Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что в настоящее время Россия находится на перепутье: по какому пути пойти – по пути сырьевого придатка мирового сообщества или по пути технологически развитых экономик? Разумеется, второй путь более предпочтителен, но требует больших усилий от всех хозяйствующих субъектов страны. Однако выбор между двумя указанными альтернативами целиком и полностью зависит от того, сможет Россия в ближайшее время сформировать эффективный рынок инноваций или нет. На сегодняшний день инновационный рынок российской промышленности является настолько незрелым и перекошенным, что говорить о какой-либо его эффективности просто не приходится. Рассмотрим сложившееся положение более подробно.

Общая характеристика инновационного сектора российской промышленности

Для того, чтобы понять то, что делалось в сфере промышленных инноваций обратимся в недалекое прошлое и оценим некоторые экономические показатели. Одним из них служит доля числа инновационно-активных промышленных предприятий в их общем числе в разрезе разных форм собственности. Чем больше этот показатель, тем большую инновационную ориентацию имеют предприятия соответствующей формы собственности. Исходная информация для таких расчетов за 1997 г. приведена во втором и третьем столбцах табл.1, а результаты расчетов – в четвертом, пятом и шестом столбцах.

Таблица 1. Инновационная активность промышленных предприятий разных форм собственности.

Источник: [1, с.49]; [2, с.88].

Полученные цифры позволяют сделать целый ряд интересных и неожиданных выводов.

Во-первых, наряду с муниципальными объектами в числе откровенных инновационных аутсайдеров оказались частные предприятия. Их инновационная активность была в 11 раз ниже, чем активность государственных предприятий. Более того, их активность была ниже среднеотраслевого показателя. Уже один этот факт переворачивает традиционные представления о роли и значении различных форм собственности. Так, если чрезвычайно низкая инновационная активность муниципальных хозяйственных структур вполне понятна и объясняется их специфическими инфраструктурными задачами, то зафиксированная пассивность частных предприятий заставляет лишний раз переосмыслить их истинные цели и задачи.

Во-вторых, самими перспективными с точки зрения инновационной направленности хозяйственной деятельности оказались предприятия смешанной формы собственности: их соответствующий показатель был в 18,4 раза выше, чем у частных предприятий. Учитывая, что на втором месте за ними по данному показателю идут государственные предприятия, можно констатировать, что государственное участие в любых своих формах – как в чистом виде, так и при смешанном участии – оказывает благотворное воздействие на инновационную ориентацию предприятий.

В-третьих, весьма скромной инновационной активностью обладали иностранные и совместные предприятия: они занимали лишь четвертое место среди шести форм собственности, что никак не позволяет их отнести к группе лидеров. Данный факт представляется также весьма неожиданным, если учесть те преувеличенные ожидания, которые возлагались на фирмы с участием иностранного капитала. Традиционные воззрения на роль данных субъектов рынка предполагают, что они являются источником активной диффузии инноваций, и именно этим фактом во многом определяется благожелательное отношение к ним со стороны властей.

Выявленные факты позволяют с новой стороны взглянуть на прошедшую в стране кампанию приватизации. Если отбросить излишние реверансы в сторону частной собственности, то фактически мы должны констатировать следующее: приватизация в российской промышленности проходила таким образом, что содействовала подрыву инновационного потенциала страны.

Подтверждением данного макроэкономического вывода могут служить многочисленные частные примеры. Так, машиностроительный комплекс Дальнего Востока до начала экономических реформ был конкурентоспособен на мировых рынках, имел технологические преимущества перед Китаем и даже перед Японией [4, с.66]. В результате начавшейся приватизации эти преимущества были постепенно утеряны. Аналогичные примеры можно продолжать бесконечно.

Любопытным фактом является «усовершенствование» статистической отчетности, когда в официальных статистических справочниках с 1998 г. вместо числа инновационно-активных предприятий промышленности Госкомстат России стал давать их величину вместе с предприятиями сферы услуг. В результате была утеряна сопоставимость двух показателей, и начатую нами линию анализа на последующие годы продолжить не удается.

Сделанный выше вывод об инновационной специфике предприятий разных форм собственности предполагает следующий вполне правомерный вопрос: можно ли доверять точечным оценкам табл.1? Кроме того, использованный нами показатель оперирует таким натуральным показателем как число предприятий и не соизмеряет масштабы их деятельности.

Чтобы ответить на поставленный вопрос обратимся к данным о затратах на технологические инновации промышленных предприятий за 1995–1997 гг. и соизмерим их с объемами продаж (табл.2). Получающийся показатель инновационной активности фиксирует, сколько инновационных рублей затрат приходится на каждую тысячу рублей выручки; результаты расчетов приведены в табл.3.

Таблица 2. Производственная и инновационная активность промышленных предприятий разных форм собственности.

Источник: [1, с.49]; [2, с.98].

Что же можно сказать на основе полученных цифр?

Во-первых, в целом они подтверждают вывод о высокой инновационной активности государственных предприятий. Так, на протяжении всех трех лет их показатель был устойчиво выше среднеотраслевого и занимал либо 1-ое (в 1997 г.), либо 2-ое (в 1995 г.), либо 3-е (в 1996 г.) место среди прочих форм собственности. Следовательно, государственные предприятия выступали в качестве активного и, что, может быть, еще важней, стабильного инвестора инновационных программ российской промышленности.

Таблица 3. Инновационная емкость продукции промышленных предприятий разных форм собственности.

Рассчитано на основе табл.2.

Во-вторых, затратный показатель инновационной активности несколько корректирует роль частной и смешанной форм собственности. Так, частные предприятия уже не являются откровенными аутсайдерами, однако из табл.3 просматривается их еще одно «нехорошее» качество – нестабильность. Дело в том, что их довольно высокая инновационная активность в 1995 и 1997 гг. уже в 1996 г. съехала на уровень ниже среднеотраслевого. Следовательно, частные предприятия осуществляют свои инновационные стратегии неритмично, рывками. Подобные инновационные перепады в недрах частного сектора негативно сказываются на общем инновационном фоне российской промышленности и свидетельствуют о краткосрочном характере самих инноваций частных хозяйственных структур.

