В настоящее время наука российская система высшего образования претерпевает самый настоящий кризис, который хотя и протекает в латентной форме, не становится от этого менее разрушительным. Не вдаваясь подробно в доказательство данного тезиса, укажем только, что в соответствии с рейтингом, составленным британским «Times Higher Education Supplement», в 2006 г. среди сотни лучших высших учебных заведений мира фигурируют 33 американских университета, 15 британских, 7 австралийских, 7 новозеландских, 3 канадских, 1 российский (МГУ им. М.В.Ломоносова). Даже если выборку лучших университетов мира расширить до 500, то и в этом случае участие России в указанном рейтинге увеличивается только за счет одного вуза – Санкт–Петербургского университета. Аналогичный результат лишь с небольшим смещением места указанных двух российских вузов дает так называемый Шанхайский рейтинг. Уже только этот факт не может не настораживать, особенно если учесть величину населения Австралии, Канады и Новой Зеландии по сравнению с Россией. Фактически речь идет о том, что российские вузы являются неконкурентоспособными на мировом рынке образовательных услуг.

Есть и другие неприятные симптомы кризиса российской системы образования. Например, во многих ведущих странах мира даже дипломы нашего ведущего вуза – МГУ им. М.В.Ломоносова – по естественным специальностям уже не признаются, и для работы за границей отечественным специалистам требуется защищать диссертацию в западных университетах [1].

Каковы же причины глобальной несостоятельности российской высшей школы?

Забегая вперед, дадим сразу ответ на поставленный вопрос: несостоятельности российских университетов проистекает из того, что они представляют собой иерархические хозяйственные структуры, тогда как западные университеты – сетевые. Таким образом, в дальнейшем разговор о преимуществах западной университетской системы будем вести в терминах сетевых и иерархических форм организации их деятельности. Учитывая, что наиболее ярко сетевая модель проявляется в американских университетах, то и сравнение двух систем будем вести преимущественно на основе российских и американских вузов.

1. Кафедра и ректорат как университетские фантомы. В российской системе уже устоялось мнение о том, что основой и первичной ячейкой университета (вуза) является кафедра. Более того, в настоящее время Министерство образования и науки РФ проводит довольно ясную политику в отношении частных вузов – они должны иметь в своем составе кафедры. Даже частные вузы подверглись давлению в целях выполнения существующего «кафедрального стандарта». Игнорирование данного требования для вуза чревато большими проблемами, вплоть до лишения аккредитации.

Как это ни парадоксально, но в англосаксонской университетской системе кафедры вообще отсутствуют [2]. Например, американские университеты прекрасно обходятся и без кафедр. Тем самым одно из фундаментальных различий между российской и западной университетскими системами состоит в наличии (отсутствии) такого структурного элемента, как кафедра.

Следующее отличие западных вузов от российских заключается в статусе ректора и ректората. В американских университетах ректорату передаются самые общие полномочия: поддержание некоторых общих для всех факультетов правил; представительство университета во внешнем мире; роль посредника в контактах университетского сообщества с городом, штатом и т.п. [2, с.171]. По меткому выражению И.И.Игнатова, ректорат в американских вузах играет роль внутренней полиции. В российской высшей школе ректор является полноправным хозяином университета и решает абсолютно все вопросы; ничто в российском вузе не делается без ведома и согласия ректора.

Непосредственным итогом указанных различий является совершенно разная организационная конфигурация российских и западных университетов. В России укоренилась иерархическая модель университетов, на Западе – сетевая. Схематично иерархическая модель показана на рис.1, сетевая – на рис.2.

Рисунок 1. Иерархическая структура российских университетов

Рисунок 2. Сетевая структура американских университетов

Сравнение рис.1 и рис.2 позволяет сделать ряд выводов.

