Неэргодическая экономика

Авторский аналитический Интернет-журнал

Изучение широкого спектра проблем экономики

Современный экономический анализ: принципы, подходы, парадигмы

Несмотря на то, что экономической науке более 2000 лет, не все ее особенности до конца осмыслены. В предлагаемой вниманию читателей статье поднимается вопрос о своеобразии этой дисциплины, рассматривается специфика экономических законов, анализируются проблемы, с которыми экономисты сталкиваются в своей деятельности. Отдельно обсуждается проблема математизации экономической науки и специфика формальных описаний и модельных построений.

За последние 100 лет экономическая наука укрепила свои позиции настолько (как с точки зрения “внутреннего” развития, так и общественной значимости), что постепенно вышла на одно из первых мест среди других отраслей знания. Вместе с тем далеко не всегда государственные экономические решения оказываются эффективными. В подавляющем большинстве случаев просчеты в этой области объясняются неготовностью профессиональных экономистов (и отечественных, и зарубежных) дать однозначные, исчерпывающие ответы на поставленные вопросы, предложить максимально адекватные методы анализа и прогноза. Не касаясь субъективных факторов, попытаемся разобраться в объективной стороне проблемы, которая, на мой взгляд, связана с методологическими особенностями самой экономической науки.

Рассмотрим прежде всего ее предмет и задачи. Исходя из тезиса, что наука есть система отношений [1], задача данной дисциплины состоит в том, чтобы собирать, систематизировать, истолковывать факты и выводить из них надлежащие умозаключения [2]. Первым более конструктивный подход к пониманию предмета экономики предложил Дж.С.Милль, который утверждал, что она изучает человека, занятого приобретением и потреблением богатства [2, т.I, с.228]. По словам А.Маршалла, эта отрасль знания рассматривает богатство как орудие удовлетворения “потребностей” и результат “усилий”. Его же развернутое определение, которое можно считать классическим, гласит: “Экономическая наука (Economics) занимается исследованием нормальной жизнедеятельности человеческого общества; она изучает ту сферу индивидуальных и общественных действий, которая теснейшим образом связана с созданием и использованием материальных основ благосостояния. Следовательно, она, с одной стороны, представляет собой исследование богатства, а с другой – образует часть исследования человека” [2, т.I, с.107]. И далее: “Экономическая наука занимается изучением того, как люди существуют, развиваются и о чем люди думают в повседневной жизни. Но главным предметом ее исследования являются те побудительные мотивы, которые наиболее сильно и наиболее устойчиво воздействуют на поведение человека в хозяйственной сфере его жизни” [2, т.I, с.107]. На мой взгляд, приведенное определение А.Маршалла весьма точно и всеобъемлюще отражает суть дела.

Однако, как ни странно, столь широкий взгляд, характерный для XIX века, к середине XX столетия сменился более прагматичным. Так, по мнению Л.Роббинса, экономика должна анализировать человеческое поведение как отношение между данными целями и ограниченными средствами, имеющими альтернативные возможности применения [3, с.4]. Л.Столерю придал этому подходу макроэкономическую форму: “... нахождение способов наилучшего использования национальных ресурсов стало самим определением экономической науки” [4, с.12].

Родоначальником такого прагматизма можно считать Э.Леруа. Он полагал, что наука есть лишь правило действия и потому либо “не дает возможности предвидеть, в таком случае она лишена ценности в качестве правила действия; либо она позволяет предвидеть (более или менее несовершенным образом), и тогда она не лишена значения в качестве средства к познанию” [1, с.329]. Подобное понимание ценности научных знаний Л.Роджин перенес на экономическую теорию. С его точки зрения, объективное значение последней кроется в рекомендациях, касающихся практической политики [3, с.2]. Аналогичной позиции придерживался М.Фридмен с той лишь разницей, что вместо практических рекомендаций говорил о точности предсказаний [3, с.651]. Эти в целом абсолютно верные представления привели к тому, что критерий ценности научных доктрин постепенно начал выступать в качестве конечной цели экономической науки.