В-третьих, расчеты подтверждают инновационную ненадежность иностранных и совместных предприятий. Так, их инновационная активность сильно колебалась по годам и два года из трех была ниже среднеотраслевого уровня. Все это позволяет сделать вывод, что пресловутый иностранный капитал, осевший в разных формах в российской экономике, отнюдь не заинтересован в наращивании инновационной активности и не собирается осуществлять массированную передачу российскому рынку зарубежных промышленных ноу-хау.

Таким образом, похоже, что государственные предприятия действительно являлись опорой инновационного сектора страны и их «испарение» в результате приватизации оказало разрушительное влияние на весь дальнейший процесс формирования инновационного рынка российской экономики.

Каковы же результаты такой политики? Каков нынешний инновационный потенциал отечественной промышленности?

Для ответа на поставленные вопросы мы ограничимся только несколькими аспектами рассматриваемой проблемы. Прежде всего, выясним, насколько соответствует развитие российской инновационной сферы общемировым тенденциям и стандартам. Для этого обратимся к данным табл.4, откуда хорошо видна почти идеальная симметрия российской и европейской структуры затрат на исследования и разработки. Так, если подавляющая часть рассматриваемых затрат в странах Евросоюза осуществляется промышленными компаниями, то в России данные хозяйственные структуры играют вспомогательную роль. По сравнению со странами ОЭСР и, в частности, с США отмеченные структурные диспропорции еще больше возрастают и достигают поистине колоссальных размеров при сопоставлении с развитыми странами Юго-Восточной Азии. Для иллюстрации данного тезиса укажем, что роль промышленных компаний в разработке новых технологий в Странах Евросоюза в 1,7 раза выше, чем в России, а в Японии и в Южной Корее – в 2,2 раза.

Таблица 4. Структура расходов на исследования и разработки по источникам финансирования, %.

Источник: [5, с.142].

Таким образом, можно констатировать, что неверная промышленная политика российских властей привела к тому, что отечественная промышленность не смогла занять в экономике страны место главного генератора технологических инноваций, что идет в разрез с общемировыми экономическими тенденциями. Сложившееся положение является не только неестественным, но и в значительной степени парадоксальным, так как разработка подавляющей части технологических инноваций в России происходит не за счет промышленных предприятий, являющихся носителями этих технологий, а за счет посторонних правительственных структур, которые не занимаются непосредственным внедрением разработанных ноу–хау. Можно сказать, что российские промышленные предприятия и компании успешно переложили свое «инновационное бремя» на государство. Разумеется, такое положение дел возникло стихийно, однако это не меняет убогости сложившихся отношений между государством и частным сектором российской промышленности.

Однако затратный аспект разработок новых технологий еще не исчерпывает проблемы инновационной эффективности национальной системы. Для получения полной характеристики следует рассмотреть результаты ведущихся разработок. Можно предположить, что государство, беря на себя основную нагрузку по финансированию исследований, создало высокоэффективный механизм работы с результатами этих исследований. Однако анализ показывает, что такие надежды применительно к российской экономике являются необоснованными. Для того, чтобы удостовериться в этом достаточно посмотреть на данные табл.5 за 2001 г. о торговле новыми технологиями российской промышленности с внешним миром.

Таблица 5. Внешняя торговля технологиями российской промышленности в 2001 г., млн. руб.

Источник: [3, с.360].

Из табл.5 видно, что все без исключения отрасли российской промышленности выступают в качестве нетто–импортеров новых технологий. Отрицательное внешнеторговое «инновационное» сальдо отраслей промышленности свидетельствует об их полном инновационном фиаско. Речь идет о том, что на современном мировом рынке новых технологий российским промышленным предприятиям по сути дела и торговать-то нечем. Печальный факт заключается в том, что вопреки многочисленным утверждениям об огромном инновационном потенциале российской экономики промышленным предприятиям на самом деле нечего предложить зарубежным партнерам.

Между тем не идет речь и о технологической самодостаточности предприятий российской промышленности, так как они активно закупают чужие ноу-хау для заделывания дыр в своем архаичном производстве. Даже в относительно благополучном машиностроении объем импортных операций почти в 3 раза превышает объем экспорта технологий. И это при том, что машиностроение аккумулирует 93,4% всего российского экспорта промышленных технологий. Только эта отрасль обладает хоть каким-то экспортным потенциалом технологических инноваций, в том время как остальные отрасли заняты процессом активной имитации и осваивания западных производственных стандартов. Для примера укажем, что объем импортных операций в целом по промышленности в 34,4 раза превышает экспорт, а в лесной промышленности – в 232,2 раза.

Таким образом, на сегодняшний день можно констатировать, что мировой инновационный рынок фактически закрыт для России. Данный факт частично объясняется структурным несоответствием проводимых в российской промышленности исследований и разработок со спросом на мировом рынке. Так, значительная часть российских исследований осуществляется в тяжелой промышленности: в машиностроении, металлургической и химической отраслях [5, с.144]. Однако эти традиционные направления инноваций ориентированы в основном на удовлетворение спроса стран–аутсайдеров, финансовые возможности которых довольно ограничены. Большинство же развитых стран мира озабочены формированием новых наукоемких отраслей на стыке различных областей знания и предъявляют спрос на инновации нетрадиционного типа. А таких инноваций российская промышленность пока предложить не может, в связи с чем инновационные процессы ограничиваются своими традиционными видами и распространяются в основном на внутреннем промышленном рынке, финансовые возможности которого очень невелики.

Выше речь шла о процессе производства инноваций, однако уже сейчас хорошо просматриваются серьезные проблемы в сфере их внедрения. Так, проведенный в 2000 г. социологический опрос 64 менеджеров показал, что только 1/5 часть представленных промышленных фирм осуществляла нововведения в сфере технологии производства [6, с.119]. Все остальные инновации пронизывали инфраструктурные, организационные и маркетинговые стороны деятельности предприятия. Причем наиболее активные и упорные действия осуществлялись в сфере маркетинга и освоения новых форм сбыта продукции, которые характеризуются минимальной наукоемкостью. Более того, сами маркетинговые нововведения шли в основном на старой технологической базе при отсутствии тенденции к улучшению качества продукции. Проведенный корреляционный анализ показал также отсутствие связи между маркетинговыми и технологическими инновациями [7, с.119]. Таким образом, можно констатировать, что нынешний этап развития инновационной деятельности в российской промышленности носит антитехнологический характер; все усилия современного промышленного менеджмента направлены преимущественно на повышение чувствительности фирм к текущим потребностям рынка.

