и крупных корпораций, которое привело к противоречивым результатам. Наряду с некоторой активизацией инвестиций значительно усилилось социальное неравенство и проблемы бюджетного дефицита (Васильев, 2019).

Заповеди экономики предложения гласят: богатые слои населения в ответ на снижение налогов увеличивают свои сбережения, что вызывает рост денежного предложения в банковской системе. Банки снижают процентные ставки, а корпорации, уже простимулированные снижением налогов, еще более увеличивают инвестиции из-за снижения ставок по кредитам. По классическим представлениям экономики предложения весь срок описанного процесса занимает 6–9 месяцев. Но в реальности трампономика не пошла по этому плану и графику. Тайминг инвестиционного процесса в реальном секторе гораздо более продолжителен и сложен. Даже в идеальном варианте экономическая политика «просачивания вниз» занимает слишком много времени, от трех до шести лет. К тому же процесс кредитного стимулирования по заветам экономики предложения в годы президенства Трампа также оказался с большими изъянами.

Во-первых, корпорации не столько инвестировали в новые реальные активы, сколько выкупали находящиеся в обращении акции своей компании. Известная финансовая спекуляция «buy–in» позволяет увеличивать текущую капитализацию компании на пустом месте.

Во-вторых, политика снижения налогов для богатых привела к усилению и без того значительного социального неравенства. Одно из последних исследований по данному извечному вопросу, выполненное сотрудниками Лондонской школы экономики на материалах 18 стран ОЭСР за последние 50 лет, установило, что снижение налогов существенно усиливало социальное неравенство, но не оказывало заметного влияния на экономический рост и снижение безработицы [12]. Действительно, «к концу президентского срока Трампа с марта по декабрь 2020 года 651 американских миллиардеров умножили свое состояние более чем на 1 трлн долларов, с 2,95 трлн. 18 марта до 4,01 7 декабря. С этой неожиданной удачей они могли отправить чек на 3000 долларов каждому из 330 млн жителей Америки и по-прежнему оставаться такими же богатыми, как и до пандемии» [13].

В-третьих, сработал «эффект вытеснения» частных инвестиций государственными заимствованиями. Трампу пришлось наращивать бюджетные расходы в части рефинансирования госдолга, что привело к увеличению процентных ставок [14].

Байденомика, несмотря на естественные представления о тесной связи немолодого Президента с финансиализмом, означает действительно крутой разворот от господствовавших устоев рейганомики. Известный сторонник «государственного либерализма» Роберт Каттнер с восторгом отмечает: «Сейчас у власти в Вашингтоне находится первая постнеолиберальная администрация. Администрация Байдена открыто дезавуировала все аспекты неолиберализма, включая предположения о свободной торговле и надуманной эффективности аутсорсинга, отсутствии поддержки профсоюзов и двух–партийном презрении к промышленной политике... Байдену впервые удалось провести через Конгресс самые экспансивные технологии и промышленную политику после Второй мировой войны» [15].

Другой сторонник кейнсианско–рузвельтианского консенсуса, бывший министр труда США Роберт Райх вместо не работающей неоконсервативной «экономики просачивания» в начале президентства Дж. Байдена предлагал вернуться к «экономике наращивания» (build–up economics). Он призвал к существенному увеличению налогов на богатых и напомнил, что «экономика наращивания достигла своего апогея в годы после Второй мировой войны, когда самые богатые американцы платили подоходный налог по предельной ставке от 70% до 90%. Эти доходы помогли профинансировать огромные инвестиции в инфраструктуру, образование, здравоохранение и фундаментальные исследования, создав самый большой и самый продуктивный средний класс, который когда–либо видел мир. …..Богатые должны не только заплатить за сегодняшний разрушительный кризис, но и инвестировать в долгосрочное благополучие общества. Сами богатые выиграют от этого, как и все остальные» [16].

Сам же Байден, критикуя доктрину «просачивания вниз», в выступлении на совместном заседании Конгресса 28 апреля 2021 года артикулировал идею экономики, идущей снизу вверх, в не сверху вниз. «Экономика просачивания сверху вниз никогда не работала, и пришло время развивать экономику снизу и посередине» [17]. Байден стал первым демократом после Линдона Джонсона, прямо заявившим, что принцип «просачивания вверх» – это философия роста партии. Действительно, программа Байдена напоминает декларацию Джонсона от 15 января 1964 года, положившую начало Великому обществу: «Мы собираемся взять все деньги, которые, по нашему мнению, тратятся напрасно, взять их у «имущих» и отдать их «неимущим», которым это так нужно» [18].

