Неэргодическая экономика

Авторский аналитический Интернет-журнал

Изучение широкого спектра проблем экономики

Полуэктов, или в поисках нового героя России

В 2019 году на литературном рынке России появился роман Вячеслава Вольчика «Полуэктов, или Ничего необычного». Вопреки невзрачному названию эта книга никак не подпадает под категорию рядовых. Автору удалось «поймать» несколько новых трендов в российской жизни и в художественной литературе. В чем суть романа? Чем отличается его главный герой от персонажей классической русской литературы?

В 2019 году на литературном российском небосклоне появился роман Вячеслава Вольчика «Полуэктов, или Ничего необычного» (см. https://www.ozon.ru/context/detail/id/152635144/). На первый взгляд, таких книг сегодня выходит столько, что о них и упоминать не стоит, однако об этом произведении сказать все–таки нужно. Мне кажется, в этой работе автору удалось «поймать» сразу несколько важных трендов современной российской жизни. Рассмотрим их более предметно.

Во-первых, личность автора сама по себе является символичной. Дело в том, что в роли романиста в данном случае выступил университетский профессор экономики. Такие примеры частенько случались в истории литературы (вспомним, например, канадского Стивена Ликока, профессора политэкономии), однако в последнее время подобная «переквалификация» маститых ученых стала своеобразной традицией. Достаточно упомянуть итальянского профессора–медиевиста Умберто Эко, который в свое время потряс литературный мир своими романами. Совсем недавно ярким метеором пронесся по литературному Олимпу каталонский профессор антропологии Альберт Санчес Пиньоль. Сегодня на российском рынке фигурируют романы профессора юриспруденции Павла Астахова и профессора социологии Светланы Барсуковой. Подобных примеров можно привести бесконечное множество, однако важна сама повторяемость прецедента – люди науки в последнее время уже не получают удовлетворения от своего ремесла и со своего профессионального жаргона все чаще стараются перейти на общедоступный литературный язык. Вячеслав Вольчик – очередной отступник науки, ищущий новые выразительные средства в художественной литературе.

Похоже, что наука становится уделом маргиналов, а научные проблемы стремительно вытесняются из общественного дискурса, что заставляет современных интеллектуалов искать применения своим знаниям и силам на более емком и понятном рынке литературы. Обширные познания в области социальных наук дают определенный козырь новообращенным литераторам. Можно ожидать, что в ближайшие пару десятилетий такая профессиональная миграция будет только нарастать. Не будет ошибкой сказать, что мы имеем дело с новым творческим стандартом.

Во-вторых, роман «Полуэктов» неожиданно возвращает нас к чеховским традициям и классической русской стилистике. Действительно, книга написана достаточно богатым и разнообразным языком, который вместе с тем нигде не доходит до вычурности и самолюбования. Сюжет разворачивается очень органично и мягко, автор не позволяет себе сорваться с изначально выбранного стилистического рисунка. В. Вольчик почти с первых строк и до самого конца виртуозно держит интригу, что делает чтение весьма приятным. Более того, Вячеславу Вольчику удалось полностью избавиться от чеканной логики и жесткого языка профессиональных экономических текстов. Вести такую двойную профессиональную жизнь, судя по всему, не просто. Главное же состоит в том, что мы имеем дело с по–настоящему качественным повествованием, что в настоящее время в российской литературе не так часто встречается.

В-третьих, «Полуэктов» соответствует самым взыскательным вкусам читателей–интеллектуалов. Обилие афоризмов, словесных оборотов, шуток, прибауток, каламбуров, метафор и речевых формул на фоне легкой иронии и тонкого юмора придает роману своеобразное послевкусие. Например, аллюзии на Хемингуэя – в России «экономический кризис, который всегда с тобой», а хороший «праздник, который всегда без тебя». Или, например, «большинство сплавляется по течению, которое направляется меньшинством»; «доцент – это не должность, а кличка» и т.д. А чего стоит подарочек главного героя своей пассии – наглухо запаянный аквариум с креветкой, которая в автономном режиме может жить почти неограниченно долго, равно как и сам Полуэктов. Несмотря на гротескность этого аквариума, у читателя возникает невольное желание приобрести такой. Короче, наличие кристаллизованного фольклора и ненавязчивых философских диалогов придает роману дополнительную пикантность и изысканность. Есть в повествовании и дозированная житейская глубина, которая нигде не переходит в тяжелую рефлексию. Тем самым автор демонстрирует похвальное чувство меры.

