Введение

Мировое господство экономики знаний привело к существенной деформации классической модели университета как сугубо образовательной организации. Принципиальные изменения в деятельности университетов и научных учреждений были описаны Ш. Слотером и Л. Лесли в монографии «Академический капитализм: Политика, политики и предпринимательский университет» [1]. Суть «академического капитализма» заключается в пересмотре продукта труда ученого и преподавателя: от общественного блага, заказчиком и спонсором которого является государство, к коммерциализируемому знанию, охраняемому институтом интеллектуальной собственности. Причинами этой деформации послужили два масштабных фактора: во-первых, глобализация мировой экономики стимулировала корпорации интенсивней использовать инновации, что повысило востребованность университетского сектора; во-вторых, этот сектор стал испытывать недостаток финансовых ресурсов. Последнее привело, с одной стороны, к более острой конкуренции за внебюджетное финансирование: гранты, контракты и т.д. А с другой – к более широкому распространению ориентированных на коммерциализацию форм научной деятельности: выполнение исследований по заказу бизнеса, патентование, заключение лицензионных договоров, создание спин–офф компаний и пр. [2].

Эволюция внутренней структуры университетов сопровождалась, а нередко и порождалась трансформацией внешней среды. Взаимосвязи в рамках национальных инновационных систем были упорядочены и описаны в концепциях «инновационных спиралей» [3]. Оригинальная модель – «тройная спираль», представленная в работе Л. Лейдесдорфа и Г. Ицковица [4], предполагает сотрудничество университетского (научного) сектора, бизнеса и государства как основу инновационного развития. Причем основополагающую роль играет именно первый как генератор нового знания. Модель тройной спирали — «это сетевой механизм согласования действий и формирования общественного консенсуса при принятии решений, основанный на принципе коллаборации («координации действий вне иерархии»)» [5]. Практическое воплощение этой модели заключается в создании взаимовыгодных партнерств, когда университетский сектор имеет реального заказчика, производство – источник идей и технологий, а государство – экономический рост. Соответственно, задача инновационной политики трансформируется в создание институциональных условий для такого рода союзов. Для вузов это государственное субсидирование исследовательских работ, проводимых совместно с предпринимательскими сектором, возведение инфраструктуры трансфера технологий (технопарки, инкубаторы). Это в конечном итоге усиливает практическую применимость получаемого научного знания.

Под влиянием этих концепций возник новый образ высшей образовательной организации – предпринимательский университет (ПУ) [6]. В спектр его функций входит не только образование и научные исследования, но и активное участие в инновационной деятельности. С одной стороны, в нем ведется подготовка предпринимателей–инноваторов, а с другой – осуществляется производство новаторских идей и продуктов для различных отраслей экономки [7]. Различия между моделями традиционного и предпринимательского университета проявляются во многих аспектах, в том числе в организации исследований и образовательного процесса, принципах менеджмента (табл. 1). Необходимым залогом успешности ПУ является территориальная близость с организациями–партнерами, например, с «жителями» технопарков в случае ориентации на малый инновационный бизнес или крупными индустриальными компаниями [8]. Таким образом, перед государственными органами, стимулирующими вовлечение университетов в решение задач реальной экономики, стоят две важные миссии: провоцировать традиционные вузы к переходу на модель ПУ и создавать инновационное окружение (инфраструктуру) университета.

Таблица 1. Компаративный анализ моделей традиционного и предпринимательского университета.

Источник: [9]

Зарубежный опыт трансформации университетского сектора

Формирование теоретических моделей функционирования университетского сектора было синхронизировано, а иногда и стало результатом государственных инициатив в этой области. Зарубежная практика формирования очагов инновационного роста, в центре которых дислоцируются один или несколько университетов, имеет богатую историю. Целенаправленные инициативы трансформации классических университетов в предпринимательские стали запускаться в конце 20-го века.