Некоторые политэкономические обозреватели видят еще более глубокую основу байденомики, идущую от идейных отцов–основателей экономической независимости США третьего Президента Т. Джефферсона, ратовавшего за интересы простого народа, и А. Гамильтона, обосновавшего и претворившего продуктивные идеи протекционизма. «Поворот к байденовской «средней» экономике, к повышению благосостояния американских рабочих, является джефферсоновским в своей заботе о простых американцах. Однако еще до того, как Америка перестала быть нацией мелких фермеров, которых Джефферсон рассматривал как костяк нации, правительства использовали гамильтоновские методы для достижения джефферсоновских целей. Гамильтонианец в продвижении национальных производителей, джефферсоновец в своей вере в то, что богатство, производимое этими предприятиями, не будет просачиваться вниз само по себе, а требует, чтобы рабочие имели право претендовать на долю этого богатства как на свою собственную, – это школы мысли, на которые опирается байденомика» [19].

Социально-экономический курс байденомики

Выше мы уже охарактеризовали основные черты экономического курса Дж. Байдена в обтекаемых чертах, здесь же укажем на основные содержательные характеристики байденомики.

Во-первых, Байден в кейнсианском духе продемонстрировал нарастающее беззаботное отношение к проблемам бюджетного дефицита и государственного долга ради социальной поддержки населения в период Ковид–эпидемии. Вскоре после избрания Байдена в 2021 году Конгресс 10 марта с минимальным перевесом голосов принял Закон «Американский план спасения» (American Rescue Plan Act of 2021 – ARPA). Это привело к дополнительным расходам в размере 1,9 триллиона долларов и снижению налогов в экономике. Больше половины средств – около $1 трлн – было выделено на выдачу пособий до $1,4 тыс. каждому американцу, чей годовой доход не превышает $80 тыс. Данные выплаты охватили до 85% жителей страны [20].

Разумеется, последствием этого закона стала острая инфляция 2022 года, однако надо иметь ввиду, что потенциал этой инфляции был заложен задолго до Байдена, начиная с антикризисных программ 2009 года, и включая аналогичный антиковидный план Трампа – два закона о помощи экономике на $1,4 трлн и $0,9 трлн. [21] Как бы то ни было, ARPA поддержала спрос и сохранила безработицу на исторически низком уровне.

Во-вторых, была предпринята попытка реализовать еще одну социальную программу байденомики в интересах семьи. В 2021 году президент Байден предложил программу «Восстановить лучше, чем было» Build Back Better с социальными расходами на сумму 1,8 триллиона долларов. Центральными элементами этого плана были субсидирование ухода за детьми, всеобщее дошкольное образование, оплачиваемый отпуск по семейным обстоятельствам, бесплатное обучение в местном колледже и налоговая льгота на детей. Программа предусматривала увеличение налогов на богатых, которое должно было обеспечить неинфляционное финансирование, однако она не смогла собрать в Конгрессе большинство голосов в свою поддержку. Все–таки, проинфляционные соображения удержали большинство Конгресса от принятия закона, хотя, возможно, законодатели были более озабочены не инфляционными последствиями, а повышением налогов на богатых [22].

В-третьих, байденомика сделала четкий акцент на инфраструктуру. Вместо несостоявшегося Build Back Better, где уже были заложены расходы на обновление инфраструктуры, в начале 2022 года был принят и подписан Закон об инвестициях в инфраструктуру и рабочих местах – Infrastructure Investment and Jobs Act (IIJA). Этот пакет стоимостью 1,2 триллиона долларов направлен на строительство и ремонт дорог, мостов, портов, железных дорог, общественного транспорта, аэропортов, электроснабжения, широкополосной связи, инфраструктуры чистой воды и сети зарядных устройств для электромобилей [23]. Закон знаменует собой новый шаг в русле кейнсианской политики управления спросом и должен принести большие дивиденды в ближайшие годы.

Наконец, четвертым и важнейшим направлением байденомики является то, что на Западе принято называть промышленной политикой, понимаемой не столько как поддержка индустриального сектора экономики, сколько как политика выделения и избирательного стимулирования конкретных отраслевых приоритетов.