Указанные тенденции развития весьма нежелательны уже сами по себе, однако положение дел осложняется еще и тем фактом, что эти тенденции идут на фоне чрезвычайно низкой чувствительности российской промышленности к имеющимся передовым инновациям. Так, на семинаре Минпромнауки России в феврале 2003 года утверждалось, что отечественной промышленностью сегодня востребовано не более 2% НИОКР [8, с.48], а по данным президента Союза развития наукоградов России А.В.Долголаптева, потреблением инноваций занимается только 5% предприятий страны [9, с.19]. По данным результатов социологических опросов, только 1/3 российских предприятий считает инновации необходимым условием повышения своей конкурентоспособности, улучшения качества либо снижения себестоимости продукции [10, с.35]. Не удивительно, что результатом подобной ориентации производителя является чрезвычайно низкий уровень инновационной активности промышленных предприятий: удельный вес инновационной продукции в общем объеме отгруженной промышленной продукции в 2000 г. составил микроскопическую величину в 2,3% [10, с.36].

Справедливо считается, что причиной такого положения дел является ориентация российских предприятий на мелкосерийное производство и неприспособленность промышленных мощностей к массовому запуску имеющихся инноваций [8, с.49]. Однако, на наш взгляд, проблема заключается и в том, что сами российские инновации не соответствуют сегодняшним потребностям российского рынка. Не исключено, что многие инновации являются слишком прогрессивными, пионерными и сильно обгоняют текущие потребности, однако при их конвейерной реализации это оказывается почти также плохо, как если бы они были устаревшими. Таким образом, сегодня можно констатировать наличие разрыва и нестыковки между двумя сторонами деятельности российской промышленности: производственной и инновационной. Фактически имеет место следующая картина: массовое промышленное производство обслуживает экономические ниши с традиционными товарами с их небольшой адаптацией к нынешним условиям, а инновационный сектор формирует неиспользованные, мертвые залежи новых технологий и товаров.

Все сказанное позволяет квалифицировать сложившееся положение вещей как весьма специфический инновационный кризис в промышленной сфере российской экономики. Также как 10-летний трансформационный спад производства в России инновационный кризис также является очень продолжительным. Его начало условно можно датировать 1990 годом, когда в полную силу развернулся процесс приватизации государственной собственности, а конец пока не просматривается. Если в обозримом будущем не произойдет коренного перелома к лучшему, то Россия рискует оказаться в числе стран, являющихся технологическими аутсайдерами.

Противоречия современного этапа инновационного развития

Данные предыдущего раздела убедительно показывают, что состояние в инновационном секторе является неудовлетворительным, если не сказать больше. Однако было бы грубой ошибкой полагать, что ситуация абсолютно однозначна и в стране ничего не делается для ее улучшения. Основной проблемой инновационного сектора является наличие глубоких противоречий внутри него. Рассмотрим некоторые из них.

В настоящее время доля России на мировом товарном рынке высоких технологий ничтожно мала – около 0,3% [10, с.36]. По абсолютному объему экспорта высокотехнологичной продукции Россия уступает не только развитым странам мира, но и таким странам как Китай и Венгрия [10, с.36]. Ее выручка от экспорта лицензий в 6 раз меньше, чем у Италии и в 418 раз меньше, чем у США [10, с.36]; платежеспособный спрос на исследовательские работы и научно-техническую продукцию и со стороны государства, и со стороны предпринимательского сектора находится на весьма низком уровне [10, с.35].

Одновременно с этим крупные корпорации продолжают вести исследования, число малых инновационных предприятий растет, а масштабы венчурного (рискового) финансирования расширяются. Так, компании, объединенные в Российскую ассоциацию венчурного инвестирования, уже вложили в экономику около 0,4 млрд. долл., что примерно в 1,3 раза больше совокупных инвестиций в нематериальные активы в 2000 г. [10, с.33]. Удельный вес инновационной продукции в совокупном объеме отгруженной промышленной продукции в 2001 г. составил 4,4% против 2,3% в 2000 г. [10, с.36]. В рейтинге 2000 г. проекта «Эксперт – 200» самой рентабельной компанией страны оказалась «Российская инновационная топливно–энергетическая компания», деятельность которой основана на новых наукоемких отечественных разработках в области ТЭК; уровень ее рентабельности, рассчитанной как отношение прибыли к объему реализации, превысил 60% при его среднероссийской величине в 11,8% [11, с.51].

Нельзя сказать, что России в принципе не с чем выйти на мировой рынок высоких технологий. Так, в настоящее время Россия является серьезным конкурентом для многих стран на рынках ядерных технологий, космической техники и услуг, боевой авиации и некоторых видов продукции электронной промышленности. По имеющимся оценкам, ее доля на мировом рынке оборудования и услуг для строительства АЭС составляет 11%, переработки ядерных отходов – 8–9%, коммерческих космических запусков – 11%, продаже космических аппаратов – 2%, наземного оборудования космических систем – 1%. В период до 2006 г. удельный вес российских поставщиков на рынке военной авиации прогнозируется на уровне 20%; электронная промышленность за последнее десятилетие увеличила экспортные поставки в 1,5 раза [10, с.36].

Уже сейчас Россия готова выставить на продажу ряд уникальных технологий. Так, разработки в области сверхадиабатического горения позволило создать чрезвычайно эффективные системы для сжигания бытового мусора и малокалорийных топлив. Причем новые аппараты решают все проблемы вредных выбросов в атмосферу, а коэффициент полезного действия (КПД) в них достигает 95%, в то время как на западе КПД не превышает отметки в 70% [9, с.18]. В области химической промышленности Россия обладает лучшими пиротехническими продуктами для фейерверков, а созданное на их основе новое оружие для полицейских с эффектом светового ослепления, шумового оглушения и не опасное для жизни человека, как полагают специалисты, способно осуществить настоящий переворот на мировом рынке. Разработки оборонного комплекса позволяют наладить производство полимерных контейнеров с длительным хранением газированных напитков в пластиковой таре, что имеет широчайшие распространение на практически необъятном мировом рынке пластиковой тары [9, с.18].