Например, в США ключевым событием в области стимулирования трансфера технологий из университетского сектора в предпринимательский стало принятие в 1980 г. Акта по патентам и торговым маркам, более известного как Акт Бэя–Доула. До принятия этого документа права на все результаты НИОКР, выполненных за бюджетный счет, принадлежали государству, что привело к образованию массы патентов (около 28 тыс.), из которых менее 5% были внедрены в производственные процессы [10]. Согласно Акту Бэя–Доула права на РИД переходили университетам, решавшим самостоятельно оставлять ли их на балансе организации или распоряжаться этими правами. Дополнительный импульс укреплению партнерских связей высшего образования с реальным сектором был дан в рамках Акта о национальных кооперативных исследованиях, ограничившим действие антитрастового законодательства на совместные высокотехнологичные предприятия, что привело к взрывному росту числа таких компаний [11]. В дальнейшем американский путь коммерциализации результатов НИОКР, выполненных в университетском секторе, был выбран во многих странах, включая Россию, а Акт Бэя–Доула стал образцом для подражания в области нормотворческой деятельности [12].

Другим важнейшим фактором, позволившим США построить экономику знаний, стало массовое строительство технопарков на базе университетов. Пожалуй, основная инициатива создания самых крупных технопарков принадлежала самим вузам (например, «Кремниевая долина», «Бостонский маршрут» и «Исследовательский треугольник»), а местные и федеральные власти оказывали содействие в этих начинаниях. Однако в 80–90-е гг., когда набрала силу вторая волна строительства технопарков, многие из них были созданы при университетах усилиями местных властей [13]. Эта форма концентрации научно–исследовательского и инновационного потенциала также стала неизменной частью национальной научно–технологической политики практически во всех странах.

Активное участие властей Великобритании в усилении сотрудничества университетов с реальным сектором началось с 1990-х гг. Одной из мер стало создание нескольких фондов, в задачу которых вошла финансовая поддержка внедрения результатов исследовательской деятельности в коммерческом и общественном секторах [14]. В Китае форсированное сближение университетов с индустриальными партнерами началось после 2006 г., когда в рамках очередного плана научно–технологического развития был сделан акцент на исследовательские консорциумы под руководством правительства [15]. Конечно, территории с высокой концентрацией научных организаций, университетов и инновационной инфраструктуры существовали и раньше (например, технологический и научный центр Чжунгуаньцунь), но массовой интеграции вузов в инновационные экосистемы не происходило. В Японии партнерство университетов и реального сектора попало в фокус государственной политики начиная с 1980-х гг., а в качестве ориентира был избран американский опыт [16]. В 1987 г. государство инициировало создание сети коллаборативных исследовательских центров в национальных университетах [17]. Спустя примерно 10 лет основные меры были направлены на поддержку трансфера технологий из университетского сектора в предпринимательский через систему организаций лицензирования технологий. С целью укрепления сотрудничества университетов с бизнесом правительство страны выделяло целевые гранты на проведение совместных исследований. Наукоемкие стратапы получали поддержку в созданных государством Венчурных бизнес–лабораториях, которые были дислоцированы в стенах национальных университетов.

Эти и другие государственные инициативы постепенно меняли образ и роль университетов в национальной науке и инновационном секторе в целом. Общие тенденции данных изменений наглядно иллюстрируются на макроуровне соответствующей статистикой.

Взаимодействие университетского и предпринимательского секторов в зеркале международной статистики

При сопоставлении плотности сотрудничества университетов и бизнеса важно почеркнуть, что роль и вес вузов в национальной науке сильно варьируется от страны к стране. Так, если считать по объему внутренних затрат на исследования и разработки (ВЗИР) в сопоставимых ценах, освоенному в вузовском секторе, то Россия уступает не только государствам-мировым научным лидерам, но и Мексике, Польше, Ирану и др. (рис. 1). Разница с США составляет почти 20 раз, а с Китаем – 10. По доле затрат на НИОКР в вузовском секторе относительно общенациональных ВЗИР Россия не сильно отличается от Китая и США, но от европейских стран, где в среднем эта величина равняется примерно 20%, отрыв уже более заметен. Таким образом, несмотря на все недавние реформы, отечественный вузовский сектор пока остается достаточно скромным по мировым меркам.

Рис. 1. Объем ВЗИР в вузовском секторе (млрд долл. США, текущие цены, ППС) и доля вузовского сектора в совокупных национальных ВЗИР (%), 2018 г.

Источник: The UNESCO Institute for Statistics. http://data.uis.unesco.org/

По объему финансирования бизнесом НИОКР, проведенных университетским сектором, абсолютным лидером является Китай (рис. 2), сумевший за 20 лет не только догнать США, но существенно их превзойти. В России корпоративный заказ на университетские исследования, как ни парадоксально, превосходит аналогичные показатели в Японии, Великобритании, Италии и Франции. Это может быть связано с тем, что в предпринимательский сектор входят государственные корпорации; например, в 2018 г. на российские госкомпании пришлось около четверти всех ВЗИР в этом секторе [1].