Промышленная политика байденомики

Поскольку мы уже дважды подробно затрагивали данную тему (Толкачев, 2022; 2023), остановимся здесь на некоторых мало освещенных аспектах и обобщим сложившиеся тренды.

Внимание к вопросам развития промышленности было продемонстрировано уже в первую половину президентского срока Дж. Байдена в четырех основных Законах. Помимо уже упоминавшихся Закона об американском плане спасения (ARPА) и Закона об инвестициях в инфраструктуру и рабочих местах (IIJA), 9 августа 2022 года был принят Закон о микросхемах и науке (CHIPS Act) [24] и 16 августа 2022 года Закон о снижении инфляции (IRA) [25]. Общий объем расходов на реализацию масштабных программ, предусмотренных в этих законах, составляет около 3,8 трлн. долл. на период до 2030 года!

В Закон IIJA была включена формулировка «Строить Америку, покупать в Америке», которая обязывала «все железо, сталь, промышленные изделия и строительные материалы, используемые в инфраструктурных проектах, производить в Соединенных Штатах». Тем самым Байден сохранил мощный импульс внутреннего спроса в русле политики импортозамещения, которую с усердием проводила предшествующая администрация Д. Трампа.

CHIPS Act послужил мощнейшим катализатором уже наметившихся процессов по воссозданию на территории США заводов по производству электронных микросхем. Закон предусматривает государственные ассигнования и налоговые льготы на инвестиции в американскую электронную отрасль для противодействия китайским технологиям. В этом плане Закон носит четко выраженный протекционистский характер, продиктованный ценностями национальной безопасности, а не глобалистскими идеями сравнительных преимуществ на мировом рынке. Байденомика продолжила и даже усилила протекционистский отраслевой вектор промышленной политики Трампа, дополнив его внешнеторговые ограничения и налоговые стимулы, широкомасштабными государственными субсидиями и прочими льготами.

Наконец, вызвавший огромный резонанс Закон о снижении инфляции (IRA), где с трудом можно отыскать собственно классические антиинфляционные меры, ибо он направлен на увеличение, а не на сокращение государственных расходов. IRA предусматривает новые расходы и налоговые льготы на сумму 500 миллиардов долларов, направленные на повышение чистой энергии, снижение расходов на здравоохранение и увеличение налоговых поступлений.

Большая часть новых расходов в IRA будет компенсирована за счет мер по увеличению государственных доходов. Закон повышает минимальный налог для крупных корпораций до 15%, вводит 1–процентный акцизный налог на выкуп акций и предоставляет новое финансирование в целях повышения налоговых сборов Налоговому управлению США, входящему в состав Министерства финансов. По оценкам бюджетного управления Конгресса, в сочетании с экономией на инициативах в области здравоохранения IRA сократит дефицит государственного бюджета на 237 миллиардов долларов в течение следующих десяти лет [26].

По некоторым оценкам благодаря IRA инвестиции в возобновляемые источники энергии в США вырастут с 64 миллиардов долларов в 2022 году до почти 114 миллиардов долларов к 2031 году. Это будет способствовать сокращению катастрофического отставания США от Китая на рынке солнечной энергии [27].

Общим ободряющим итоговым показателем байденовской промышленной политики является удивительный рост частных инвестиций в строительство новых производственных мощностей обрабатывающей промышленности в США, который в июне 2023 года достиг невероятной отметки 195 млрд. долларов. Начиная с марта 2022 года данный показатель перевалил за 100 млрд. долл. и продолжал свой экспоненциальный рост, начавшийся с сентября 2021 года с отметки 80 млрд. долл. Данный рост является беспрецедентным за 30-ти летнюю историю, затмевая и по темпам прироста и по абсолютным объемам предыдущие периоды роста 2007–09 и 2013–15 гг. (Рисунок 1).

Рисунок 1. Частные инвестиции в промышленное строительство в обрабатывающей промышленности в США, млн долл., помесячные показатели, 1993 – 1 июня 2023.

Источник: URL:https://fred.stlouisfed.org/series/PRMFGCONS (дата обращения: 21.08.2023).

Политико-экономические дилеммы «Нового курса» Байдена

Итак, очерченные контуры байденомики, представляющие собой безусловный отход от принципов рейганомики и неолиберализма, позволяют с некоторыми условностями обозначить его как «Новый курс», по крайней мере, в 21 веке. Разумеется, историческая значимость и политико–экономическая глубина Нового курса Байдена несопоставима с Новым курсом Ф.Д. Рузвельта 1933 года, но основные социально–экономические линии и идеи имеют определенное сходство.