Кроме того, имеются новые разработки высокоэффективного инсулина на базе современных методов генной инженерии; есть уникальные системы очистки воды с помощью ультрафиолетовых воздействий; созданы образцы уникальных фильтров и мембран для различных химических процессов; имеются новые разработки, позволяющие значительно увеличить стойкость асфальтового покрытия для северных регионов за счет специальных добавок [9, с.18]. В сфере медицинских технологий Россия предлагает уникальные противошоковые костюмы для людей, находящихся после аварии в тяжелом состоянии, и для компенсации последствий детского церебрального паралича; применение данного ноу–хау показало феноменальную эффективность: из 100 летчиков, совершивших катапультирование, 97 немедленно возвращались в строй, тогда как аналогичные американские системы приводили к гибели 40 летчиков из 100 [9, с.18].

Однако на фоне почти неправдоподобного инновационного задела Россия имеет совершенно неэффективный механизм использования этого задела. Учитывая, что российская промышленность не обладает ресурсами к тиражированию инноваций, сам инновационный сектор экономики работает как бы вхолостую. Сегодняшние российские инновационно-технологические центры (ИТЦ) представляют собой небольшие хозяйственные структуры, занятые в основном разработкой новых технологий, созданием опытных образцов и осуществлением мелкосерийного производства. Такое положение дел не позволяет ИТЦ тиражировать новые изделия, а это означает, что они заняты в основном продажей (или разными формами передачи) идей и технологий. Как правило, такой процесс не ведет к получению высоких и устойчивых прибылей, но провоцирует так называемый «вывоз мысли», эквивалентный «утечке мозгов». Конечным итогом данного сценария развития является перехват иностранной промышленностью новых российских технологий и завоевание на этой основе соответствующих сегментов мирового инновационного рынка. Впоследствии новый продукт «возвращается» в Россию путем импорта из-за границы.

Таким образом, налицо парадоксальная ситуация, когда рост инновационной активности России не затрагивает высокотехнологичной производственной базы промышленности, а страна превращается в дешевого донора высоких технологий для мировой экономики. Иными словами, поток блестящих технологических ноу-хау в России сопровождается полной парализацией системы освоения и тиражирования инноваций. Понятно, что в таких условиях сами инновации теряют тот прогрессивный потенциал, который в них изначально заложен.

Другой настораживающей тенденцией активизации инновационной деятельности является снижение ее наукоемкости. Дело в том, что активность некоторых инновационных предприятий произошла в основном за счет расширения менее сложных для них работ, которые выполняются на основе коммерческих заказов от крупных фирм. Типичным примером такой ситуации является альянс оборонных предприятий и нефтегазового комплекса, который в последнее время выступает в качестве одного из его главных заказчиков. Однако требования к надежности и контролю качества к арматуре для нефтегазового комплекса существенно ниже, нежели для высокоточной военной техники [8, с.51]. Игнорировать столь выгодные коммерческие заказы оборонные предприятия просто не могут, но при этом они невольно размениваются на инновации менее высокого класса. Таким образом, в недрах инновационного сектора идет неявная тенденция к снижению качества самих инноваций.

Тревожные сигналы идут и по линии глобализации мировой экономики. Медленно, но верно на российской почве пускают корни иностранные транснациональные корпорации (ТНК). Однако приход таких «тяжеловесов» опасней всего именно незрелому российскому инновационному сектору. Дело в том, что внедрение на российский рынок таких компаний как «Самсунг» и «LG» автоматически вытеснит с него множество мелких отечественных ИПЦ. При этом агрессивная политика ТНК, осуществляемая в виде перекупки российских заводов, предполагает заведомую ликвидацию небольших ИПЦ, которые в большинстве случаев являются арендаторами производственных площадей этих заводов [8, с.51]. Ориентация же российских властей на максимальную открытость экономики не предполагает искусственного ограничения деятельности ТНК. Таким образом, пока российский инновационный бизнес практически никак не защищен от давления крупных иностранных компаний, нормальная конкуренция с которыми на данном этапе просто невозможна.

Из сказанного, однако, не следует, что правительство ничего не делает для поддержки отечественного инновационного сектора. Так, в январе 2003 г. на заседании Совета по науке и высоким технологиям при президенте РФ обсуждались вопросы сохранения и развития потенциала отраслевой науки и главным образом наукоградов. Совет признал целесообразным создать на базе четырех из них «пилотные» инновационные зоны, в которых ученым и инвесторам будут предоставлены привилегии для работ в сфере высоких технологий [10, с.37]. Надо сказать, что в стране уже действует Союз развития наукоградов России, который сегодня может предложить потенциальным партнерам значительное число привлекательных инновационных проектов [9, с.19].

Имеются и конкретные примеры успешной деятельности отечественных наукоградов, например, г.Дубна. Раньше город получал 75% дотаций в свой городской бюджет, сейчас он обходится без них за счет того, что разработал и развил у себя несколько десятков производств на основе высоких современных технологий. Сегодня в Дубне производится лучшее в мире оборудование для контроля перемещений радиоактивных материалов [9, с.19]. На основе технологий авиационного комплекса создано производство изделий из композиционных материалов, отличающихся высокой прочностью, легкостью и способных заменить дорогостоящие материалы из специальных сталей [9, с.19].

На упомянутом заседании руководства страны обсуждалась также задача формирования национальной инновационной системы, которая подразумевает организацию так называемого национального технологического брокера, то есть структуру, находящуюся первое время под патронажем государства. Национальный технологический брокер уже насчитывает несколько фирм, специализирующихся на отборе технологий по заказу иностранных фирм; в ближайшее время он будет создан как законченная система [9, с.18].

Наряду с указанными организационными мероприятиями государство увеличивает финансирование оборонного заказа: его объем в 2003 году увеличен на одну треть по сравнению с 2002 г. При этом на разработку и закупку новой военной техники выделяется примерно 1,4 млрд. руб. по текущему валютному курсу.