Очевидно, что такое утилитарное понимание не может использоваться как руководящий принцип. Некоторые экономические теории лишены конкретного эмпирического содержания и служат лишь для упорядочения информации. Кроме того, существует целый ряд важных экономических тезисов и теорем, которые, хотя и относятся к экономическому поведению, но не позволяют его напрямую прогнозировать. Здесь, скорее, правомерно утверждение Э.Маха, что роль науки состоит в экономии мысли, подобно тому как машина создает экономию силы [1, с.383]. Методологически же опасность “целевого прагматизма” заключается в том, что “наука, созданная исключительно в прикладных целях, невозможна; истины плодотворны только тогда, когда между ними есть внутренняя связь. Если ищешь только тех истин, от которых можно ждать непосредственных результатов, то связующие звенья ускользают и цепь распадается” [1, с.281]. Против примитивного эмпиризма в экономике выступал и Дж.Хикс, подчеркивая '“самоценность” теоретических конструкций и значение анализа причинно–следственных связей как такового [5, с.37].

В настоящее время предмет, задачи и ценность экономической науки определены достаточно четко. Тем не менее в нашей стране наблюдается все больший крен в сторону экономической прагматики: интенсифицируются прикладные разработки и фактически на нет сошли теоретические исследования. Негативные последствия этой тенденции проявляются, как ни парадоксально, прежде всего в практическом плане, поскольку диалектика научного поиска такова, что теоретические изыскания ведут к лучшему пониманию протекающих процессов, а это в конечном счете позволяет предсказывать те или иные события.

Наука продвигается вперед путем увеличения количества и точности своих законов, подвергая их все более жесткой проверке и расширяя сферу их действия [2]. И если современное экономическое знание – наука в строгом смысле слова (в этом, по-видимому, сомневаться не приходится), то оно должно содержать в своем арсенале специфические законы. Казалось бы, все ясно. Однако попросите даже экономистов–профессионалов сформулировать хотя бы несколько экономических законов. Автор провел своеобразное социологическое обследование 50 экономистов с учеными степенями кандидата и доктора наук и убедился, что практически никто из них не в состоянии без предварительной подготовки вспомнить 10 экономических законов. Между тем, к примеру, любой физик, не задумываясь, сформулирует не менее полусотни физических законов. Данный факт (назовем его “парадоксом незнания”) имеет под собой объективную основу, связанную со специфическим характером экономических законов.

Рассмотрим этот вопрос, придерживаясь дедуктивной линии изложения. Выясним сначала, что такое закон. Согласно общепринятому толкованию, это внутренняя существенная и устойчивая связь явлений, обусловливающая их упорядоченное изменение [6]. В более операционной трактовке А.Пуанкаре закон представляет собой отношение между условием и следствием; постоянную связь между предыдущим и последующим, современным состоянием мира и непосредственно наступающим состоянием. Отношения же (связи) выражаются уравнениями, и если уравнения остаются справедливыми, то искомые отношения сохраняют свою реальность [1, с.131]. В свою очередь, любое отношение может быть представлено геометрической кривой. Следовательно, любой закон имеет смысл как таковой, только если он выражен в математической форме. Опыт показывает, что практически любые содержательные вербальные формулировки успешно математизируются; в противном случае словесные конструкции представляют собой банальную констатацию некоторых причинно–следственных связей и не могут претендовать на роль универсальных законов.

Таким образом, экономические законы как частный случай законов вообще должны выражаться в математической форме. Можно утверждать, что основная (но не конечная) цепь современной экономической науки состоит в том, чтобы обнаружить количественные связи между экономическими переменными. Только достигнув этой цели, правомерно рассчитывать на “покорение” экономической стохастики и неопределенности. Отсюда вытекает, что экономика относится, скорее, к точным, а не гуманитарным дисциплинам, как долго считалось. Если быть более строгим, экономическая наука является гуманитарной лишь по типу изучаемых объектов, а по характеру используемого методического инструментария входит в разряд точных дисциплин. Это выражается в обилии цифр, таблиц, моделей, диаграмм, формул, уравнений и теорем, которыми она переполнена.