Политико–экономическое сходство двух реформаторских программ, разделенных 90–летним периодом, проявляется, в том числе, в острых критических нападках на байденомику как справа, так и слева. На правом неолиберальном фланге, где сосредоточились сторонники глобалистско–монетаристской доктрины, еще недавно, считавшейся безальтернативной вершиной социально–экономической мудрости, байденомику безукоризненно относят к пагубной лево–либеральной практике государственного активизма.

Критическими стрелами отметились «английские лучники» из центра финансового глобализма – журнала Economist. В редакционной статье с показательным названием «Риски байденомики выходят за рамки инфляции. Протекционизм Джо Байдена дорого обходится Америке и миру», написанной в духе либеральных экономических ценностей, с малым удовольствием признается, что программы расходов в рамках вышеупомянутых законов равносильны полномасштабной промышленной политике. Авторы статьи выплескивают известные неолиберальные штампы: «протекционизм – это ядовитая пилюля, ослабляющая всех. Это ранит как друга, так и врага, подрывая союзы доброй воли Америки и побуждая других реагировать тем же». И далее байденомика критикуется с позиций политэкономии обанкротившейся эпохи глобализации: «Вместо того, чтобы воздвигать барьеры, Америка должна пожинать плоды открытости. Более высокая иммиграция высококвалифицированных специалистов будет способствовать развитию как отрасли «зеленых технологий», так и производства микросхем. Упрощение правил выдачи разрешений может сделать больше, чем субсидии, для поощрения строительства зеленой инфраструктуры. Свободная торговля важнейшими технологиями с союзниками удешевила бы для демократического мира как декарбонизацию, так и избежание чрезмерной зависимости от автократий». Заключительный аккорд статьи расставляет все либерально–глобалистские акценты: «Большая часть привлекательности ...[байденомики]... проистекает из ошибочной идеи о том, что Америка должна разработать свою собственную промышленную политику, чтобы противостоять стероидной версии Китая. Фактически, больная экономика Китая и крах фондового рынка показывают недостатки централизации. Преимущество Запада заключается в его понимании стратегических и экономических выгод открытости. Если Америка откажется от этого, она рискует проиграть технологическую гонку» [28].

Обозреватель праволиберальной французской газеты Ле Монд в статье с красноречивым названием «Опасности байденомики» также упрекает Байдена в отходе от либеральной глобализации, но за счет увлечения геополитическими проектами вместо экономики. Автор расценивает байденомику как «начало новой эры» (после кейнсианства и рейганомики) в виде «смеси протекционизма, субсидий и социальных мер в период полной занятости», но утверждает, что она «проводится без участия экономистов, иногда даже вопреки их советам, потому что экономика – как и война для военных, перефразируя Жоржа Клемансо, – слишком серьезное дело, чтобы поручать его экономистам» и далее поясняет: «На самом деле экономической политикой управляют геополитики, а именно советник Белого дома по национальной безопасности Джейк Салливан, которому поручено противостоять Китаю, а также специалисты по социальным и трудовым вопросам» [29].

Отметим, что данная отсылка к геополитическим приоритетам лишний раз подтверждает основную линию преемственности трампономики и байденомики. Президент–демократ продолжил курс ненавистного ему республиканца на экономический эгоизм Америки, протекционизм, реиндустриализацию. Экономическая политика Байдена также опирается на геополитическую предопределенность национально–ориентированного развития, используя несколько иной набор инструментов по сравнению с более консервативным курсом республиканской администрации Трампа.

Критика байденомики со стороны не столь всесильных по сравнению с либеральными глобалистами американских левых общественных мыслителей отличается, пожалуй, более проникновенным политико–экономическим взглядом.

В статье Дилана Райли и Роберта Бреннера «Семь тезисов об американской политике» [30], опубликованной зимой 2022 года, байденомика, точнее «байденизм», охарактеризован как «эконационалистическая неоиндустриальная политика», являющаяся «глубокой структурной трансформацией» внутри американского капитализма, в связи с появлением «нового режима накопления: назовем его политическим капитализмом», где «сырая политическая власть, а не производительные инвестиции, является ключевым фактором, определяющим норму прибыли». «Эксперимент Байдена» является еще одним симптомом и жертвой политического капитализма, сформированного и в конечном итоге подорванного структурной слабостью американской экономики» [31].