Рис. 2. Объем ВЗИР в вузовском секторе, профинансированных предпринимательским сектором, млрд долл. США, ППС, постоянные цены 2005 г.

Источник: The UNESCO Institute for Statistics. http://data.uis.unesco.org/

По доле ВЗИР вузовского сектора, полученных от бизнеса, в общем объеме картина еще более парадоксальная – Россия стала лидером по этому показателю среди 10 стран с высокоразвитым сектором НИОКР (рис. 3). Очевидно, что данный результат связан со спецификой статистического учета и едва ли отражает реальное положение дел. К упомянутым выше специфическим факторам следует добавить крайне низкий уровень самообеспечения российских вузов. В США, Великобритании и других странах в финансировании НИОКР огромную роль играют университетские эндаументы. В России этот инструмент пока совершенно не развит [18].

Рис. 3. Доля ВЗИР, профинансированных предпринимательским сектором, в общем объеме ВЗИР вузовского сектора, %

Источник: The UNESCO Institute for Statistics. http://data.uis.unesco.org/

Помимо финансовой статистики о плотности взаимодействия бизнеса и университетов можно судить по экспертным опросам. Всемирный экономический форум регулярно выпускает Индекс глобальной конкурентоспособности, вбирающий в себя множество «мягких» метрик. Одна из них формируются при агрегации ответов на вопрос: «В какой степени в вашей стране бизнес и университеты сотрудничают в области исследований и разработок (НИОКР)?». По этому критерию Россия существенно уступает лидерам (США и Германии) и имеет значение почти идентичное Италии (рис. 4). При этом в рамках рассматриваемого периода усиление плотности сотрудничества в России практически не происходит.

Рис. 4. Уровень сотрудничества университетов и предприятий коммерческого сектора при проведении НИОКР, баллы (7 – максимум, 1 – минимум)

Источник: TCdata360. https://tcdata360.worldbank.org/

Одним из распространенных количественных индикаторов взаимодействия предпринимательского и университетского секторов является доля публикаций, написанных сотрудниками вузов в соавторстве с коллегами из предприятий. По данным реестра библиометрической информации Scopus, в России эта доля составляет всего 1%, в то время как в Германии и Японии она превосходит 6% (рис. 5). В большинстве из рассматриваемых стран доля совместных публикаций университетов и бизнеса растет, а в России, начиная с 2013 г., наоборот, стала падать. Это связано со стремительным ростом общего числа публикаций российских авторов, который подогревался мерами стимулирования публикационной активности. Иными словами, абсолютное количество российских коллаборативных публикаций за последние годы почти не изменилось.

Рис. 5. Доля публикаций, имеющих аффилиацию одновременно к организациям научно–образовательного и предпринимательского секторов, в национальном публикационном потоке, %

Источник: SciVal. https://www.scival.com

Как итог, ресурсные показатели, представленные интенсивностью финансирования бизнесом университетских НИОКР, дают весьма спорную картину о востребованности российских вузов у коммерческих предприятий на фоне международных сопоставлений. Экспертные и библиометрические оценки плотности сотрудничества этих секторов, наоборот, однозначно указывают на сильное отставание России от мировых научных и экономических лидеров. Кроме того, в отношении России не наблюдается какой-либо положительной динамики ни по одному из этих критериев. При этом статистические наблюдения по странам–мировым научным лидерам все же сигнализируют об устойчивом тренде укрепления связей между университетами и бизнесом в научно–исследовательской сфере. Для понимания «внутренней кухни» этого процесса целесообразно рассмотреть отдельные кейсы становления предпринимательских университетов, которые смогли преуспеть не только в различных международных рейтингах вузов, но и наладили тесное и плодотворное взаимодействие с копаниями промышленного сектора экономики.