Математизация экономики роднит ее с физикой. Примечательная деталь: если из общей физики ответвилось направление, получившее впоследствии название математической физики, то из общей экономики вышла математическая экономика, занявшая соответствующее место в системе экономического знания. Но что же тогда мешает экономистам манипулировать “своими” законами столь же успешно, как, например, физикам? Все дело в специфичности, своеобразии экономических законов. Еще Маршалл писал, что по своей точности они не сравнимы с законом тяготения, их следует сопоставлять с законами морских приливов и отливов [2, т.I, с.88]. Очерчивая место экономики в системе научного знания, Маршалл утверждал, что она не имеет близкого родства с какой-либо физической дисциплиной: это, скорее, широко трактуемая отрасль биологии [2, т.III, с.210]. М.Блауг пошел еще дальше. С его точки зрения, по статусу критерия опровержимости экономика находится примерно посередине между психоанализом и ядерной физикой [3, с.654]. На мой взгляд, наибольшее сходство выявляется при сравнении с метеорологией, работающей со столь же трудноуловимыми динамическими законами и эффектами. В этой связи интересна позиция А.Грея, считающего, что экономическая наука отличается от других тем, что в ней нет неизбежного перехода от меньшей к большей достоверности, нет неумолимого стремления идти до конца, к истине, которая, будучи однажды раскрыта, останется истиной на все времена [3, с.2]. Сказанное подводит к выводу, что экономику все же нельзя приравнять к точным естественным отраслям знания, “ибо она имеет дело с постоянно меняющимися, очень тонкими свойствами человеческой натуры” [2, т.I, с.69].

В чем конкретно проявляется своеобразие экономических законов и экономической науки? Начнем с того, что последняя представляет собой колоссальный конгломерат отдельных экономических разработок, а не единую общепринятую теорию. Многие парадигмы, проясняя ту или иную проблему, зачастую никак не стыкуются между собой и не могут быть гармонично объединены в рамках единой концепции. Подобная раздробленность, равно как и целевой характер экономической науки, вызваны объективной многоаспектностью социально–экономической среды, препятствующей полностью “замоделировать” ее функционирование. Именно бесконечное разнообразие экономических объектов и составляет, на мой взгляд, ее первую особенность. В методологическом плане включение в анализ дополнительных т факторов равносильно переходу от изначального n–мерного экономического пространства к (n + т) – мерному. Как правило, подобное расширение рамок экономического анализа ведет к принципиальной перестройке изначальной теории. Иными словами, n–мерная и (n + т) – мерная теории не сводимы друг к другу. Набор же факторов экономической теории и их число формируются, как отмечалось, субъективно – в зависимости от целей анализа. В данном контексте уместно напомнить о физике элементарных частиц, которая долгое время испытывает серьезные теоретические трудности прежде всего из-за многочисленности физических эффектов, подлежащих системному объяснению. В экономике проблема стоит неизмеримо более остро, что и не позволяет построить глобальную синтетическую, всеобъемлющую концепцию.

Вторая особенность экономической науки связана с ограниченным действием ее законов. Это не универсальные тезисы, истинные везде и всегда, наоборот, они принципиально относительны и справедливы лишь в строго определенных условиях. Иными словами, экономическая система может функционировать в различных режимах, для которых характерны различные количественные законы [7]. В этом смысле к числу ключевых задач экономического анализа относится четкая идентификация искомого экономического режима, что позволяет в дальнейшем эффективно использовать соответствующие ему законы. Данный факт полностью осознавали еще классики политической экономии. Так, Маршалл писал: “Экономические законы – это обобщение тенденций, характеризующее действия человека при определенных условиях. Гипотетическими они являются лишь в том значении, что и законы естественных наук, ибо, и эти законы содержат или подразумевают наличие определенных условии. Но в экономической науке гораздо труднее, чем в естественной, ясно сформулировать эти условия” [2, т.I, с.95]. К сказанному можно добавить, что, поскольку границы экономических законов, как правило, неизмеримо более узкие и система часто выходит за них, они менее значимы, нежели законы точных отраслей знания. Однако экономические законы охватывают наиболее вероятные (наиболее типичные) состояния системы, что и придает им ценность. Трудности, связанные с очерчиванием границ их действия, порождают парадоксальную, на первый взгляд, ситуацию. Я имею в виду почти полное отсутствие общепризнанных законов (теорий) экономики – практически каждый из них оспаривается. Возьмем, к примеру, закон спроса, суть которого в том, что рост цены на товар ведет к уменьшению спроса на него. В подавляющем большинстве случаев эта зависимость работает безотказно. Однако из хозяйственной практики известно, что иногда увеличение цены товара может вызывать обратную реакцию (так называемый парадокс Гиффена). И хотя подобные товары – редкое исключение из правила, но все же они существуют и тем самым ограничивают сферу действия упомянутого закона.