Показательным является рассмотрение в марте 2002 г. на совместном заседании Госсовета и Совета Безопасности проблем научно–технического развития страны и принятие документа «Основы политики Российской Федерации в области развития науки, технологий и техники на период до 2010 года и дальнейшую перспективу». В данном документе, в частности, определены государственные приоритеты в научно–технической сфере. Однако эти приоритеты плохо увязаны со структурной политикой государства. Так, в соответствии с «Программой социально-экономического развития Российской Федерации на среднесрочную перспективу (2002–2004 годы)» к числу приоритетных направлений инновационного сектора отнесены только авиационная техника и информационные технологии. Между тем, как справедливо отмечалось в литературе, из списка первоочередных приоритетов неправомерным образом исключены атомная энергетика и электроника, которые сравнительно успешно действуют на мировом рынке, и которые следовало бы и дальше всячески там закреплять; в противном случае они могут потерять достигнутые внешнеэкономические позиции.

Основой динамичного развития инновационного рынка являются венчурные предприятия и фонды. В данной области сложилась также неоднозначная ситуация. С одной стороны, Россия имеет определенный венчурный потенциал: в стране функционирует 70 технологических парков и около 50 тыс. малых технологических фирм, занятость которых составляет 200 тыс. человек, а объем реализации 30 млрд. руб. Создается сеть региональных инновационно-технологических центров. Сейчас их 18 с общим числом в 250 малых фирм, а в процессе создания находится еще 17 [12, с.142]. Однако, как свидетельствуют данные компании «РостИнвест», все малые инновационные предприятия России создают всего лишь 2% ВВП страны [13, с.84]. Кроме того, действующее налоговое законодательство мало приспособлено к нуждам венчурного бизнеса. Так, если в развитых странах венчурный фонд выступает в форме ограниченного партнерства, все налоги которого выплачиваются самими вкладчиками только один раз, то в России венчурный фонд принимает форму коммандитного товарищества, являющегося полноценным налогоплательщиком с вытекающей отсюда необходимостью ведения текущей налоговой отчетности, что во многом обесценивает преимущества венчурного фонда [12, с.141].

Наличие подобных проблем инициирует некоторые позитивные процессы на государственном уровне. Так, в ноябре 2002 г. Министерство промышленности, науки и технологий РФ обнародовало документ под названием «Концепция развития венчурной индустрии в России», смысл которого заключается в создании агентств по трансферу технологий, открытии 10 государственных технологических фондов, изменении налогового законодательства и пропаганде инновационной деятельности. Минпромнауки России планирует в течение 4–5 лет организовать такие агентства во всех ведущих научных организациях, что позволит ежегодно создавать от 3 до 5 тыс. малых предприятий технологической направленности [12, с.142]. Однако уже сейчас ясен основной изъян указанной Концепции: финансы на создание инфраструктуры, подготовку кадров и формирование имиджа венчурной индустрии предполагается направлять из бюджетов заинтересованных министерств, ведомств и бюджетов местных органов власти. Такой подход противоречит мировому опыту и является в корне ошибочным, так как государственные служащие будут заведомо неверно определять направления венчурного инвестирования. Чтобы принимать эффективные решение в сфере венчурной индустрии нужно профессионально работать на венчурном рынке, что для чиновника просто невозможно. Таким образом, разрушив инновационный рынок путем непродуманной приватизации, государство пытается восстановить его за счет бессмысленного огосударствления венчурной индустрии.

Имеются на инновационном рынке и некоторые стихийно развивающиеся позитивные тенденции. Одним из обязательных элементов инфраструктуры инновационного рынка являются так называемые инновационные посредники, занимающиеся непосредственным продвижением инноваций на рынок. К ним относятся организации, занимающиеся патентованием, лицензированием, коммерциализацией разработок, консалтингом и маркетингом инноваций [14, с.59]. До сих пор цивилизованный рынок таких посредников в России отсутствует. Тем не менее, за последние годы, например, в сибирском отделении РАН, появились специалисты–самоучки, которые методом проб и ошибок освоили основные операции, необходимые для вывода научной продукции на рынок. Однако это очень узкий контингент, охватывающий институты катализа, ядерной физики, химии нефти, высокоточной электроники, теплофизики, теоретической и прикладной механики; остальные без посторонней помощи продать результаты своей работы не могут [14, с.80].

Появились в конце 80-х годов и различного рода внебюджетные фонды, направленные на финансовую поддержку инноваций. К их числу относится Межотраслевой внебюджетный фонд «Инновации», созданный при Научно-технической ассоциации «Технопол–Москва», а также некоммерческий Международный координационный фонд «Развитие высоких технологий», учрежденный частными лицами из России и США [14, с.71-72]. Имеется и позитивный опыт контактов с иностранными инновационными посредниками. Так, например, руководство сибирского отделения РАН наладило отношения с американской компанией «Hale & Associates LLC», в результате чего был запущен в производство отечественный препарат азизол, обладающий уникальными лечебными и профилактическими свойствами [14, с.73]. Вместе с тем большинство отечественных инновационных посредников не может выполнить взятых на себя функций, а попытки завязать связи с крупными иностранными компаниями такого профиля, как правило, оканчиваются неудачей.

На фоне похвальных попыток отдельных хозяйственных субъектов оживить инновационный рынок происходит колоссальное злоупотребление сложившейся неблагоприятной ситуацией со стороны российских бизнес–чиновников. Так, сложившаяся неудовлетворительная система патентного права стимулирует уродливые формы российского инновационного рынка. Оформление патента связано со значительными финансовыми и организационными издержками, которые могут выдержать отнюдь не все носители инноваций. В результате этого в числе обладателей большого числа патентов Государственного реестра изобретений фигурируют: бывшие премьер-министры России В.Черномырдин и С.Кириенко, министр промышленности, науки и технологий И.Клебанов, мэр Москвы Ю.Лужков, руководитель «Газпрома» Р.Вяхирев, генеральный директор РАО ЕЭС А.Чубайс и др. [15]. Фактически система патентов превратилась в один из легальных способов обогащения высокопоставленных лиц страны. Кроме того, существующая система патентного права построена таким образом, что позволяет использовать патенты в качестве одного из каналов отмывания денег. Таким образом, количественные показатели числа выданных патентов теряют свою объективность и индикативное значение, а естественная система охраны прав на интеллектуальную собственность искажается и теряет свою действенность.

Причины инновационного кризиса в российской промышленности

Из предыдущего рассмотрения проблемы вытекает, что Россия в целом обладает определенным инновационным потенциалом. Однако по целому ряду причин экономика промышленности остается пока «закупоренной» для большинства прогрессивных идей и технологических инноваций. Каковы же причины такой неподвижности инновационного сектора российской экономики?