Кейсы

Кейс корпоративного взращивания и корпоративного поглощения

В Корее ярчайшими примерами предпринимательских университетов являются две организации с принципиально разными моделями развития: Пхоханский университет науки и технологии (POSTECH) и Университет Сонгюнгван (SKKU). Первый университет был основан корейской сталелитейной компанией POSCO в 1986 г. по образцу Калифорнийского технологического института, а второй, будучи классическим университетом с длинной историей, фактически перешел под частичный контроль гиганта Samsung в 1996 г. [19]. При этом в обоих случаях большую роль сыграли государственные органы Кореи. Создание POSTECH стало возможным благодаря одобрению местного министерства образования, что было не так просто ввиду экспериментального статуса проекта [20]. При создании SKKU Правительство оказало сильную информационную поддержку, т.к. в консервативном корейском обществе (в том числе научном сообществе) крайне негативно восприняли переход университета под контроль коммерческого предприятия из-за опасений, что Samsung ограничит академические свободы преподавателей и ученых.

Одним из ключевых решений в развитии POSTECH стало привлечение около 200 корейских преподавателей и ученых, работавших длительный период времени в лучших мировых научных и образовательных учреждениях. Большинство из них имели специальные докторские степени и были теми, кто вернулся в Корею, чтобы продолжить исследования в POSTECH. Вернувшиеся представители научной диаспоры получали по университетским меркам одну из самых высоких зарплат в стране, а также имели бесплатное жилье, карт–бланш на закупку оборудования и обустройство лабораторий.

В части финансирования научно–исследовательской и иной деятельности POSTECH всецело опирается на ресурсы эндаумент–фонда, который был учрежден в 1994 г., а уже к 2011 г. наполнен более чем на 2 млрд долл. [2]. Кроме того, был сформирован дополнительный фонд от POSCO, но с особыми условиями поддержки: все результаты интеллектуальной деятельности, полученные по грантам из этого фонда, подвергались аудиту в спонсирующей компании и, в случае их ценности, проходили там коммерциализацию. Вдобавок POSCO целевым образом спонсировало создание отдельных подразделений университета, например, строительство биотехнологического центра, центра информационных наук и высшей школы технологии чугуна и стали. В укреплении международных исследовательских отношений POSTECH колоссальную роль сыграло создание Pohang Accelerator Laboratory – единственного в Корее центра по изучению источников синхротронного излучения. Две трети расходов (190 млн долл.) взяла на себя компания POSCO.

Участие Samsung в SKKU началось со включения ряда топ–менеджеров компании в высшие управленческие органы университета, в том числе назначения нового совета директоров, и разработки четкого стратегического плана для университета. Далее в обновленном университете приступили к созданию научных и образовательных подразделений. В период с 1997 по 1998 г. были созданы медицинская школа, медицинский исследовательский центр, научно-исследовательский центр по производству полупроводников, отдел компьютерного образования и высшая школа бизнеса. Чуть позже была сформирована кафедра мобильных телефонов в рамках совместной аспирантуры с Samsung. С 2004 по 2009 г. были построены юридическая школа и библиотека Samsung (примечательно, что кроме библиотеки еще ряд подразделений имеют титульную привязку к компании).

Изначально Samsung концентрировалась на поддержке исследований SKKU в области естественных, технических и медицинских наук [21]. Кроме того, Samsung выдавала полные стипендии для студентов медицинской школы, факультета полупроводниковой электроники и некоторых других факультетов. На инженерных факультетах исследования и разработка инновационных продуктов проводились совместно с сотрудниками Samsung, а выпускники этих факультетов активно трудоустраивались в материнской компании. Впоследствии было открыто финансирование (в том числе в виде грантов) для ученых–гуманитариев и представителей социальных наук. В области экономических наук SKKU наладил крайне тесное взаимодействие с Samsung Economic Research Institute (SERI), который является крупнейшим частным аналитическим центром в стране. Кстати, SERI принял самое активное участие в разработке стратегии развития SKKU.

К явному преимуществу партнерства следует отнести двустороннюю мобильность. Samsung получила постоянный поток будущих работников из числа выпускников некоторых кафедр, а также возможность рекрутинга ученых и преподавателей SKKU. А в университет приходили бывшие и действующие сотрудники Samsung, которые, видимо, устали от высокоинтенсивной работы в компании.

С одной стороны, Samsung стремилась не ограничивать академическую свободу и независимость сотрудникам SKKU, выделяя поддержку исследованиям, напрямую не связанными со сферами интересов компании. При этом учебная программа в значительной мере была адаптирована к потребностям Samsung. С другой стороны, компания внедрила в управленческие процессы университета элементы собственной корпоративной культуры. Например, все административные сотрудники SKKU, как и кандидаты в других компаниях группы, должны пройти Стандартизированный тест способностей Samsung, прежде чем они могут быть наняты. Для сотрудников университета была введена система ключевых показателей эффективности (KPI), которая учитывалась при назначении заработной платы, выделении средств на исследования и т.п. Кроме того, Samsung взяла на себя материально–техническое обеспечение университета и даже питание на территории кампусов.

