1. Введение

В последние годы активизируется тематика, связанная с соотношением индивидуального и коллективного, конкуренции и сотрудничества. В этом русле находится цикл работ В.М. Полтеровича, в которых последовательно развивается так называемая философия сотрудничества применительно к экономическим, политическим и социальным аспектам жизни государства. С 2023 года эта тема попала в фокусе междисциплинарных и философских дискуссий, непосредственным результатом чего стала проведенная в апреле 2024 года Отделением общественных наук РАН, Институтом социологии ФНИСЦ РАН, Институтом философии РАН и Институтом психологии РАН научная конференция «Индивидуализация и коллективизм в современном российском обществе». Цель означенной конференции – обсуждение современной специфики процессов индивидуализации и коллективизма в российском обществе (Давыдов, 2023, с. 143). Некоторые из поднимаемых вопросов инициированной дискуссии уже нашли отражение в публикациях (Давыдов, 2024). Однако диалектика конкуренции и сотрудничества в экономических, политических и социальных подсистемах общества пока остается не до конца раскрытой. В связи с этим цель статьи состоит в рассмотрении взаимообусловленности механизмов конкуренции и сотрудничества, а также в попытке предложить общую теоретическую модель сопряжения этих явлений. Новизна авторского подхода состоит в синтезе известных механизмов и фактов из разных наук – философии, экономики, антропологии и биологии.

Конкретный вопрос, требующий ответа в рамках данной статьи, состоит в следующем: можно ли рассчитывать, что более гуманный, а порой и более эффективный, механизм сотрудничества станет тотальным или хотя бы массовым явлением для человечества? От ответа на этот вопрос зависит многое и, прежде всего, наше отношение к философии сотрудничества – пессимистическое или оптимистическое, скептическое или полное надежд на лучшее.

2. Постановка проблемы

Для того чтобы конкретизировать те когнитивные проблемы, которые перед нами ставит философия сотрудничества, рассмотрим кратко ее основные положения, не вдаваясь в некоторые детали поднимаемых вопросов.

Дихотомия двух режимов функционирования социальных систем определяется следующим сущностным образом: взаимодействие нескольких участников будем называть сотрудничеством (конкуренцией), если отказ от взаимодействия любого из них не выгоден (выгоден) каждому из остальных (Полтерович, 2016, с. 3). В данном случае предполагается, что сотрудничество осуществляется свободно, то есть отсутствует принуждение к нему одних участников со стороны других путем насилия; при конкуренции же, наоборот, могут использоваться разные виды давления на участника системы. Неудивительно, что сотрудничество выглядит как более щадящий, гуманный и перспективный институт, чем и предопределяется повышенное внимание к нему со стороны теоретиков.

Вторым шагом в укоренении философии сотрудничества следует признать географический факт существования группы стран, реализующих философию сотрудничества с весьма впечатляющими результатами. Как оказывается, в мире существует семь малых стран (далее будем обозначать их как группу L7 – от Little 7), в которых системно реализуется философия сотрудничества: Дания, Норвегия, Швеция, Финляндия, Исландия, Швейцария и Нидерланды. Эти страны занимают первые места по индексу удовлетворенности жизнью (индексу счастья) и одновременно являются лидерами по интегральному индексу качества жизни, уровня гражданской культуры и эффективности институтов. Более того, группа стран L7 образует самостоятельный кластер, в котором каждая из стран превосходит представителей других кластеров не только по удовлетворенности жизнью, но и по интегральному индексу (Полтерович, 2022а). Уже сам по себе этот факт является весомым аргументом в пользу «исключительности» группы L7 и ее опыта построения современных институтов. Если это так, то отсюда вытекает, что традиционные предположения об эгоистической природе человека и конкуренции как главной движущей силе прогресса, лежащие в основе экономического мейнстрима и многих политологических конструкций, приводят к искаженным представлениям о важнейших тенденциях социально–экономического развития (Полтерович, 2016). Данные предрассудки восходят к научным дискуссиям времен Чарльза Дарвина и Томаса Мальтуса, которые укоренились в последующих научных генерациях экономического сообщества (Кирдина–Чэндлер, Холл, 2017).