Оставим в стороне дискуссионность самого термина «политический капитализм», поскольку можно найти множество глубоких и качественных подтверждений тому, что норма прибыли всегда шла рука об руку с политической властью в течение всего 250-летнего периода промышленного капитализма. Многочисленные исследования показывают, что получение прибыли постоянно зависит от соучастия и даже активного вмешательства государства, которое устанавливает и обеспечивает соблюдение институциональных условий, позволяющих устойчиво извлекать прибавочную стоимость, закрепляя прочные права частной собственности, регулируя профсоюзную деятельность, воюя на мировой арене с другими государствами и корпорациями за рынки и источники сырья. Наконец, вспомним, что в СССР в рамках марксистско–ленинской теории империализма получил распространение весьма продуктивный концепт государственно–монополистического капитализма (Меньшиков, 1974; Певзнер, 1978), вскрывавшего механизмы переплетения интересов госаппарата и капиталистических монополий, и являющийся аналогом «политического капитализма». Данную концепцию отбросили на волне перестройки и «нового мышления», и особенно, в период наступившего в конце 1980-х политэко–номического «мракобесия», когда глубокий непредвзятый анализ социально–экономических процессов и интересов был заменен некритическим усвоением замшелых западных религиозных догм «свободного рынка».

Отметим, что политэкономы левого спектра конкретизируют социально–классовую направленность байденовской политики «просачивания снизу вверх» и отмечают, что широкие слои населения не получат больших выгод от фискального активизма Байдена. Один из обозревателей охарактеризовал этот процесс как «государственное субсидирование доходов частного капитала» [32], побуждающее компании инвестировать в экологически и геополитически стратегические отрасли путем социализации рисков таких инвестиций. Субсидии, безусловно, распределяют общественные деньги в пользу капитала, чья прибыль в этом смысле может рассматриваться как политически поддержанная, если не политически декретируемая [33].

Однако наиболее глубокое политэкономическое противоречие байденомики связано с проявлением глобального кризиса капитализма в виде повсеместного исчерпания возможностей прибыльного вложения капитала. Левые теоретики исходят из того, что капитализм как глобальная система уже давно, как минимум с 1970-х годов, сталкивается с проблемой хронического перепроизводства и избыточных производственных мощностей в связи с исчерпанием мировых рынков.

Аналогия байденомики с рузвельтовским Новым курсом начинает хромать с учетом конкретной исторической специфики периода начала 1930-х. В то время Америка находилась на этапе подъема своей геоэкономической мощи, завершая вытеснение Великобритании с позиции мирового лидера, утверждая вместо отживающего английского новый американский глобальный центр накопления капитала. Американский левый политэконом Лора Ситон так интерпретирует ту ситуацию: «В то время как программы «Новый курс» и «Великое общество» были основаны на «процветающей экономике» и воинственности рабочего класса, «неопрогрессивная» фискальная щедрость 2020-х годов – это «во многом случайный ответ на пандемию Covid», популистский пример Трампа (и «возможно» соперничество с Китаем)» [34].

Обострение соперничества мировых центров накопления капитала побуждает Америку создать несколько более благоприятные условия накопления капитала на своей территории. Но в глобальном масштабе это все равно «игра с нулевой суммой». Более того, байденомика приведет к обострению проблемы избыточных производственных мощностей и вовсе не гарантированно обеспечит вытеснение американскими корпорациями зарубежных конкурентов с мировых рынков. «Зеленое» националистическое стремление Байдена к индустриализации, которое неизбежно будет встречено ответными «оншоринговыми» проектами в других местах, только усугубит «проблемы избыточных мощностей в мировом масштабе», что потребует «увеличения государственной поддержки», либо «денежного сока», либо «прямых гарантий прибыльности». И то, и другое, в свою очередь, «усугубит проявление политического капитализма» [35].

Однако объективности ради следует отметить, что теория «застывшего» мирового спроса, подлежащая перераспределению, и связанного с ним избытка производственных мощностей подвергается справедливой критике даже со стороны самих левых экономистов. Дж.В. Мейсон раскритиковал теоретическую основу теории Райли о перепроизводстве, утверждая, что она – необоснованно – рассматривает спрос как статическую переменную, точно так же, как и наоборот, господствующая экономическая теория обычно рассматривает предложение как заданный фактор, не поддающийся изменению в результате человеческой деятельности». Он же предлагает социалистам «вместо того, чтобы отвергать байденомику с точки зрения какого-то идеализированного социалистического движения, ... приветствовать ее как ущербный, но долгожданный приход постнеолиберального управления, которое, к лучшему или к худшему, сформирует почву для политического конфликта в ближайшие годы» [36].