Оба университета, несмотря на разницу в размере, показывают поразительные результаты деятельности в различных сферах. В рейтинге QS World University Rankings в 2021 г. POSTECH занял 77 место, а SKKU – 88 [3]. Доля публикаций в Scopus, написанных в соавторстве сотрудниками университета и представителями бизнеса, в POSTECH в 2019 г. составила 8,6%, в SKKU – 16% [4]. В структуре бюджета 2019 г. на НИОКР в POSTECH около 22% приходится на заказы от индустриальных партнеров, включая 9% от POSCO [5]; в SKKU частный сектор финансирует порядка 20% НИОКР [6]. Таким образом, обе модели создания и управления корпоративными университетами показали свою высокую эффективность.

Кейс приватизации университета

До 2010 г. университетская система Финляндии была представлена в своей массе государственными учреждениями. В рамках реформы вузовского сектора был создан новый частный университет – Университет Аалто – путем слияния трех образовательных организаций: Хельсинкского Политехнического Института, Высшей школы экономики и Института искусств, дизайна и архитектуры. Отличительно чертой Аальто стала его высокая степень автономности. Во-первых, управляющим органом стал частный фонд, в состав совета которого вошли менеджеры корпораций высшего звена, политики и ученые с внешним по отношению к университету трудоустройством. В перечень полномочий совета вошло назначение ректора и ряд других стратегических функций [22]. Во-вторых, финансовая самостоятельность организации была обеспечена созданием крупного эндаумент–фонда. Его капитал был сформирован за счет пожертвований в размере более 700 млн евро: 500 млн евро от правительства Финляндии и 200 млн евро от финских промышленных предприятий и других источников [23].

Помимо организационных новаций Аальто стал экспериментальной площадкой для внедрения системы постоянных контрактов (tenure track). Взяв в качестве образца опыт американских образовательных учреждений, финский университет предложил сотрудникам долгосрочную гарантию занятости и прозрачные возможности продвижения по службе при достижении определенных результатов трудовой деятельности. Это решение стало ключевым в создании привлекательного международного имиджа, что позволило трудоустроить преподавателей и ученых из-за границы. Если в 2010 г. доля иностранных научно-педагогических кадров составляла 18%, то в 2020 г. уже 43% [7].

Аальто приобрел статус предпринимательского университета во многом благодаря сложной и многоуровневой инновационной инфраструктуре. Основным органом ответственным за «третью» миссию стал созданный в 2010 г. Aalto Centre for Entrepreneurship, в зону ответственности которого вошло: трансфер технологий, включая передачу патентов и коммерциализацию; образование в области предпринимательства и инноваций; исследования в сфере предпринимательства; поддержка стартапов [24]. Обучение предпринимательскому искусству происходит по двум учебным программам: Aalto Ventures Program, созданной при активном сотрудничестве со Стэндфордским университетом, и Design Factory, в рамках которой слушатели разрабатывают инновационный продукт от первоначальных идей до прототипа с четким акцентом на его коммерческий потенциал. Функции трансфера технологий и инкубации инновационных идей реализуются Startup Sauna и Open Innovation House. Кроме того, в становлении Аальто важную роль сыграл App Campus – акселератор и кампус для создателей мобильных приложений, созданный в 2013 г. на территории университета компаниями Nokia и Microsoft (инвестиции каждой из них составили около 6 млн евро). Важно подчеркнуть, что резидентами кампуса помимо студентов и сотрудников Аальто становились команды из множества зарубежных стран.

Отдельного внимания заслуживает Aalto Startup Center (ASUC) – это гибридный акселератор, созданный в 1997 году на площадке Хельсинкской школы экономики, а затем вошедший в состав Аальто. Он предоставляет стартапам услуги как бизнес–инкубации, так и бизнес–акселерации.