Третьим шагом в философии сотрудничества стал исторический факт снижения уровня принуждения, встроенного в механизмы власти и конкуренции, и увеличения роли сотрудничества на протяжении известной истории человечества. Это недвусмысленно наводит на мысль об объективном эволюционном доминировании институтов сотрудничества и позволяет на новом уровне обсуждать идею мира всеобщего благосостояния (Полтерович, 2018). Коль скоро все обстоит именно так, то можно говорить об «угасании» феномена конкуренции по мере развития человеческих сообществ. Однако немного позже было показано, что цивилизационный цикл принуждения, охватывающий временной период с палеолита до современности, имел два разнонаправленных тренда – к увеличению уровня насилия в глубокой древности по мере развития государственности и к его уменьшению в более поздний период. Это обстоятельство если и не отвергает становление институтов сотрудничества, то все же отодвигает его на более отдаленную перспективу (Балацкий, 2019).

Четвертый шаг в философии сотрудничества ознаменовался раскрытием ее логики с точки зрения улучшения всех параметров социальной системы. Так, например, феномен стран L7 нельзя системно объяснить относительно небольшой численностью и однородностью их населения, равно как и их малой площадью территории. Гораздо более убедительным и полным оказывается объяснение, опирающееся на понятие коллаборативных преимуществ, под которыми понимаются относительно более развитые механизмы сотрудничества в экономической, социальной и политической сферах. Сегодня принято рассматривать следующие диалектические пары институтов: в экономической сфере – либеральные и скоординированные рыночные системы; в социальной сфере – капитализм акционеров и стейкхолдеров; в политической сфере – мажоритарные и консенсусные демократии. В каждой из перечисленных пар первый тип опирается преимущественно на конкурентные механизмы, а второй – на механизмы сотрудничества; охват заинтересованных участников процесса в институтах сотрудничества гораздо больше по сравнению с конкурентными институтами. Группа стран L7 активно совершенствуют механизмы сотрудничества и, как следствие, в меньшей мере затронута кризисом конкурентных институтов, характерным почти повсеместно для западных сообществ (Полтерович, 2022б; Полтерович, 2021a; Полтерович, 2021b). Институты сотрудничества сегодня помогают преодолеть провалы рынка, государства и парламентской демократии (Полтерович, 2015). Тем самым философия сотрудничества выступает в качестве идеологического драйвера будущих прогрессивных реформ человечества.

Перечисленные факты недвусмысленно свидетельствуют, что философия сотрудничества является самостоятельной и весьма мощной силой эволюции общества. Вместе с тем остаются вопросы и сомнения относительно универсальности этой гуманистической установки. Среди них основными выступают следующие контраргументы. Первый: не исключено, что нынешний тренд в сокращении уровня принуждения и насилия в современных обществах является временным и скоро снова сменится на противоположный; столкновение Запада и Не–Запада в настоящий момент, когда мир снова стоит на грани ядерной катастрофы, свидетельствует об отрицании философии сотрудничества на уровне геополитики, равно как и внутри политического истеблишмента во многих странах. Второй: не исключено, что позитивный опыт группы стран L7 в построении институтов сотрудничества является всего лишь счастливым исключением и не пригоден для широкого масштабирования в мировой системе; потребность крупных стран в отстаивании своих национальных интересов и поддержании внутреннего порядка разворачивает их в сторону жестких централизованных решений и деспотических политических режимов (Дзоло, 2010).

Если высказанные сомнения верны, то это ставит большой знак вопроса в отношении философии сотрудничества. Чтобы ответить на поставленные вопросы, необходимо разобраться, от чего зависит сам переход от конкуренции к сотрудничеству и обратно. Причем разобраться в этом можно только на основе обращения к современным результатам разных наук – биологии, антропологии и философии. Этому и будут посвящены последующие разделы статьи.