Во-первых, глубина иерархии в российских университетах намного больше, чем в западных. Если в российских вузах насчитывается 5 иерархических уровней (ректор→проректор, курирующий соответствующее направление деятельности вуза→декан, курирующий несколько кафедр→заведующий кафедрой, управляющий своими сотрудниками→профессора, доценты, ассистенты и пр.), то в американских – 2 (декан→профессора).

В американских университетах вся жизнь происходит в рамках факультетов (департаментов). Все научные и учебные вопросы и проблемы решаются деканом, возглавляющим соответствующий факультет. Декан выбирается из числа профессоров факультета и эта должность не является слишком уж почетной и желанной; многие профессора стараются избегать ее, а те, которые попали на нее, как правило, тянут лямку безо всякого энтузиазма. В России должность декана является символом большого административного успеха и желанна для подавляющего большинства университетских преподавателей. Как правило, она превращается в пожизненную синекуру, нарушить которую могут только политические интриги в верхних эшелонах университетской администрации. Между тем, как справедливо отмечалось некоторыми исследователями, должность декана в американских вузах – это, скорее, личная жертва на благо факультета, нежели ступенька в карьерном росте [2, с.178]. Уже на этом этапе просматривается большая разница между менталитетом российских и американских профессоров.

В американских вузах факультетская администрация следит за соблюдением всех норм учебного процесса и осуществляет логистику учебных дисциплин. Декан взаимодействует непосредственно с «атомарными» профессорами; никакого административного деления факультета на кафедры не существует. Таким образом, в американских вузах формируется главная и единственная связка «декан–профессор». Все остальные связи (типа «ректор–декан») являются вспомогательными, горизонтальными и инициируются снизу. В России декан курирует, как правило, несколько кафедр, которые, собственно говоря, и образуют его факультет. Соответственно декан взаимодействует с заведующими кафедрами, а те в свою очередь уже непосредственно работают со своими сотрудниками. Таким образом, можно сказать, что в российских университетах жизнь протекает именно на кафедрах.

Кроме того, в России сама судьба деканов определяется ректоратом. Поэтому благосклонность ректора для российского декана является самым важным фактором его успешной деятельности. Помимо этого большую роль для факультета и декана играют проректоры, курирующие соответствующие стороны жизни факультетов. От отношений с этой кадровой прослойкой благополучие декана также существенно зависит.

Совершенно очевидно, что наличие высокой вертикали власти в российских университетах приводит к их бюрократизации. Например, в некоторых российских вузах насчитывается иногда до 14 проректоров, а решение о заграничной командировке требует подписи в 12 университетских инстанциях. Во многих московских вузах действует система, когда профессор, отчитавший дополнительные лекции, не входящие в его основную нагрузку, должен заполнить специальный журнал преподавателя и специальные финансовые бумаги, получить на них несколько подписей, передать их в нужное подразделение вуза и только после этого он может надеяться на получение заработанного им вознаграждения. Однако это еще не означает, что он действительно получит деньги, т.к. определенные проблемы могут возникнуть в самой бухгалтерии университета: деньги могут быть вовсе не перечислены, могут быть перечислены не вовремя, а могут быть перечислены не те суммы и т.п. В связи с означенными моментами профессор должен пристально контролировать весь процесс: от прочтения лекций до получения денег.

Бюрократические проволочки в российских вузах иногда приводят к организационному беспределу. Например, преподавателям, отправляемым в командировку в один из городов России, не выдают командировочные, в связи с чем они вынуждены вкладывать свои собственные деньги. Однако по возвращении выплаты командировочных сумм могут задерживаться на срок до полугода, что эквивалентно превращению профессора в кредитора университета.

Во-вторых, жесткость управления в российских университетах намного больше, чем в западных. В российских вузах управление ведется администраторами, в то время как в американских – профессорами «высокого градуса» [2, с.178]. Например, факультетские профессора-гранды часто ставят на должность декана молодого и не очень опытного сотрудника, продолжая неформально руководить многими процессами. В любом случае декан, входя в состав грандов, является «одним из равных», а его полномочия, как правило, узки и недостаточны для полноценного руководства.