По результатам обследования 568 компаний–выпускников, инкубированных в стартап–центре Аалто, оказалось, что 457 компаний все еще остаются «на плаву» [8]. То есть показатель выживаемости составляет около 80 %. В 2017 году общий оборот компаний–выпускников составил 490 млн евро. Кроме того, компании–выпускники в общей сложности обеспечивали рабочими местами около 2 200 сотрудников в 2017 году. За период 2014–2017 гг. количество «компаний-газелей» (предприятия с продолжительным и постоянным ростом выручки) составило 54, а их доля в компаниях–выпускниках достигла 20%. Очевидно, что таких впечатляющих результатов удалось достичь благодаря высокому профессионализму сотрудников и экспертов ASUC.

Наконец, с точки зрения внешних факторов успеха Аальто ключевую роль сыграла инновационная экосистема города Эспо, центром которой как раз является исследуемый университет. Эта экосистема является наглядным воплощением концепции тройной или четвертой инновационной спирали. Достаточно небольшой город населяют десятки научно-исследовательских учреждений, высокотехнологичных корпораций, а также ряд объектов инновационной инфраструктуры. «Финская кремниевая долина» или «инновационный сад Эспо» стал родиной для множества старатапов, включая таких «единорогов» как MySQL, Rovio и Supercell. Кроме того, в этом городе расположена штаб–квартира Nokia.

Сочетание организационных новаций, многоступенчатой инновационной внутренней инфраструктуры и инновационной экосистемы материнского города превратили университет Аальто в одну из лидирующих образовательных организаций в мире. В рейтинге QS в 2021 г. Аальто уже вплотную приблизился к первой сотне [9]. За последние 5 лет ежегодно университет привлекает порядка 100 млн евро конкурсного финансирования НИОКР, а заказы от частных компании Финляндии и других стран на исследовательские работы составляют порядка 30 млн евро [10]. Доля публикаций, выпущенных совестно сотрудниками Аальто и коммерческих предприятий, колеблется в районе 10–15% [11].

Заключение

В национальных инновационных системах университеты все чаще и чаще становятся ключевыми элементами, от которых зависит не только качество человеческого капитала и обеспечение рынка труда кадрами высшей квалификации, но и генерация передовых технологий и создание плодородной среды для появления и роста инновационных стартапов. Как следует из обзора зарубежного опыта, на государственном уровне осознание необходимости поддержки трансформации университетов пришло достаточно давно, и во многих странах развернуты многоступенчатые механизмы создания очагов технологического роста региональной, а иногда и национальной экономик именно на базе вузов.

Анализ статистических индикаторов показал, что роль университетского сектора сильно варьируется в зависимости от модели национальной науки. При этом в державах–мировых научных лидерах в последние десятилетия доля университетского сектора в совокупных ВЗИР укрепляется. Кроме того, достаточно заметен тренд на усиление сотрудничества частных компаний и вузов при проведении НИОКР, что говорит о постепенной переориентации последних на решение прикладных исследовательских задач, имеющих реальную рыночную востребованность.

В то же время, сам процесс трансформации вуза в предпринимательский университет, как показали рассмотренные кейсы, может происходить различными путями. Однако в каждом из трех случаев ключевым фактором стало наличие реального спроса на результаты университетских НИОКР, и, получается, не так важно кто является заказчиком и интересантом – промышленный гигант или целый город. Таким образом, если руководство вуза или профильный регулятор ставит цель переформатировать организацию в предпринимательский университет, витальной составляющей этого перехода является поиск хотя бы одного партнера в коммерческом или государственном секторе, который нуждается в научно–исследовательском сопровождении своей деятельности, способен ставить задачи перед научно–педагогическими работниками и обеспечивать финансирование этой работы.

Список использованных источников

1. Slaughter Sh., Leslie L.L. Academic Capitalism: Politics, Policies, and the Entrepreneurial University. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1997.

2. Коннов В.И. Развитие системы высшего образования в России и за рубежом: теоретические ориентиры // Право и управление. XXI век. 2013. № 1. С. 28–36.

3. Юревич М.А. Новые институциональные инициативы России в контексте концепции четырехзвенной инновационной спирали // Journal of Institutional Studies. 2019. Т. 11. № 2. С. 79–93. DOI: 10.17835/2076-6297.2019.11.2.079-093.

4. Etzkowitz H., Leydesdorff L. The endless transition: A “triple helix” of university–industry–government relations // Minerva. 1998. Vol. 36. № 3. Pp. 203–208. DOI: 10.1023/A:1017159001649.

5. Смородинская Н. Тройная спираль как новая матрица экономических систем // Инновации. 2011. № 4. С. 66–78.