3. Философские основания институтов сотрудничества

На основе имеющихся антропологических данных уже можно исходить из того, что человеческая природа на генетическом уровне обладает диалектическим свойством миролюбие–агрессивность (иначе – сотрудничество–конкуренция), суть которого состоит в следующем: внутригрупповая кооперация и сотрудничество (эусоциальность) являются оборотной стороной межгрупповой конкуренции (Балацкий, 2024). Эта психическая амбивалентность была сформирована еще в эпоху палеолита, когда люди жили небольшими группами в 25–30 человек (Сакс, 2022). Здесь следует подчеркнуть, что сама кооперация внутри отдельной группы формировалась войной между группами или индивидами, а потому одно от другого неотделимо. Можно сказать, что сотрудничество всегда носит отрицательную коннотацию в том смысле, что оно осуществляется кем-то против кого-то; само по себе оно не существует. Склонность к конфликту и недоверию между конкретными людьми и их группами укоренена в человеке на генетическом уровне. Причем два диалектических качества сопрягаются по принципу взаимного уравновешивания: сильной способности внутригрупповой кооперации соположен потенциал крайнего насилия в отношении внешних групп. Это означает, что конкуренция и война как феномены не фатальны, а контекстуальны, т.е. совершенно необязательно, чтобы они всегда были или постоянно случались, но они возникают, если индивидууму или группе что-то угрожает. Следовательно, ощущение идентичности, т.е. принадлежность к одной группе и борьба с другой группой, является глубинной природой человека и лежит в основе любой социальной агрессивности.

Сказанное имеет множество важных подтверждений. Так, применительно к бизнесу и экономике еще Ф. Фукуяма обосновал тезис о том, что страны и народы со слишком сильными семейными традициями преуспевают в малом и примитивном бизнесе, тогда как государства с большим радиусом доверия способны создавать огромные национальные и транснациональные корпорации (Фукуяма, 2004). Расширение доверия от семьи до целой нации, как правило, связано с гомогенностью населения страны. Это качество в максимальной степени присуще немцам и японцам, однако оборотной стороной их национальной солидарности во время Второй мировой войны стала крайняя жестокость к своим врагам. Отчасти это детерминировалось тем обстоятельством, что немцы и японцы представителей чужих народов даже не воспринимали в качестве полноценных людей, к которым можно было бы проявлять милосердие (Фукуяма, 2004). Таким образом, высокая солидарность нации в деловой сфере почти автоматически переходит в военные зверства в периоды войн.

Другим хрестоматийным примером амбивалентности миролюбие–агрессивность (сотрудничество–конкуренция) является стремление политиков при ухудшении внутреннего положения дел в стране искать внешнего врага. Когда намечается распад национального единства из–за ухудшения жизни, то нужно обрести внешнего врага для нового витка консолидации населения. Более того, на примере России хорошо известна закономерность, согласно которой наибольших успехов российская нация достигает в условиях войны и мобилизации в разных сферах. Можно даже утверждать, что исчезновение внешнего врага или ослабление военного противостояния во внешней сфере способно внести свой вклад в распад национального единства и разрушение государства. Нечто подобное произошло с Советским Союзом, который, достигнув в 1970-е годы военно–стратегического паритета с США, «успокоился» и в значительной степени потерял единство элит, партии и народа, что стало одной из весомых причин политического краха 1991 года. Альтернативный пример такого явления дает сегодняшний Израиль, который в последние 20 лет отчасти потерял внутреннее единство и теперь восстанавливает его после террористического вторжения группировки ХАМАС на свою территорию; причем внутренняя консолидация израильтян идет на фоне бескомпромиссности и крайней жестокости на территории Палестины не только к непосредственным врагам, но и ко всем тем, кто стоит на пути к достижению победы (Балацкий, 2024).