Третья особенность – преимущественно слабая форма многих экономических законов. Как уже отмечалось, высшей формой любого закона является уравнение. Однако в экономической науке законы чаще всего представлены в нежесткой (или “слабой”) форме, то есть в виде неравенств. Такая слабая структурированность проистекает из неполноты имеющейся информации об экономическом объекте. В методическом плане эта специфическая черта тесно связана с рассмотренной ранее. Действительно, законы–неравенства автоматически ведут к дихотомии функциональных режимов экономических систем, один из которых характеризует область выполнения данного закона, а другой – область, где он нарушается, то есть действует с точностью до наоборот.

Зарождение и окончательное вызревание подобной “дихотомической” идеологии экономического анализа сопряжены с появлением маржинализма, который может трактоваться как в широком, так и в узком смысле слова. Первая трактовка подразумевает использование математического аппарата бесконечно малых, вторая – категории функции полезности. Укоренение в экономике принципов маржинализма привело к тому, что большинство экономических законов записывается сейчас в дифференциальной (приростной) форме. Для примера приведем несколько законов–неравенств в маржинальной (предельной) форме. Закон Ж. –Б.Сэя: предложение порождает свой собственный спрос (∂D/∂S>0), где D и S – спрос и предложение товаров; закон удовлетворения общественных потребностей; спрос порождает предложение (∂S/∂D>0); закон Г.Госсена: предельная полезность блага убывает по мере его потребления (∂2U/∂x2j<0), где хi – объем потребляемого блага, U=U(x) – функция полезности экономических благ; закон Дж.Хикса: предельная норма замещения экономических благ возрастает (d2xi/dx2j>0), где хi и хj – объем i–го и j–го потребляемых благ; закон спроса: (∂D/∂P<0), где Р – цена товара; закон предложения: рост цены товара ведет к увеличению предложения данного товара (∂S/∂Р>0) и т.д.

Нежесткость (размытость) экономических законов – важный фактор, не позволяющий собрать их в единое непротиворечивое целое. В большинстве своем они присутствуют преимущественно в неявном (скрытом) виде, иначе говоря, подразумеваются, но не формулируются предельно четко, что и приводит в действие “парадокс незнания". Данное обстоятельство лежит в основе распространенного мнения, будто термин “экономический закон” вводит в заблуждение, поскольку якобы предполагает высокую степень точности, всеобщность его применения и даже нравственную справедливость. В связи с этим К.Р.Макконнелл и С.Л.Брю используют термины “закон”, “принцип”, “модель” и “теория” в качестве синонимов [8], что, на мой взгляд, еще больше осложняет понимание специфики экономической науки.

В настоящее время слабая форма экономических законов составляет фундамент всего “качественного исчисления" (термин, введенный П.Самуэльсоном) экономики [3]. Действительно, большая часть соответствующей теории не носит количественного характера, имея дело лишь со знаками производных. Отсюда вытекает своеобразие многих прогнозов, что выражается в попытках предсказать направление возможных изменений, а не их величину. По этой же причине проблематично выявить однозначные взаимосвязи между самими экономическими законами, так как в данном случае необходимо учитывать силу их действия, которая отнюдь не постоянна. Не выяснив же места какого-либо закона в общей системе экономических знаний, мы опять-таки автоматически приходим к “парадоксу незнания”.

Говоря о специфике экономических законов, следует отделять их от эконометрических. По мнению JI.Столерю, первые основаны на размышлениях о поведении экономических единиц, вторые – на корреляционных связях прошлого. Разумеется, такое различие условно, поскольку существует постоянная связь между теоретическими размышлениями и фактами [4]. Основой же подобного разделения служат понятия причинности и корреляции [8]. Если эконометрический закон фиксирует корреляционные связи между явлениями и показывает их системную взаимозависимость (иногда временную и случайную), то экономический вскрывает глубинные причинно–следственные отношения. Упомянутые законы не подменяют друг друга. Диалектика их взаимодействия достаточно проста. Из-за слабой формы большинство экономических законов постоянно нуждается в численном уточнении, что достигается благодаря получению соответствующих эконометрических зависимостей, в которых фигурируют конкретные коэффициенты. Это позволяет заполнить количественные “окна” экономических законов и тем самым перевести их из “слабой” формы в "сильную” (форму равенств). С другой стороны, нужно иметь возможность ограничить исследования корреляций, зная заранее взаимозависящие величины. Здесь на сцену выступают экономические законы, позволяющие выявить возможные связи между переменными, так что остается лишь проверить действительные связи путем получения удовлетворительной степени корреляции [4].