Стимулирование в России научной активности университетских сотрудников почти отсутствует. В редких случаях вводится система доплат за активность в публикации научных работ. Однако такой инструмент также является чисто административным, т.к. предполагает организацию экспертизы работ сотрудников, определения круга изданий, публикация в которых заслуживает доверия, и т.д. В американских вузах действует система взаимного «соглядатайства», когда профессора-коллеги следят за научными успехами друг друга и интересуются, если кто-то из их «цеха» снижает свою научную активность. Такая заинтересованность зиждется на желании профессоров работать в передовом университете и факультете, для чего надо всем вместе вносить вклад в научное реноме своего университета и факультета. Соответственно статус профессора и уважение к нему со стороны коллег определяется его научными результатами. Соответственно, если человек хочет занять достойное место на факультете, то он должен вести результативную научную деятельность. И никакого административного давления в этом случае не требуется.

Резюмируя сказанное, можно констатировать, что наличие кафедр и гипертрофированного ректората в российских университетах делает их маломаневренными и неэффективными. Поясняя данный тезис, рассмотрим некоторые аспекты сложившейся российской практики администрирования.

Прежде всего, что собой представляет личность заведующего кафедрой и каковы его функции? Формально глава кафедры должен быть лидером научного направления, однако на практике такое качество ему не пригодится, т.к. его нельзя задействовать, ибо все равно члены кафедры являются самостоятельными авторами, научное руководство которыми, вообще говоря, не предполагается. Между тем главной задачей заведующего кафедрой является обеспечение логистики учебного процесса: составление и контроль расписания занятий студентов и преподавателей; отслеживание, чтобы все дисциплины были укомплектованы преподавательским составом; оперативная ликвидация возникающих проблем (замена заболевшего преподавателя, прием на работу нового преподавателя вместо неожиданно уволившегося, информирование членов кафедры об университетских нововведениях и т.п.). Однако такие полномочия не требуют от человека вообще никаких научных достижений. Более того, такие функции может успешно выполнять человек, вообще не имеющий никакого отношения к науке. Следовательно, налицо логическое противоречие: высокий научный статус заведующего кафедрой и низкие научные требования к его административной миссии. Фактически заведующие кафедрами сегодняшних российских университетов превратились в примитивных логистиков.

Прямым следствием указанного противоречия является неудовлетворительный состав заведующих кафедрами российских вузов. Огромное число заведующих – старики, возраст которых иногда переваливает за 80 лет. Ни о каком научном лидерстве здесь уже говорить не приходится, а примитивную логистику за них выполняют их заместители в лице женщин–преподавателей (женщины аккуратнее выполняют примитивные, но ответственные поручения).

Другим следствием являются архаичные названия многих кафедр, которые «заморозились» на несколько десятилетий вместе со своими заведующими, многие из которых возглавляют свои кафедры по 30–40 лет. Типичный пример – кафедра экономической кибернетики. Такие кафедры до сих пор существуют во многих российских вузах, в то время как само это направление в мировой науке умерло лет 30 назад, когда кибернетический подход в экономике стал повсеместным, а сама экономика расчленилась на множество направлений. Другой пример – кафедра политической экономии. Сегодня такое название можно оправдать только данью традиции. Например, американский журнал «Journal of Political Economy» продолжает выходить под этим названием только потому, что его переименование нанесло бы колоссальный ущерб его престижу, ибо весь мир знает его именно под этим названием уже около 120 лет. Однако университетская кафедра с таким названием – это кафедра обо всем и ни о чем.

Другой крайностью в назначении заведующих кафедрами является слишком юный возраст заведующих, которые отнюдь не тянут на молодых гениев. В этом случае проявляется волюнтаризм ректората в назначении своих ставленников.