Рассмотрим наиболее важные из них.

1. Главной причиной является совершенно неверная экономическая идеология государства в отношении инновационных и производственных процессов. Она берет свое начало в концепции так называемой «новой экономики», дающей принципы эффективного функционирования национальных хозяйств в условиях глобализации и информатизации. Концепция «новой экономики» смещает акценты с собственно производства на инновации. Ее суть может быть выражена следующим образом: «В новой экономике устойчивый экономический рост обеспечивается не наращиванием выпуска постепенно модернизируемых продуктов и услуг, а непрерывным изменением структуры выпуска под влиянием спонтанных и организуемых изменений спроса, а также ростом удельного веса инвестиций в человеческий капитал. Новую экономику образуют все экономические субъекты, создающие инновационную стоимость» [16, с.145]. Действительно, анализ экономик стран «золотого миллиарда» показывает, что до 80% роста ВВП в них достигается за счет инновационного сектора [9, с.17]. В чем же здесь проблема и что в этом плохого?

Дело в том, что Россия позаимствовала этот императив не в качестве локального, а в качестве глобального принципа переобустройства своей экономики. Такой принцип приводит к уродливому взгляду на экономическое развитие. Инновационный сектор становится как бы некоей самоценностью, а промышленное производство его малозначимым придатком. Для развитых стран мира с мощными производственными компаниями и транснациональными корпорациями (ТНК) такой подход вполне правомерен: для них проблема заключается не в производстве товара, а в нахождении экономических ниш, где это производство нужно и целесообразно. Россия же перешла к формированию инновационного сектора, не имея для этого адекватной производственной базы. Действительно, в стране нет своих ТНК, отечественные финансово–промышленные группы (ФПГ) в 1998 г. показали свою экономическую несостоятельность, разрушены крупные фабрики и заводы, отсутствует доступ к иностранному капиталу. Страна не готова к массовому освоению и внедрению результатов деятельности инновационного сектора.

Таким образом, неправильная идеологическая установка привела к отрыву инновационной сферы от своей органической основы – производственного сектора. Непосредственным результатом подобных идеологических императивов стало преимущественное развитие «модных» непроизводственных сфер (торговля, банки, биржи, казино, шоу–бизнес, инновационные разработки) и нерациональное дробление производственных объектов страны. Достаточно указать, что за период 1991-1999 гг. размер среднестатистического предприятия страны сократился в 11 раз [17, с.47]. Указанная тенденция была столь всеобъемлющей, что захватила даже ФПГ, размер которых за период 1993–1999 гг. уменьшился почти в 2 раза [17, с.54]. Не удивительно, что такая «новая» экономика просто физически не могла обеспечить запуск промышленных инноваций. К настоящему моменту указанная негативная тенденция не преодолена и проблема остается примерно в том же состоянии, что и в 1999 г.

2. Как известно, инновационный процесс состоит из трех фаз относительно нового продукта: разработки, освоения и распространения [11, с.50]. Выше мы показали, что в стране за прошедшие годы не была сформирована связь между двумя завершающими фазами: освоением и распространением инноваций. Однако данный процесс усугублялся насильственным и в значительной степени искусственным разрывом связи между первыми двумя фазами: разработкой и освоением нового продукта. Так, в процессе приватизации было разрушено множество научно–технических комплексов, строившихся по принципу «институт–экспериментальный завод». Общая схема разрушения была такова: научно–исследовательский институт оставался в руках государства в виде государственного учреждения, а опытное производство в лице завода переходило в частную собственность. Типичным примером тому является судьба кемеровского института взрывозащищенных электрических машин с опытным производством [19, с.43]. Складывается парадоксальная ситуация: завод не знает, что производить, а институт не понимает, кто будет реализовывать их инновации. Новоявленные частные предприятия с опытным производством попадают в состояние банкротства, на них вводят внешнее управление, которое, как полагает большинство специалистов, совершенно неэффективно и лишь добивает отечественную промышленность [19, с.41]. Считается, что с помощью института внешнего управления после кризиса смогли «подняться» только два предприятия: Новосибирский металлургический завод и московский завод «Серп и молот» [20, с.25]. Целенаправленной политики интеграции процессов разработки и освоения новых технологий пока не проводится.

3. Другим важнейшим препятствием для развития инновационного сектора в России является созданная за годы реформ либерально–бюрократическая система государственного управления экономикой. Фактически в данном случае речь идет о том, что за годы реформ либерализм распространился не столько на промышленное предпринимательство, сколько на систему бюрократического управления. Сегодня время, затрачиваемое предприятиями ВПК на взаимодействие с бюрократическими структурами власти при оформлении контрактов по военно–техническому сотрудничеству, исчисляется годами. Вполне типичной считается ситуация, когда российское предприятие имеет прямой контракт с зарубежным партнером, включающее соглашение, проект работ, запрос на него и разрешения, а контракт все равно не оформляется [8, с.57]. Такое положение дел способствует тому, что соответствующие рынки высоких технологий захватываются другими странами.

В гражданской сфере ситуация ненамного лучше. Так, руководство одного сборочного предприятия в области бытовой техники насчитало 29 контролирующих инстанций [8, с.57]. Причем контролируемые ими параметры определены не законодательно, а прописаны на уровне отдельных министерских и ведомственных постановлений, положений и инструкций. Преодолеть такое давление бюрократии, как правило, могут только крупные торговые и сырьевые компании. В число аутсайдеров попадают не только малые предприятия, но и крупные высокотехнологичные предприятия. Осуществляемая борьба с бюрократией в виде непринципиальных перестановок отдельных лиц, сокращения, слияния или разделения ведомств не решает принципиальной проблемы.

4. К проблеме бюрократизации управления экономикой тесно примыкает проблема отсутствия эффективного механизма использования государством принадлежащей ему интеллектуальной собственности. До сих пор не разработаны правовые средства, с помощью которых государство может осуществлять санкционирование использования заинтересованными лицами результатов научно-технической деятельности [21, с.133]. В настоящее время российское законодательство предусматривает 4 вида договоров, реализующих коммерческое использование результатов интеллектуальной деятельности в научно-технической сфере: лицензионный; уступки исключительных прав; коммерческой концессии; доверительного управления имущественными правами [21, с.135]. Однако анализ показывает, что по тем или иным причинам ни одна из названных юридических форм взаимодействия бенефактора и бенефициария инноваций не подходит для нормальной эксплуатации имеющихся в распоряжении государства ноу-хау.