Однако главный и совершенно справедливый вывод, который делает Дж. Сакс из существования амбивалентности миролюбие–агрессивность, состоит в том, что устойчивый мир между разными странами и культурами не является естественным явлением; наоборот, чтобы его достигнуть, требуются огромные усилия и опора на рациональное мышление (Сакс, 2022). В каком-то смысле сама природа человека противостоит миру во всем мире. И это та «плохая» закономерность, с которой следует считаться. Фактически при следовании философии сотрудничества человек должен всячески культивировать одно свое естественное качество, сознательно подавляя другое столь же естественное природное начало.

4. Биологические и эволюционные основы философии сотрудничества

Широчайшей темой социальных наук является тема об эгоизме и альтруизме. Эгоизм, как правило, ассоциируется с конкуренцией, а альтруизм – с сотрудничеством. Однако эти идеи фигурируют и в современной теории эволюции, которая приняла форму теории многоуровневого отбора и базируется на двух базовых положениях.

Первое: естественный отбор действует на двух уровнях – индивидуальном, на котором отбираются индивиды в ходе конкуренции и сотрудничества внутри социальной группы, и групповом, на котором отбираются наиболее жизнеспособные социальные группы в ходе конкуренции между собой за имеющиеся ресурсы. Второе положение: цель отбора – не особь, а аллель – совокупность генов, определяющих ту или иную модель поведения особей. Это означает, что два уровня естественного отбора в определённой степени противостоят друг другу. Например, индивидуальный отбор может привести к триумфу вора, обеспечивающего себе беззаботное и комфортное существование, однако его действия ослабляют социальную группу и массовое укоренение такой модели поведения рано или поздно погубит общество. И, наоборот, героизм воина может привести к его гибели, но обеспечит победу его социальной группе в силовой конкуренции и её дальнейшее существование, ибо выжившие члены общества и сохранившие в себе гены героизма будут плодиться и процветать. Итоговое правило отбора таково: эгоисты побеждают внутри группы, но группы альтруистов одерживают верх над группами эгоистов (Уилсон, 2019, с. 63). Э. Уилсон сформулировал это в метафорической форме: индивидуальный отбор поддерживает грехи, а групповой отбор – добродетели (Уилсон, 2019, с. 185). Результат сопряжения указанных двух разнонаправленных векторов естественного отбора создаёт внутренний конфликт в человеческом характере, который в свою очередь является источником неиссякаемой креативности человечества (Уилсон, 2019). Попытка раз и навсегда отдать предпочтение философии сотрудничества и альтруизму может привести к творческому параличу наций и народов, что недопустимо.

Обратим внимание на то, что само понятие выживания в теории многоуровневого отбора имеет расширительное звучание. Сохраняемой ценностью выступает не конкретный индивид, а продуцируемая им модель поведения и созидания, т.е. некая нематериальная конструкция. Здесь нельзя не увидеть глубинной аналогии с экономическими процессами, в которых передовые технологии и институты распространяются по всей системе, тогда как их создатели и владельцы в большинстве случаев остаются неизвестными или достаточно быстро забываются. Однако процесс диффузии технологий и институтов, продолжая биологические закономерности, подводит нас к пониманию важной истины – любая передовая технология (институт) не является самоцелью, ибо со временем она будет заменена другой более современной технологией (институтом). Следовательно, технологии и институты, равно как и генетические аллели, являются лишь средством приспособления человечества к текущим условиям жизни и окружающей среды. Это означает, что сегодняшние институты, основанные на философии сотрудничества, завтра из–за кардинально изменившейся ситуации могут стать неэффективными и потребовать замены на сугубо конкурентные механизмы взаимодействия. Иными словами, «замораживание» институтов сотрудничества, равно как и конкурентных институтов, в долгосрочной перспективе является деструктивным. В данном случае важным является то обстоятельство, что рассматриваемые две институциональные модели сами находятся в состоянии перманентной конкуренции друг с другом, искусственное ограничение которой способно привести к их взрывной и разрушительной смене.