Четвертая особенность экономической науки – отсутствие универсальных экономических постоянных. Этот ключевой факт для понимания методологических сложностей, с которыми приходится сталкиваться экономистам, тесно связан с предыдущей отличительной чертой. Например, чтобы тот или иной закон приобрел практическое значение, он должен быть выражен в форме равенства, что предполагает наличие определенных коэффициентов пропорциональности. Если последние являются константами, то закон может быть применен на любом отрезке времени. Именно такие законы характерны для естественных наук прежде всего физики. В частности, в качестве универсальных физических констант в квантовой механике фигурируют постоянные Планка, Ридберга, тонкой структуры, экранирования и др.; в астрофизике – постоянные Оорта, Больцмана, Роша, Хаббла, Ляпунова, гравитации, скорости света и т.д.

В экономике аналогичных универсальных детерминант, или, по выражению Д.Шимона [9], "мировых констант", не существует. Во всяком случае, пока не обнаружено ни одной функциональной экономической зависимости с неизменными во времени параметрами. Между тем именно мировые константы цементируют научные теории; если их нет, просто не за что “зацепиться“ при строгих аналитических построениях и прогнозных расчетах. Не удается также вывести общие законы изменения мировых констант во времени. На практике эти проблемы частично снимаются благодаря получению эконометрических зависимостей. Однако последние не носят всеобщего характера и действуют с определенной степенью точности лишь для ограниченного временного интервала. Таким образом, все экономические переменные и параметры движутся во времени; общие же законы их движения отследить с помощью новейшего научного инструментария не удается. Можно сказать, что “камень преткновения” на пути формализации экономических процессов – временной фактор с его самостийным влиянием на реальное положение дел.

В отсутствии универсальных экономических констант проявляется то обстоятельство, что, в отличие от неживой природы, которая постоянна в своем “поведении” (а, следовательно, в своих законах и их проявлениях), человек и общество подобным постоянством не обладают. Здесь мы сталкиваемся с принципиальной ограниченностью использования математического аппарата для описания социально–экономических процессов. Математика служит высокоэффективным средством для изучения примитивных миров (механических, физических, химических и т.п.); что касается суперсложных, сверхтонких и ультрадинамичных процессов, протекающих в социально–экономических системах, то они не поддаются эффективной математизации. В этом одна из причин "слабости” экономических законов. По этой же причине даже чисто теоретические исследования экономических закономерностей зачастую проводятся с помощью имитационных (поведенческих) моделей, основанных на кибернетической концепции “больших систем”.

В этой связи характерно предупреждение Маршалла; “...хотя математическая иллюстрация взаимодействия определенной группы причин может быть совершенной сама по себе и абсолютно точной в рамках своих ограничений, любая попытка отразить рядом уравнений какую–либо сложную проблему реальной жизни целиком или хотя бы значительную ее часть обречена на неудачу, поскольку многие важные аспекты, особенно те, которые связаны с разнообразным влиянием фактора времени, выразить математически нелегко, поэтому их приходится или опускать полностью, или ужимать и обрезать таким образом, что они становятся похожими на условных птичек и животных декоративного искусства. Это порождает тенденцию к неправильному отражению экономических пропорций... Об этой опасности экономист должен постоянно помнить более, чем о какой-либо другой. Однако избежать ее полностью – означало бы ограничить использование главных средств научного прогресса...” [2, т.III, с.322].

Пятая особенность экономической науки – асимметрия многих экономических зависимостей. Другими словами, социально–экономические системы обладают прямыми и обратными связями, действие которых принципиально не симметрично. Поясним сказанное на простом примере. Для кривой спроса D=D(P) в подавляющем большинстве случаев характерен отрицательный наклон в силу закона спроса: ∂D/∂P<0, то есть при росте цены на товар спрос на него падает. Формально отсюда следует, что при возрастании спроса цена на товар должна уменьшаться: ∂P/∂D<0. Однако в реальности имеет место прямо противоположный эффект: рост спроса ведет к росту цены: ∂P/∂D>0. Таким образом, мы пришли к содержательному противоречию. Следовательно, большинство экономических зависимостей “работает” только в одну сторону, характеризуя либо прямую, либо обратную связь между экономическими переменными. Это означает, что для экономических связей по большей части характерно явление экономического гистерезиса, сильно ограничивающее применимость экономических законов и вытекающих из них следствий.