Все недостатки, обозначенные нами для заведующих кафедрами, присущи в полной мере и ректорам, большинство которых не имеет к науке практически никакого отношения. Тогда не понятно, почему и зачем им делегируются столь широкие полномочия по управлению научной жизнью университета. Кроме того, даже если бы все российские ректоры были самыми высококлассными учеными, то и в этом случае вопрос остается открытым, т.к. ни один ученый не может полноценно руководить научной жизнью многих научных направлений. Такая тотальная некомпетентность на уровне ректоров и заведующих кафедрами самым плачевным образом сказывается на результатах работы российских университетов.

2. Качество и результативность работы профессоров: сети против иерархий. Во всех международных вузовских рейтингах первую позицию занимает Гарвардский университет. Вполне резонно задать вопрос: почему же Гарвард все время впереди и чем он, собственно, так хорош?

Ответ прост: Гарвард постоянно генерирует открытия и новые оригинальные разработки. Именно поэтому он и стоит на первом месте в отличие от российских университетов. И именно поэтому российские вузы не могут занять достойного места в международных табелях о рангах. Но коль скоро это так, то возникает другой вопрос: а почему американские университеты выдают научные инновации, а российские – нет?

Ответ коренится в различии университетских систем. Рассмотрим некоторые из них, не претендуя на полноту их охвата.

Прежде всего, различия идут в области оплаты творческого труда. Как здесь обстоит дело в России?

Например, если университет выигрывает какой-то грант, то его надо закрывать (выполнять). И делать это будут, разумеется, рядовые сотрудники университета, а не администраторы. Но деньги гранта будут распределяться между всеми иерархическими уровнями в соответствии со значимостью каждого иерархического уровня. Так, львиную долю гранта получит ректор, определенный процент получит курирующий этот грант проректор, декан и заведующий кафедрой, а также непосредственные исполнители. Понятно, что исполнители получат крохи по сравнению с административной верхушкой. Тем самым деньги, выделяемые на исследования, уходят отнюдь не исследователям. Результат тривиален: исследователи-исполнители либо вяло выполняют свою работу, не слишком заботясь о качестве (ибо за получаемые ими деньги качество никто не будет гарантировать), либо вообще отказываются от предлагаемого им смехотворного заработка. Иногда переплетение указанных двух стратегий приводит к тому, что за выполнение гранта берутся самые неквалифицированные сотрудники университета, потому что им терять уже нечего – они и так аутсайдеры этого мира. Таким образом, система административных «откатов» приводит к снижению качества исследовательской деятельности в российских университетах. Иногда она приводит и к неправомерному повышению цены гранта, т.к. с него кормиться надо многим солидным людям. А если учесть, что конкурентоспособность любой организации определяется как отношение качества к цене, то иерархическая модель организации российских университетов ведет к потере их конкурентоспособности.

В западных университетах действует сетевой принцип, согласно которому грант получает коллектив, а точнее, научный лидер, который впоследствии формирует научный коллектив для решения поставленной проблемы. Учитывая, что научный лидер несет персональную ответственность за качество работы, то он привлекает к работе людей, в профессионализме которых он уверен. И у него нет никаких «лишних» трансакционных издержек.

Второй момент заключается в различии систем оценки профессиональных качеств сотрудников университета в России и на Западе. В отечественных вузах, переполненных администраторами, формируются полуказарменные отношения и статус человека определяется не его реальными научными достижениями, а административным статусом. Никакие научные заслуги профессора не имеют значения. Поэтому во многих государственных вузах при подготовке годовых отчетов о научно–исследовательской деятельности сотрудники, как правило, даже не считают нужным подавать сведения о своих научных публикациях. Все равно это не изменит их положения в университете. Если же административное давление доходит и до этого параметра, то проблема легко решается: чтобы набрать нужный объем публикаций люди начинают печататься в «карманных» (университетских) журналах и сборниках, причем иногда один и тот же нелепый материал публикуется под разным названием много раз. Все равно это никто не проверяет и никому это не нужно.