В-четвертых, вопреки названию – «Ничего не обычного» – в книге все–таки есть кое–что необычное. Речь идет о главном герое, который радикально отличается от типичного героя русской литературы. Если выразиться высокопарно, то В. Вольчик осуществил инверсию русского героя – и это, наверное, главное достоинство книги. Этот момент заслуживает отдельного разговора.

Вспомним, например, пушкинского Евгения Онегина – опасный социопат, недоумок и недоучка, профессионально непригодный субъект, который всем приносил вред. Немногим лучше выглядит и лермонтовский Печорин. Обломов у Гончарова вообще никчемная амеба, а Раскольников у Достоевского и вовсе неудавшийся бандюга. Иными словами, русские классики на первый план вывели слабого героя в качестве жертвы несовершенств общества. В отличие от русских сказок, главным персонажем которых был удачливый и находчивый Иван–дурак, русская классика «подправила» этот светлый образ, добавив в него серой краски, в результате чего появился не просто герой–придурок, но еще и хронический неудачник. И вот Вольчик выводит совершенно иного героя – с приличным образованием, профессионально состоявшегося, трезвомыслящего, все правильно понимающего и не подверженного депрессиям. Более того, Полуэктов имеет хорошую квартиру, классную машину, приличную работу, у него в избытке деньги и женщины. Но все это отнюдь не превращает Полуэктова в могучего супермена; наоборот, он самый обычный, нормальный человек. При этом жизнь его не жалеет, прикладывает и испытывает на прочность. Но герой Вольчика демонстрирует почти былинные качества – все проблемы он заедает и запивает. Полуэктов готов пьянствовать в любом формате – он потребляет в огромных количествах виски, коньяк, текилу, водку, пиво, вино, самогон и вообще все спиртосодержащие напитки. Он рьяный гурман – за хороший обед готов на все. В довершение ко всему он совершенно не ревнив и не брезглив – после того, как его дама сердца (Женя) новогодние дни провела в постели со своим бывшим любовником (Кириллом), цинично оставив Полуэктова на праздники одного, он спокойно не только продолжил с ней роман, но и согласился связать с ней свою жизнь. Поистине, неоднозначный образ – и в то же время ничего необычного.

В контексте сказанного правомерно задать вопрос: так откуда же взялся этот пресловутый Полуэктов? Что знаменует собой этот Новый Герой России? Мои личные догадки на этот счет таковы.

Как говорил Петр Столыпин, в России за десять лет меняется всё, а за двести лет ничего. Наверное, во времена Столыпина так и было, однако за прошедшие сто лет в России все–таки кое–что изменилось. Что именно? Благосостояние возросло неизмеримо. Рядовой россиянин Сергей Полуэктов имеет почти все, о чем мог мечтать даже зажиточный россиянин сто лет назад. А это позволяет держать жизненные удары. Число и масштаб всевозможных реформ и невзгод в России на протяжении века были таковы, что выработали в ее гражданах иммунитет к любым стрессам. Отсюда и метаморфоза – депрессивный идиот типа Онегина–Обломова–Раскольникова сменился на вполне вменяемого балагура Полуэктова. Новая Россия порождает новых героев. А это и есть настоящая революция, которая произошла за прошедшие сто лет. Эту веху в развитии российского человека и обозначает роман Вячеслава Вольчика.

Вместе с тем было бы неверно искать только одни различия между героями классической русской литературы и главным персонажем романа В. Вольчика. Различия идут нога в ногу с похожестью. Например, Пьер Безухов у Толстого старательно искал свое счастье – и нашел его в семейной идиллии. И Полуэктов борется за свое счастье – и тоже находит его в семейном кругу. Только герой Вольчика делает это спокойно, без истерики, без душевных метаний. Более того, он сознательно сдерживает «неправильные» мысли, ибо, по выражению автора, если дать им волю, то они могут привести к депрессии. Складывается впечатление, что Полуэктов уже учел опыт бесплодных терзаний русских литературных героев и категорически не хочет повторять их ошибки. И в этом, наверное, главное послание Вячеслава Вольчика своему читателю.

 

 

 

 

Официальная ссылка на статью:

 

Балацкая Я.Е. Полуэктов, или в поисках нового героя России // «Неэргодическая экономика», 26.11.2019.