Учитывая, что большинство научно-технических инноваций до сих пор сосредоточено в руках государства, возникает феномен омертвления инновационного багажа России. Классическим примером тому могут служить взаимоотношения государства и государственного научного учреждения. Последнее, выполняя работу по заказу государственной структуры, тем самым передает государству все права на использование полученных в ходе этой работы результатов. Государство само не может их использовать, но их может коммерциализировать научное учреждение, заключив соответствующие договора с промышленными предприятиями. Но для этого необходимо, чтобы государство передало означенные научные результаты в доверительное управление научному учреждению. Но сам факт такой передачи предполагает экономическую оценку данного научного результата и отражение данного обособленного имущества на отдельном балансе предприятия. Впоследствии возникает необходимость разделения между государством и научной организацией дохода, полученного от обособленного инновационного актива [21, с.141]. Существующая на сегодняшний день регламентация таких действий такова, что полностью парализует коммерческую активность научных учреждений и подавляет желание коммерциализировать научно–технические инновации государства. Таким образом, действует своеобразная институциональная ловушка: государство само не использует имеющиеся в его распоряжении ноу–хау и другим не дает этого делать.

5. Усовершенствование институционального обеспечения инновационной деятельности тормозится низкой законодательной активностью и правовой культурой властей по данным вопросам. Так, в настоящее время имеется «мертвый» законопроект РФ «Об инновационной деятельности и государственной инновационной политике», разработанный еще в 1995 г. и претерпевший уже ряд изменений. Ряд субъектов РФ, например, Томская, Саратовская, Тверская и Новосибирская области, осуществляли попытки принятия аналогичного документа на региональном уровне. Однако это пока единичные акции, в целом не увенчавшиеся успехом.

Кроме того, указанные попытки в основном демонстрируют неподготовленность властей к работе с таким тонким феноменом как инновационный сектор. Так, имеющийся в Новосибирской области законопроект «Об инновационной деятельности и государственной инновационной политике в Новосибирской области» при ближайшем рассмотрении обнаруживает грубые экономические и правовые ошибки на уровне базовых определений, изобилует противоречиями и напоминает скорее выдержки из лекций, нежели юридический документ. Не учитывает он и накопленный мировой опыт. Например, законопроектом определено, что 0,5% регионального бюджета будет целевым образом тратиться на инновационную деятельность, то есть на реализацию инновационных проектов и программ, и 1,5% – на поддержку научной деятельности. Соответственно соотношение между затратами на научную и инновационную деятельность составляет 3:1, в то время как его «нормальная» величина за рубежом равна 1:10 [11, с.59]. Следовательно, естественные для инновационного рынка пропорции финансирования искажены в 30 раз. И это в проекте законодательного документа!

Таким образом, никакой нормативно–правовой нормализации деятельности инновационного сектора российской промышленности в масштабе страны пока не достигнуто.

6. Инновационный рынок предполагает определенную инфраструктуру, которая в частности включает так называемых инновационных посредников, занимающихся непосредственным продвижением разработок на рынок. В настоящее время в России совершенно не развит рынок инновационных посредников, что автоматически «закупоривает» весь инновационный комплекс страны. Так, по имеющимся оценкам лишь 0,03% новых идей и 0,8% инновационных проектов, начинающихся со стадии завершения НИОКР, достигают финансового успеха [22, с.16–27]. Чтобы снизить вероятность просчета западные фирмы не начинают разработку нового продукта или процесса без тщательной предварительной экспертизы. Подобная «фильтрация» инноваций позволяет существенно улучшить их потенциальную отдачу: в промышленно развитых странах 57% научных проектов имеют технический (фаза разработки), 37% – коммерческий (фаза освоения) и 27% – финансовый (фаза распространения) успех [11, с.50]. Понятно, что тяготы подобной фильтрации промышленных инноваций ложатся в основном на инновационных посредников.

На сегодняшний день российский рынок услуг ориентирован на оказание консалтинговой помощи разработчикам инноваций, в то время как они нуждаются в основном в решении проблем по осуществлению поиска заказчика для серийного производства своей продукции [14, с.79]. При взаимодействии отечественных разработчиков с зарубежными посредниками возникают правовые, психологические, финансовые и даже языковые проблемы, которые пока далеки от решения.

Огромное место в деле застоя на инновационном рынке имеет неготовность российского менеджмента к агрессивным действиям на рынках сбыта. Речь идет о том, что продвижение продуктовых инноваций предполагает формирование рынка соответствующего, как правило, уникального продукта. За рубежом на долю компаний, занимающих такие «нетрадиционные» ниши, приходится 15–20% всего потребительского рынка, а в России – менее 1% [23, с.24]. Для освоения таких нетрадиционных рыночных ниш требуется в частности нетрадиционный маркетинг и чрезвычайно активная, если не сказать агрессивная, сбытовая стратегия компании. Однако к таким действиям российские топ–менеджеры пока явно не готовы; имеющиеся единичные случаи не меняют лицо рынка инновационных посредников.

Заметим, что инновационных посредников принято делить на инновационных менеджеров (организаторов разработок) и технологических брокеров (торговцев готовыми технологиями) [24, с.29]. И те, и другие пока находятся в зачаточном состоянии. Таким образом, рынок инновационных посредников России предстоит строить практически с нуля.

7. Еще одна причина инновационного кризиса в промышленности заключается в невыполнении государством своих обязательств. Так, например, на инновационную программу «Техноэкополис «Комсомольск–Амурск–Солнечный»» (ТЭП «КАС»), которая вошла в качестве составного элемента президентской программы «Дальний Восток и Забайкалье» [4, с.67], планировались инвестиции в размере 1,4 млрд. руб., включая 0,5 млрд. руб. их федерального бюджета. Однако по факту доля федерального бюджета составила 0,3% от общих и 1,2% от программных инвестиций [4, с.71]. Фактически российские власти осуществляют поддержку инновационного рынка только на декларативном уровне, на уровне же реального финансирования поддержка минимальна.