В западных университетах во главу угла поставлена научная работа и публикация результатов научных исследований. Причем печатать какую-то ахинею там, где ее никто не прочитает, ни один университетский профессор не будет; он просто не может себе позволить такие холостые действия. Конкуренция между американскими профессорами – это конкуренция генерируемых ими идей. Чьи идеи возобладают, тот и признается лучшим. А отбор идей осуществляет не только американское, но и все мировое научное сообщество. Написание работ на английском языке способствует высокой открытости получаемых американскими профессорами результатов.

Еще одно различие двух университетских моделей состоит в отношениях между кадровыми (штатными) профессорами и университетом. В российских вузах любой профессор – это обычный наемник. Если что-то будет не так, то профессор будет уволен и на этом его деятельность закончится. Зная это, ни один разумный человек не будет выкладываться на благо университета. Отчуждение университета как юридического лица от своих профессоров приводит к ответным действиям – наплевательскому отношению профессоров к своему вузу.

В американских университетах выстроена система, которая противостоит тенденции отчуждения университета и профессоров. Например, «полноценные» (штатные) сотрудники американских университетов имеют специальный статус – «tenure», который буквально означает наследственное владение [2, с.171]. Как правило, этому статусу соответствует должность ассоциированного профессора и закрепленное за человеком право на неотчуждаемость позиции. В этом случае профессор как бы «прикрепляется» к университету и становится пожизненным членом соответствующего факультета. Данный статус делает профессора квазисобственником университета. Иными словами, не будучи собственником университета в прямом смысле слова, обладатель статуса «tenure» участвует во всех его делах и выполняет функции распорядителя университета. Можно сказать, что он выполняет функции акционера университета, формально не являясь таковым. Подобная система формирует у профессоров чувство патриотизма по отношению к «своему» университету. Собственно говоря, отличие в отношении российских и американских профессоров к университету кроется в дилемме «свой/не свой».

Еще одно различие в российской и западной моделях университетов состоит в наличии и роли неформального научного лидера. Российские вузы с этой точки зрения самодостаточны и не нуждаются в каких-то неформальных лидерах. Более того, крупные личности отторгаются российской университетской системой как крайне неудобные. Статус университета определяется самим университетом. В западных вузах истинными «звездами» являются не университетские администраторы, а профессора. Именно они делают вуз известным, именно к ним едут учиться люди иногда из других стран мира. Международный авторитет профессора университета автоматически преломляется в авторитет самого университета. Вокруг научного лидера возникает коллектив исследователей, которые ведут работу в определенном направлении. В результате возникает вектор научных исследований и интенция к движению в данном направлении. Отсутствие какой-либо иерархии позволяет оперативно и не формально решать все возникающие проблемы.

Кстати говоря, сетевые формы работы в науке всегда давали более значимые результаты в творческих областях. Не являются исключением даже период тоталитарного социализма во времена И.В.Сталина, когда, как известно, были сгенерированы выдающиеся результаты в отечественной науке. Здесь следует сказать, что вопреки традиционному мнению советская наука того времени была сетевой, а не иерархичной. Достигалось это за счет опоры на научных лидеров и дебюрократизации системы. Например, крупный ученый мог напрямую обратиться к самому высокому руководству страны и получить помощь в решении возникших проблем. Такое отношение советской административной верхушки зиждилось на высоком авторитете и репутации научных лидеров страны. Таким образом, даже в самые жесткие времена система отказывалась от своей жесткости и иерархичности, чтобы обеспечить более высокую эффективность исследовательской деятельности. В современных крупных российских университетах любое хорошее начинание будет «завернуто» еще до того, как выйдет на уровень высшей административной компетенции.

Сетевые методы организации университетской профессуры, как правило, с той или иной степенью полноты переносятся на студенческую аудиторию. В западных вузах это проявляется в нескольких аспектах.