Серьезной и обоснованной критике подвергается «зеленый» компонент промышленной политики байденомики. Левые политэкономы вскрывают явное лицемерие государственных проектов, направленных, якобы на спасение окружающей среды от всемирного потепления, поскольку даже не специалистам ясно, что американские усилия по декарбонизации энергетики и транспорта не принесут намечаемых глобальных результатов на фоне остервенелой карбонизации экономического роста таких гигантов как Китай, Индия, да и многих других стран. «Индия, третий по величине в мире источник выбросов углерода после США и Китая, категорически отказалась поддержать цель нулевых выбросов углерода. ...Правительство Китая пообещало, что к 2060 году страна станет углеродно–нейтральной, а Китай является крупнейшим в мире производителем и экспортером ветровой и солнечной энергии. Тем не менее, в рамках усилий правительства по восстановлению национальной экономики после пандемии страна в настоящее время сжигает больше угля, чем весь остальной мир вместе взятый» [37]. Тем самым, «зеленый курс» промышленной политики Байдена – это очередная замаскированная форма поддержки прибылей бизнеса, а не доходов наемных работников.

Таким образом, оценка байденомики в левой американской политэкономии осуществляется на базе принципов глобального видения ситуации в историческом разрезе и социально–классового подхода. Глобальная перспектива опирается на теорию хронической стагнации капитализма из–за исчерпания спроса. В связи с замедлением темпов роста мирового ВВП, и, что важнее, темпов роста производительности труда, вытекает неизбежность дополнительных усилий государства как коллективного органа сообщества капиталистов перераспределять создаваемый национальный доход в пользу капитала ради сохранения нормы прибыли, удовлетворяющей владельцев капитала. Эпоха финансиализации позволяла на протяжении ограниченного отрезка времени добиваться роста нормы прибыли за счет инвестиций в спекулятивные финансовые активы, но без роста нормы накопления капитала.

Провозглашенная цель байденомики состоит в том, чтобы придать новый импульс развитию реального сектора на фоне убедительного исчерпания возможностей финансиализма. Но этот аргумент левые американские политэкономы убедительно опровергают с помощью марксистского диалектического учения о снижении нормы прибыли по мере роста конкуренции капиталов, внедрения трудосберегающих технологий для снижения издержек и вытеснения конкурентов. Данную концептуальную линию прочерчивает Дж. Мерхант, когда выстраивает следующую последовательность аргументов:

1) Как глобальный способ производства, основанный на господстве класса, капитализм зависит от извлечения прибавочной стоимости из подчиненного мирового рабочего класса, из которой получаются прибыль, процент, рента, дивиденды и другие формы этого излишка.

2) По мере увеличения масштабов производства и сокращения доли рабочей силы в общих расходах частного бизнеса общая прибыль во всем мире также будет иметь тенденцию к сокращению по отношению к общему вложенному капиталу.

3) Несмотря на бредовые прокламации, прославляющие приход постиндустриальной экономики в период расцвета неолиберализма, капиталоемкое производство для мировых рынков по-прежнему остается главным двигателем капиталистического роста.

4) В долгосрочной перспективе снижение средней нормы прибыли является оборотной стороной растущих масштабов капиталовложений, стремления капиталистов ко все большей производительности.

5) Чем дольше продолжается динамика снижения нормы прибыли, тем больше сокращается глобальный пул прибавочной стоимости, подлежащей глобальному разделу, и тем больше мировая экономика действует как среда с нулевой суммой, где рост одних происходит только за счет других.

6) Возврат к промышленной политике и начало преждевременной деиндустриализации – две стороны одной и той же исторической динамики: падение прибыльности во всем мире, усиление концентрации капитала и увеличение численности избыточного населения, которого правительства боятся, но национальная экономика не в состоянии поглотить.

7) Как результат дисфункционального процесса элитной импровизации, такая «промышленная политика» не имеет рациональной основы и не может быть рационально оправдана. Он представляет собой шаг в мутации современных обществ в новую стадию государственного капитализма, вызванную длительным упадком самой капиталистической системы.