8. Помимо всех вышеперечисленных причин инновационного кризиса, носящих характер ошибок, просчетов и недоделок, которые можно исправить, имеются еще и объективные факторы, устранение которых возможно только в длительной перспективе. Как правило, сложность перехода предприятий на выпуск новой продукции связана с узостью российских региональных рынков и с невозможностью компенсировать повышенные затраты ростом масштаба производства [4, с.74].

Меры по поддержке промышленного инновационного рынка

Проведенный анализ проблем функционирования отечественного инновационного рынка довольно ясно показывает направления совершенствования государственной инновационной политики. В связи с этим остановимся только на наиболее важных принципах реорганизации системы государственного управления инновациями, не вдаваясь в детали возможных усовершенствований.

Во-первых, необходимо изменить принципы приватизации. Так, если раньше приватизация проводилась без учета инновационного потенциала государственных предприятий, то теперь при разработке приватизационных программ данный фактор должен стать одним из определяющих. При этом инновационно активные государственные предприятия должны приватизироваться в последнюю очередь. Если же они все-таки приватизируются, то для них должны разрабатываться специальные меры по сохранению их инновационной ориентации.

Во-вторых, государство должно отказаться от жесткого контроля имеющейся в его распоряжении интеллектуальной собственности и не закреплять за собой своеобразную монополию на нее. Исключением из этого правила должны составлять лишь ноу–хау оборонного значения. Поясним данный тезис.

Дело в том, что, пытаясь сохранить за собой исключительные права на некоторые интеллектуальные продукты, в отсутствие эффективных механизмов их передачи в частные руки российское государство блокирует вообще всякое их использование. Если заморозить существующие государственные инновации до того времени, когда сформируется эффективный механизм их трансферта между структурами различных форм собственности, то, скорее всего, они просто потеряют свое значение и полностью обесценятся. Здесь вступает в силу тот факт, что инновационные ресурсы страны кардинально отличаются от имеющихся в ее распоряжении залежей природных ресурсов: если вторые и через много лет будут представлять богатство страны, то первые со временем будут переоткрыты и внедрены специалистами других стран, в результате чего Россия лишится своих инновационных преимуществ. Данный аспект проблемы подводит к пониманию того, что государство не должно проявлять чрезмерную жадность по отношению к своим инновационным богатствам.

Любопытно, что данный тезис о целесообразности «инновационной расточительности» находит свое подтверждение в хозяйственной практике развитых государств. Так, в США резкий рост операций с интеллектуальной собственностью начался только после того, как работникам университетов разрешили патентовать в частном порядке даже те изобретения, которые финансировались за счет государственных грантов [25, с.30]. В этом же русле информационной открытости лежит японская практика так называемых «Белых книг по науке и технологии», которые ежегодно издаются правительством страны и включают обзоры современных тенденций на рынке, результаты маркетинговых исследований запросов покупателей, характеристику состояния различных отраслей экономики [11, с.56]. Такая информационная поддержка хозяйственных субъектов содействует достижению согласованности интересов промышленных предприятий, научных организаций, центральных и местных властей.

Акцент на данных принципах инновационной государственной политики нами сделан потому, что они лежат в основе всей идеологии управления инновациями и не требуют длительного времени для практической реализации. Все остальные меры, на наш взгляд, понятны и просты, но сопряжены с длительными сроками внедрения.

ЛИТЕРАТУРА

1. Промышленность России: Стат. сб. М.: Госкомстат России. 2000.

2. Наука в России: Стат. сб. М.: Госкомстат России. ЦИСН. 2001.

3. Промышленность России. 2002: Стат. сб. М.: Госкомстат России. 2002.

4. Бурдакова Г.И., Ефременко В.Ф., Заусаев В.К. Техноэкополис «Комсомольск–Амурск–Солнечный»: как найти выход из кризиса// «ЭКО», №9, 2001.

5. Бойко И. Технологические инновации и инновационная политика// «Вопросы экономики», №2, 2003.

7. Гурков И.Б. Инноватика открывает рынок// «ЭКО», №6, 2001.

8. Карачаровский В.В. Выскотехнологичное развитие и либеральная парадигма// «ЭКО», №9, 2003.

9. Долголаптев А.В. Использование интеллектуального ресурса России// «Внешняя торговля», №4-5, 2002.

10. Оболенский В.П. Научно–техническая сфера России и ее позиции на внешнем рынке// «Внешнеэкономический бюллетень», №9, 2003.

11. Житенко Е.Д. Как стимулировать инновационную деятельность?// «ЭКО», №3, 2002.

12. Ширяев А. Венчурное инвестирование// «ЭКО», №2, 2003.

13. Кузнецова С.А., Маркова В.Д. Инновационные возможности: мифы и реальность// «ЭКО», №11, 2002.

14. Черевикина М.Ю., Лобурец Ю.В. Посредники инновационного рынка. Опыт СО РАН: проблемы и решения// «ЭКО», №12, 2002.

15. Гловацкий А.Б. Кто и что сейчас изобретает// «ЭКО», №6, 2003.

16. Костюк В.Н. Теория эволюции и социоэкономические процессы. М.: УРСС. 2001.

17. Балацкий Е.В., Потапова А.В. Малый и крупный бизнес: тенденции становления и специфика функционирования// «Экономист», №4, 2001.

18. Рубанов В. Субъект технологической модернизации// «Свободная мысль», №11, 2002.

19. Власов В.Г. Собственность – это в первую очередь ответственность// «ЭКО», №10, 2001.

20. Давыдов В.П. «Включайте мозги – выход из бедственного положения всегда найдется»// «ЭКО», №6, 2001.

21. Зубкова Е.В. Проблемы использования результатов научно–технической деятельности, права на которые принадлежат государству// «ЭКО», №10, 2001.

22. Stevens G.A., Burley J. 3,000 raw ideas = 1 commercial success// «Research & technology management», May–June, 1997.

23. Москаленко Л. Рецептура вызовов// «Эксперт», №35(388), 2003.

24. Медовников Д. Стратегическое сырье// «Эксперт», №16(229), 2000.

25. Столяров Б. Сколько потратить на науку// «Эксперт», №16(229), 2000.

Официальная ссылка на статью:

Балацкий Е.В., Лапин В.И. Инновационный сектор промышленности// «Экономист», №1, 2004. С.20–31.