Во-первых, контроль знаний студентов ведется по весьма сложной и эффективной схеме, в которой экзамены и зачеты выступают лишь в качестве незначительных элементов. «Проскочить» все этапы этой системы довольно трудно, что и проявляется в более высоком профессионализме выпускников западных университетов по сравнению с российскими вузами, где наоборот главное для студента – сдать экзамен и зачет. Результат – обучение становится не непрерывным, а дискретным, от сессии до сессии.

Во-вторых, в западных университетах большое внимание уделяется самостоятельной работе студентов и их взаимодействию с профессорами. Уже с середины учебы американские студенты начинают исследовательскую работу под руководством своего руководителя. В Российских вузах исследовательская работа среди студентов практически отсутствует, если не учитывать, конечно, некоторые исключения. Все мероприятия по стимулированию самостоятельной работы студентов (курсовые работы, доклады и пр.) наталкиваются на примитивную компиляцию из Интернет-сети: без ссылок, без критического осмысления, без добавления хотя бы чего-нибудь своего. Справедливости ради в защиту российских студентов можно сказать, что им зачастую просто не с кем заниматься исследовательской деятельностью. Например, опросы, проведенные в 90-х годах показывают, что интересы, лежащие в основном в сфере исследований, характерны только для 2% российских преподавателей, тогда как в США, Англии и Голландии эти цифры составляют 7, 15 и 30% соответственно [3].

В-третьих, иерархичность российской университетской системы сопрягается с иерархичностью всего общества, чего в западных странах нет. Типичный пример – аспирантура в России и докторантура в США. Для российского института характерны следующие атрибуты: платность обучения; отсутствие учебы (не считая кандидатского минимума не по профилю диссертации); «параллельные» интересы соискателей, связанные с отсрочкой от армии. Результатом такой системы является появление в стране вузов, в которых есть аспирантура, но нет диссертационного совета. Следовательно, в таких заведениях аспирант может «учиться» и готовить аспирантуру, но защитить ее не может. Однако это не важно, т.к. для аспирантов проблема с армией все равно на несколько лет решена, а вузы все деньги за обучение в аспирантуре берут себе в качестве чистой прибыли, т.к. не надо тратиться даже на оплату лекторов. В американских докторантурах все несколько иначе: это дополнительный заработок соискателям за участие в работе факультета; это напряженный учебный процесс, длящийся 4-5 лет с осваиванием в среднем по 4 курса в семестр; и это рафинированные исследовательские интересы, не «замутненные» посторонними задачами.

Итогом указанных различий служит совершенно разное качество как выпускаемых студентов, так и докторов. И перевес складывается, разумеется, не в пользу России.

Подытоживая сказанное, можно утверждать следующее: если и дальше в России будет превалировать иерархическая модель университетов с присущим ей отсутствием научных лидеров, а также системы материального стимулирования и участия профессуры в делах вуза, то позиции нашей страны в международных образовательных рейтингах будут и дальше падать. И никакие денежные вливания не помогут.

Мир давно уже постиг простую истину, в соответствии с которой значительные результаты в творческой сфере достигаются только на основе сетевой модели организации. Для рутинных производств и видов деятельности более эффективна иерархическая модель. Похоже, Россия еще в советское время отнесла высшую школу к разряду рутинного производства, результаты чего пожинаются до сих пор.

ЛИТЕРАТУРА

1. МГУ едва не вылетел из сотни лучших вузов мира// «Новые известия», 06.10.2006.

2. Игнатов И.И. Поддержание жизнеспособных научно–преподавательских коллективов в американских университетах/ В сб.: Наука. Инновации. Образование. Выпуск 2. М.: Языки славянской культуры. 2007.

3. Кузьминов Я.И., Юдкевич М.М. Академическая свобода и стандарты поведения// http://new.hse.ru/sites/mbd/hrograms_docs/40507/Kuzminov and Yudkevich (VE).doc (официальный сайт Высшей школы экономики).