8) Проводимая реиндустриализация США, обещающая создание новых рабочих мест, не принесет пользы трудящимся, поскольку: а) в силу обострения мировой капиталистической конкуренции ее результаты сомнительны; б) строительство новых заводов сопровождается отказом инвесторов сотрудничать с профсоюзами, что приведет к повышению степени эксплуатации труда; в) создание дополнительных производственных мощностей в США на фоне их переизбытка в мировой экономике обостряет проблему глобальной стагнации [38].

Таким образом, итоговый вывод сводится к форсированному переходу США в новое государственно–корпоративное качественное состояние, вполне подразумевающее усиление внеэкономического перераспределения дохода от широких масс в пользу правящих верхов.

Итоговые выводы и размышления

Итак, байденомика с явно выраженным компонентом промышленной политики, будучи продуктом пусть динамического и неустойчивого, но сложившегося симбиоза интересов деловых и политико–экономических кругов США, явно заработал и стал приносить первые результаты. Ее появление демонстрирует окончательную смену неолиберальной повестки дня с прогнившими идеями свободных рынков и финансового глобализма на «новую старую» задачу противостояния могучим геоэкономическим противникам. С такой задачей Америка в последний раз сталкивалась, пожалуй, в 1920–30-х годах, когда одолевала слабеющую Империю Соединенного Королевства. В настоящее время задача куда как сложнее, ибо основной враг не одряхлевшая Великобритания, а могучий консолидированный Китай. Но эта тема заслуживает отдельного продолжительного разговора.

В качестве завершающего штриха выводов обозначим траекторию трансформации социально–экономического курса США за последние 20 лет на рисунке, отражающем политико–экономические координаты всего пространства вариантов экономической политики (Рисунок 2).

Рисунок 2. Политико–экономическое пространство идей и вариантов экономической политики.

Источник: Составлено автором.

Предлагаемый нами Рисунок 2 представляет собой четырехмерное крестообразное политико–экономическое пространство. По горизонтали представлена шкала разнообразия политэкономических течений, измеряемых в системе левых и правых ценностей. Правые ценности и убеждения построены на вере в эффективность свободных рынков и частной собственности. Левые – на ценностях государственного регулирования и смешанной собственности. По вертикали представлено пространство деления экономических школ по шкале «консерваторы–либералы». Консерваторы применительно к нашему анализу – это сторонники классических представлений о производительном характере реального сектора экономики, это «промышленники–индустриалисты», предпочитающие внутренний рынок глобальным подходам. Они придерживаются идеологии экономического национализма. Либералы – это трубадуры идей «новой экономики», финансиализма, глобализма, презирающие «доморощенных» консерваторов с их «регрессивными» узконациональными, промышленными убеждениями. Либералы считают себя «прогрессистами», смотрящими вперед в новые светлые горизонты экономики.

Как либералы, так и консерваторы могут «крениться» либо в левую «государственническую», либо в правую «рыночную» стороны. Умеренно левые либералы (I квадрант), например, Пол Кругман, популярный экономический публицист, лауреат «нобелевки» по экономике 2008 года, сторонник кейнсианства, всегда агрессивно выступал против неолиберальных идей свободного рынка, давно предсказав возможность возращения времен Великой депрессии (Кругман, 2009). Кругман нормально относится к финансовым рынкам, поскольку считает, что их можно эффективно регулировать, хотя не имеет особенной неприязни к промышленности.

Правые либералы (квадрант II) до недавнего времени представляли собой доминирующее политико–экономическое течение неолибералов–рыночников, сторонников финансового глобализма и рыночных свобод. Как мы описывали в начале статьи, фактически все американские администрации с 1981 по 2017 гг., от Рейгана до Обамы, проводили данную линию с минимальными колебаниями либо в левую (демократы), либо в правую (республиканцы) сторону. В академической сфере это направление представляют мощные институты – Институт Людвига фон Мизеса, Фонд Фридриха фон Хайека, Институт экономических исследований Милтона Фридмана при Чикагском университете, впрочем, как и весь Чикагский университет, Институт международной экономики Петерсона, и многие–многие другие «фабрики мысли» США. Весь универсум и пестрота разнообразия этих центров, от ортодоксальных либертарианцев до «мягких» либералов, столь обширны, что не позволяют уделить им достойное внимание на заключительном этапе данной статьи.