2845
7
Добавить комментарий:
Ваше имя:
Отправить комментарий
Публикации
The paper considers the architecture of modern neocolonialism. To this end we put forward simple structural and graphical models of traditional (colonial) and modern (neocolonial) systems, whose comparison reveals their differences. Further, we systematize comparative features of two dominance systems – colonial and neocolonial. We introduce the concept of colonial cycle, which means power castling – the process when power shifts from the mother country to its colony; a typical example is the relationship between the United States and the UK. We propose a structural and graphical model of a multipolar world, which highlights alliances of countries and indirect methods of struggle that States engage in so as to gain influence in their regional segments of the geopolitical system. We reveal the objective and subjective drivers of neocolonial castling: the scale effect; the balance of power effect, formalized as a structural balance; the globalization saturation effect that generates a “globalization / local culture” cycle; the political leader effect; economic patriotism. We put forward an expanded model of state success in the context of neocolonialism; this model, in addition to internal social achievements, takes into account the external effect in the form of political sovereignty. We show that many international comparisons lose their relevance within the framework of this model. A typical example of a false but well–established narrative based on a narrowed model of state success is the notion of South Korea’s more dynamic development compared to North Korea. We consider a modification of the extended model of state success using N. Machiavelli’s militaristic model as an example. The cognitive significance of the concept of colonial cycles in the context of geopolitical turbulence is discussed.
Кризис существующей экономической теории мэйнстрима длится уже более 50 лет, но самые последние мирохозяйственные сдвиги добавляют ему дополнительные качественные черты, характеризующие не только полное отсутствие практико–прогностической функции, но и неадекватность его когнитивного арсенала новым реалиям. Нарастающий набор рисков и трудностей глобального экономического развития, являющийся следствием перехода к новому мирохозяйственному укладу, не находит ни малейшего отклика ни в понятийном аппарате, ни в концептуальном потенциале мэйнстрима. Догматизм сложившегося теоретического каркаса базовых положений неоклассической экономической теории принял самодовлеющий характер, отвергающий попытки модернизации даже в рамках существующей парадигмы. Один из наиболее критических примеров несоответствия неоклассических представлений и реальной экономики – парадокс инноваций или провал теорий роста производительности за счет вложений в инновации. Представители мэйнстрима не в состоянии дать ему объяснение, не выходящее за пределы ограниченного неоклассического мировоззрения, игнорируя главные мирохозяйственные причины. Обобщены основные онтологические расхождения неоклассической догматики и реальных экономических процессов. К ним относятся: 1) внеисторический универсализм, игнорирующий закономерности стадиального мирохозяйственного развития; 2) неспособность выработать новый онтологический подход к фундаментальной проблеме власти в экономике; 3) отсутствие потенциала качественных обобщений процессов, порождаемых новой промышленной революцией. Попытки модернизации мэйнстрима, предпринимаемые в рамках проекта CoreEcon, построены на привлечении некоторых дополнительных теоретических конструкций, придающих новому курсу «Экономика» видимость динамизма и актуальности, но при сохранении в целом прежнего догматического каркаса. Предложены онтологические и методологические траектории поиска нового ценностного ядра экономической теории: 1) отказ от неадекватного новым реалиям принципа методологического индивидуализма; 2) отказ от принципа «рыночного супрематизма» в обоих его содержательных смыслах; 3) переосмысление основополагающего принципа экономической эффективности.
В статье рассмотрен нынешний методологический тупик экономической науки, который проявляется в феномене ее масштабного самоотрицания, принимающего формы двух взаимосвязанных эффектов. Первый – эффект самоотрицания первого рода – является очень глубоким и связан с молчаливым отрицанием научной общественностью вклада крупнейших экономистов прошлого и невостребованностью их идей и разработок. Второй – эффект второго рода – сопряжен с утратой интереса экономистов к математическому инструментарию исследования операций и с его крайне низкой практической востребованностью. Показано, что потребность в перестройке современного economics усиливается тремя обстоятельствами. Первое состоит в происходящей на наших глазах методологической инверсии знания, состоящей в переходе от аддитивного принципа к субстрактивному, второе проявляется в широком распространении в economics парадокса Баумана, а третье связано с невозможностью economics ответить на самые насущные новые вопросы современности. Все это позволяет констатировать, что economics находится в преддверии новой научной парадигмы. Обосновывается, что в ее основе будут лежать следующие установки: принцип конструирования, согласно которому экономисты будущего будут организовывать новые производственные и социальные системы с заранее заданными свойствами для получения желаемого результата; ликвидация парадокса Баумана, чтобы конкретная задача предшествовала построению моделей и их решений; принцип поликаузальности и включение в теорию идеологии, институтов и географии; принцип формальной мягкости новой науки, когда математическая строгость перестает оказывать самодовлеющее воздействие.
Яндекс.Метрика



Loading...