Данный аспект проблемы органично сопряжен с общими закономерностями функционирования кибернетических систем по принципу обратной связи [10]. Такие развитые кибернетические системы, как человек и общество, относятся к живой природе, которая объединяет высшие формы движения материи, известные в настоящее время. Одним из существенных отличий подобных систем от более примитивных считается появление новых поведенческих качеств – оптимальности и целенаправленности [11] (некоторые авторы используют термины рациональность и целеустремленность [6]). Данное свойство придает иррегулярный, внешне стохастичный характер многим функциональным экономическим зависимостям. Кроме того, для устойчивых кибернетических систем характерна разнознаковость прямых и обратных связей, одна из них положительная, другая – отрицательная, в противном случае система идет в “разнос” [10]. Прямым следствием этого является отмеченная асимметрия функциональных связей в экономике.

Шестая особенность – неверифицируемость многих экономических построений, в том числе основных экономических законов. Например, современный экономический анализ оперирует такими категориями, как спрос, предложение, полезность (ценность) товаров, тягость (бесполезность) труда, экономические ожидания и т.д. Многие из них непосредственно ненаблюдаемы и не могут быть напрямую численно оценены (хотя методы косвенной оценки практикуются). В частности, несмотря на кажущуюся естественность понятия ”спрос”, совершенно неясно, как его рассчитать для конкретной ситуации особенно когда спрос превышает предложение). Еще более абстрактными и не подлежащими оценке являются понятия полезности потребляемых и производимых благ и тягости труда. Однако исключив из своего арсенала данные категории, экономическая наука превратится в бесформенную массу эмпирических фактов, поскольку именно эти плохо верифицируемые характеристики придают концептуальную целостность всем экономическим построениям. А, как метко заметил К.Боулдинг, “теория без фактов может быть пустой, но факты без теории бессмысленны" [6, с.21]. Кроме того, микроэкономический характер многих аналитических построений дополнительно затрудняет возможность их проверки, ибо большая часть доступной статистической информации является агрегатной (макроэкономической).

И все же не следует думать, что упомянутые экономические термины исключительно умозрительны и абстрактны. Например, имеется, на мой взгляд, явная аналогия между полезностью в экономике и энергией в физике, между товарным спросом в экономической теории и волновой Ψ–функцией в квантовой механике. Несмотря на то, что данные величины не могут быть непосредственно измерены, они все же объективно существуют и помогают в научных исследованиях. В целом же из-за невозможности проводить в общественных науках контролируемый эксперимент, чтобы отбросить какую-либо теорию, экономистам нужно просто–напросто гораздо больше фактов, чем, скажем, физикам.

Наконец, последняя – седьмая – особенность экономической науки – субъективно–идеологическая окраска вытекающих из нее практических рекомендаций. В этой связи уместно сравнение, сделанное Р.Карсоном. По его мнению, в экономистах обычно видят либо врачей, либо автомехаников. Врачи изучают медицину, чтобы излечивать болезни и укреплять здоровье человека; автомеханики должны уметь определять причину неисправности механизмов и чинить машины. Соответственно экономисты изучают экономику и должны знать, как ее лечить или чинить – не больше и не меньше [12]. Однако, справедливо замечает далее Карсон, рекомендации экономистов, “даже если они и сделаны с максимальной беспристрастностью в опенке имеющихся данных, в конечном счете могут быть иначе истолкованы или с точки зрения их собственного, или господствующего в обществе мировоззрения”. Следовательно, “экономика, как исследование человеческого поведения и убеждений, не может избежать пристрастных суждений”; экономика – это “дисциплина, которая не может быть свободной от идеологии”. Таким образом, на практике экономика оказывается уже не столько наукой, сколько искусством, ибо основывается на субъективных суждениях, а не формальных доказательствах [12, с.96].

В заключение вернемся к вопросу о роли экономической науки. Ее истинное значение заключается, по-видимому, прежде всего в том, что функционирование экономической системы сейчас понимается гораздо лучше, чем когда–либо ранее. Говоря же о роли экономики, можно лишь напомнить замечание Дж.М.Кейнса о воздействии экономических идей на процесс принятия политических решений: “Практики, искренне верящие в свою интеллектуальную независимость, на самом деле обычно являются рабами идей какого–либо умершего экономиста” [12, с.93]. И в этом смысле развитие экономической науки дает определенную гарантию от глобальных экономических ошибок и просчетов.

 

Литература

 

1. Пуанкаре А. О науке. М., Наука, 1990.

2. Маршалл А. Принципы экономической науки. В 3–х т. М.: Прогресс, 1993.

3. Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М.: Дело Лтд, 1994.

4. СтолерюЛ. Равновесие и экономический рост. М.: Статистика, 1974.

5. Хикс Дж. Стоимость и капитал. М.: Прогресс, 1993.

6. Философский словарь. М.: Политиздат, 1960. С. 147.

7. Балацкий Е В. Маржинальные свойства экономических систем // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 7.

8. Макконнелл К.Р., Брю СЛ. Экономикс: принципы, проблемы и политика. М.: Республика, 1992. Т. 1.С. 26.

9. Шимон Д. О функционале экономического развития // Экономика и математические методы. 1992. Т 28. Вып. 3.

10. Петрушенко Л.А. Принцип обратной связи. М.: Мысль, 1967.

11. Петрушенко Л А. Самодвижение материи в свете кибернетики. М.: Наука, 1971.

12. Карсон Р. Что знают экономисты // США: экономика, политика, идеология. 1994. № 5.

 

 

 

 

Официальная ссылка на статью:

 

Балацкий Е.В. Современный экономический анализ: принципы, подходы, парадигмы// «Вестник Российской академии наук», Том 65, №11, 1995. С.968–974.

1374
10
Добавить комментарий:
Ваше имя:
Отправить комментарий
Публикации
В статье рассматривается институт ученых званий в России, который относится к разряду рудиментарных или реликтовых. Для подобных институтов характерно их номинальное оформление (например, регламентированные требования для получения ученого звания, юридическое подтверждение в виде сертификата и символическая ценность) при отсутствии экономического содержания в форме реальных привилегий (льгот, надбавок, должностных возможностей и т.п.). Показано, что такой провал в эффективности указанного института возникает на фоне надувающегося пузыря в отношении численности его обладателей. Раскрывается нежелательность существования рудиментарных институтов с юридической, институциональной, поведенческой, экономической и системной точек зрения. Показана опасность рудиментарного института из–за формирования симулякров и имитационных стратегий в научном сообществе. Предлагается три сценария корректировки института ученых званий: сохранение федеральной системы на основе введения прямых бонусов; сохранение федеральной системы на основе введения косвенных бонусов; ликвидация федеральной системы и введение локальных ученых званий. Рассмотрены достоинства и недостатки каждого сценария.
The article considers the opportunities and limitations of the so-called “People’s capitalism model” (PCM). For this purpose, the authors systematize the historical practice of implementation of PCM in different countries and available empirical assessments of the effectiveness of such initiatives. In addition, the authors undertake a theoretical analysis of PCM features, for which the interests of the company and its employees are modeled. The analysis of the model allowed us to determine the conditions of effectiveness of the people’s capitalism model, based on description which we formulate proposals for the introduction of a new initiative for Russian strategic enterprises in order to ensure Russia’s technological sovereignty.
The paper assesses the effectiveness of the Russian pharmaceutical industry so as to determine the prospects for achieving self–sufficiency in drug provision and pharmaceutical leadership in the domestic market, more than half of which is occupied by foreign drugs. Effectiveness is considered in terms of achievements in import substitution (catching–up scenario), and in the development of domestic drugs (outstripping scenario). A comparison of the main economic indicators for leading foreign and Russian pharmaceutical companies reflects a disadvantaged position of the latter. The governmental target setting for domestic pharmaceutical production is compromised by interdepartmental inconsistency in the lists of essential drugs. A selective analysis of the implementation of the import substitution plan by the Ministry of Industry and Trade of Russia since 2015 has revealed that, even on formal grounds, Russia still has not established a full–fledged production of many drugs (in particular, the dependence on foreign active pharmaceutical substances still remains, and there are very few domestic manufacturing companies). The premise concerning fundamental impossibility to implement the outstripping scenario is substantiated by the fact that there is an insignificant number of original drugs for which Russian developers initiated clinical trials in 2020–2022. The results obtained show that the current situation in the Russian pharmaceutical industry does not promote the achievement of drug self–sufficiency. A proposal to consolidate assets, coordinate production programs and research agendas for accelerated and full–fledged import substitution was put forward. Prospects for research in the field of import substitution are related to deepening the analysis of production indicators, increasing sales, as well as enhancing clinical characteristics of reproduced drugs compared to foreign analogues. In the sphere of analyzing the innovativeness of pharmaceutical production, it seems advisable to methodologically elaborate on identifying original drugs and include this indicator in the industry management.
Яндекс.Метрика



Loading...