6. Etzkowitz H. et al. The future of the university and the university of the future: evolution of ivory tower to entrepreneurial paradigm // Research policy. 2000. Vol. 29. № 2. Pp. 313–330. DOI: https://doi.org/10.1016/S0048-7333(99)00069-4.

7. Андрюшкевич О.А., Денисова И.М. Формирование предпринимательских университетов в инновационной экономике // Экономическая наука современной России. 2014. Т. 66. № 3. С. 87–104.

8. Guerrero M., Urbano D. The development of an entrepreneurial university // The journal of technology transfer. 2012. Vol. 37. № 1. Pp. 43–74.

9. Alvarez–Suescun E., Vera–Salazar P. Disentangling the role of universities in academia–industry partnerships success // Academy of Management Proceedings. 2014. № 1. Pp. 15398. DOI: 10.5465/AMBPP.2014.15398abstract.

10. Duecker K. Biobusiness on campus: Commercialization of universitydeveloped biomedical technologies // Food and Drug Law Journal. 1997. Vol. 52. № 4. Pp. 453–510.

11. Игнатов И.И. Роль Акта Бэя–Доула (Bayh–Dole Act–1980) в трансфере научных знаний и технологий из американских университетов в корпоративный сектор: итоги тридцатилетнего пути // Наука. Инновации. Образование. 2012. № 12. С. 159–188.

12. Салицкая Е.А. Подходы к формированию системы трансфера технологий в России // Наука. Инновации. Образование. 2018. Т. 13. № 4. С. 6–23.

13. Сагинбек Д. Обзор зарубежного опыта функционирования технопарковых структур / Всероссийская научная конференция «Экономика сегодня: современное состояние и перспективы развития» (Вектор-2019). 2019. С. 146–150.

14. Wilson T. A review of business–university collaboration. 2012. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://assets.publishing.service.gov.uk/government/uploads/system/uploads/attachment_data/file/32383/12-610-wilson-review-business-university-collaboration.pdf.

15. Liu X., Cheng P. Is China's indigenous innovation strategy compatible with globalization? Honolulu: East–West Center. 2011. 74 p.

16. Motohashi K., Muramatsu S. Examining the university industry collaboration policy in Japan: Patent analysis // Technology in Society. 2012. Vol. 34. №. 2. Pp. 149–162. DOI: https://doi.org/10.1016/j.techsoc.2012.02.006.

17. Kondo M. University–industry partnerships in Japan / 21st Century Innovation Systems for Japan and the United States: Lessons from a Decade of Change: Report of a Symposium. 2006. Pp. 186–205.

18. Балацкий Е.В. Университетские эндаументы и конкурентоспособность российских вузов. М.: Буки Веди. 2017. 84 с.

19. Cho M.H. Technological catch–up and the role of universities: South Korea’s innovation–based growth explained through the Corporate Helix model // Triple Helix. 2014. Vol. 1. № 1. Pp. 1–20. DOI: 10.1186/s40604-014-0002-1

20. Cho M.H. Corporate Helix Model: the industry and triple helix networks // International Journal of Technology and Globalisation. 2008. Vol. 4. № 2. Pp. 103–120. DOI: 10.1504/IJTG.2008.018958.

21. Stek P. The strategic alliance between Sungkyunkwan University and the Samsung Group: South Korean exceptionalism or new global model? // The triple helix association magazine. 2015. Vol. 4. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.triplehelixassociation.org/helice/volume-4-2015/helice-issue-12/the-strategic-alliance-between-sungkyunkwan-university-and-the-samsung-group-south-korean-exceptionalism-or-new-global-model.

22. Tienari J., Aula H.M., Aarrevaara T. Built to be excellent? The Aalto University merger in Finland // European Journal of Higher Education. 2016. Vol. 6. № 1. Pp. 25–40. DOI:  10.1080/21568235.2015.1099454.

23. Rissola G. et al. Place–Based Innovation Ecosystems: Espoo Innovation Garden and Aalto University (Finland). Joint Research Centre (Seville site). 2017. №. JRC106122. 54 p. DOI:10.2760/31587.

24. Kivimaa P., Boon W., Antikainen R. Commercialising university inventions for sustainability – a case study of (non–) intermediating ‘cleantech’ at Aalto University // Science and Public Policy. 2017. Vol. 44. № 5. Pp. 631–644. DOI: https://doi.org/10.1093/scipol/scw090.