Правые консерваторы – это промышленники–«трамписты» (III квадрант), слабо представленные в элитных академических кругах, но обширно засевшие в консультативных организациях малого и среднего американского национального бизнеса, имеют глубокие убеждения в традиционных ценностях производительного сектора и отвергают «новомодные» увлечения финансиализмом и экономикой услуг. Но в то же время они в силу своих консервативных привычек склонны полагаться на «старую добрую» рыночную теорию, чем на многосложные, с обязательным бюрократизмом, «либеральные» в их понимании теории государственного регулирования, отдающие неприятным для них левым душком социализма.

Левые консерваторы (квадрант IV) представляют собой весьма разнородное и мало популярное в США сообщество тех «чудаков–леваков», которые непостижимым образом сочетают антирыночное прогосударственное мировоззрение с консервативными ценностями. К ним нельзя отнести сторонников неомарксизма, поскольку данное мощное левое течение тяготеет к ценностям альтерглобализма, но не национального консерватизма. Пожалуй, наиболее заметным на этом фланге стал кандидат от Демократической партии на президентских выборах 2020 года Берни Сандерс, чья открытая социалистическая программа, наряду с традиционными левыми пунктами о прогрессивном налогообложении, борьбой с неравенством, социальными программами, содержала требования о возвращении производства в США (решоринг) и государственных инвестициях в создание рабочих мест.

Байденомика представляет собой достигнутый неустойчивый консенсус основных финансово–промышленных кругов и «фабрик мысли» по вопросу реиндустриализации Америки. Ради данного консенсуса правые консерваторы (трамписты) и умеренные левые либералы (байденисты) развернули государственную машину США с выверенного в течение последних сорока лет праволиберального курса в сторону консервативно–центристского направления. Но большая проблема состоит в том, что Америка за эти десятилетия утратила не только технологическую организацию, ориентированную на внутренний рынок, но и соответствующую политико–экономическую культуру, т.е. набор ценностных и мотивационных представлений и установок ключевых социально–экономических слоев общества, представляющих источники общественного богатства и личностного преуспевания в повседневной напряженной трудовой жизни, преимущественно в сфере материального производства, требующей непрерывной концентрации и совершенствования навыков. Многолетнее господство политико–экономической культуры глобализма и постиндустриализма оставило тяжелый деградационный след в ментальной сфере американского общества, что, подтверждается, в частности, пессимистическим тоном оценок перспектив байденомики как в праволиберальной, так и в левой аналитической среде.

ЛИТЕРАТУРА

Васильев В.С. Налоговые реформы Р. Рейгана и Д. Трампа: эволюция приоритетов. США и Канада: экономика, политика, культура. 2018. № 8. С. 5–25. https://doi.org/10.31857/S032120680000356–5

Васильев В.С. Налоговая реформа Д. Трампа: противоречивые эффекты. США и Канада: экономика, политика, культура. 2019. № 11. С. 35–54. https://doi.org/10.31857/S032120680007285–7

Гэлбрейт Дж.К. Наступление консерваторов. Мировая экономика и международные отношения. 1982. № 5. С. 64–77.

Кругман П. Возвращение Великой депрессии? Мировой кризис глазами нобелевского лауреата. М.: Эксмо, 2009. – 336 с.

Меньшиков С.М. Современный капитализм: Краткая политэкономия. М.: Мысль, 1974. – 262 с.

Певзнер Я.А. Государственно–монополистический капитализм и теория трудовой стоимости. М.: Мысль, 1978. – 342 с.

Рязанов В.Т. «(Не)Реальный капитализм. Политэкономия кризиса и его последствий для мирового хозяйства и России». М.: Экономика, 2016. – 693 с.

Стиглиц Дж. Ревущие девяностые. Семена развала. М.: Современная экономика и право, 2005. – 424 с.

Толкачев С.А., Москвитина Е.И. Реиндустриализация в США при Президенте Д. Трампе: ожидания и первые итоги. США и Канада: экономика, политика, культура. 2018. № 3. С. 81–99. https://doi.org/10.7868/S3254256418030060.

Толкачев С.А. Промышленная политика и решоринг: байденомика сменяет трампономику. США и Канада: экономика, политика, культура. 2022. № 1. С. 21–38. https://doi.org/10.31857/S2686673022010023.

Толкачев С.А. Фундаментальные векторы реиндустриализации и промышленной политики администрации Дж. Байдена: итоги первой половины президентского срока. США и Канада: экономика, политика, культура. 2023. № 4. С. 16–33. https://doi.org/10.31857/S2686673023040028