К сказанному можно добавить, что сами институты и культура также подлежат взаимной адаптации. В обычном эволюционном процессе осуществляется своевременная «притирка» институтов к меняющейся культуре. Если же институты заметно отстают от культуры или при проведении реформ, наоборот, существенно обгоняют ее, то это чревато возникновением неэффективных институтов с образованием так называемых институциональных рубцов, наличие которых в большом количестве характерно для России (Плискевич, 2023).

Следует отметить, что стилизованная теория многоуровневого отбора не дает полного представления об эволюции, в связи с чем нуждается в некотором уточнении. Дело в том, что в реальной жизни имеет место не два уровня протекания процессов, а гораздо больше, если не сказать бесконечно много. Семья, профессиональное сообщество, город, страна, религиозная конфессия и прочие социальные градации образуют отдельные системы и сложным образом накладываются друг на друга, причем внутри каждого уровня одновременно действуют эгоистические и альтруистические модели поведения. В связи с этим смысл эволюционного процесса состоит в том, чтобы найти оптимальные пропорции между эгоизмом и альтруизмом на всех биологических и социальных уровнях человеческой популяции. И эта пресловутая оптимизация происходит в условиях постоянного колебания параметров экологической среды. Тем самым гибкость и подвижность пропорции между сотрудничеством и конкуренцией имеет самостоятельное значение для выживания человечества.

Для понимания вреда, которое может нанести неуместная философия сотрудничества социальной группе, достаточно обратить внимание на любое силовое столкновение, где гораздо важнее быстрое и беспрекословное выполнение однозначных приказов, нежели поиск консенсуса в отношении сложных и неочевидных решений.

5. Общая схема взаимодействий: консенсус и агрессивность

Чтобы понять перспективы философии сотрудничества, попытаемся выполнить весьма схематичное, но достаточно общее теоретическое построение. Для этого определим функцию консенсуса (K), которая задает зависимость коэффициента консенсуса в принятии определенных решений: K=f[A(E,S)], где коэффициент K принимает значения от 0 (никакие альтернативные мнения не учитываются) до 1 (учитываются все имеющиеся мнения); A – уровень агрессивности субъектов, участвующих в принятии решений; E – экологические (объективные) условия существования человеческой популяции (социальной группы); S – культурные (субъективные) установки членов популяции. Тогда дихотомия институциональных режимов определяется табл. 1.

Здесь и далее мы будем рассматривать агрессивность в качестве одного из важнейших элементов биологической основы человека, которую составляют его жизнеобеспечивающие биологические механизмы – инстинкты, эмоции, влечения и иные механизмы реагирования на окружающий мир.

Таблица 1. Дихотомия институциональных режимов

Из табл. 1 видно, что демократия представляет собой частный случай частичного консенсуса, когда меньшинство подчиняется большинству, тогда как деспотия предполагает незначительный консенсус внутри меньшинства, которое в свою очередь навязывает свою волю большинству. Тем самым границы между сотрудничеством и демократией, равно как и между демократией и деспотией, во многом размыты, но при определенной количественной зрелости они становятся вполне зримыми. Главный же тезис предлагаемой схемы состоит в том, что уровень консенсуса в определяющей степени зависит от агрессивности членов общества, которая при низких значениях способствует достижению договоренностей, а при высоких – препятствует ему.

Правомерно предположить, что отрицательная агрессивность людей означает наличие такого качества, как дружелюбие или благорасположение друг к другу, а при достаточно выраженном дружелюбии (большем некоторой величины |ε|>0) можно говорить о возникновении альтруизма [1]. Логика этого процесса представлена в табл. 2.

Таблица 2. Связь институтов и эмоций

Из табл. 2 вытекает, что сотрудничество возможно только при наличии альтруизма и недостижимо при крайних формах эгоизма и высокой агрессивности. Но если это так, то все зависит от уровня агрессивности, тогда как последний в свою очередь определяется внешними (окружающей средой) и внутренними (характером индивидов) факторами.

Здесь следует обратиться к данным антропологии и биологии, которые говорят, что свойство агрессии во всех существах является врожденным, но его проявление строго контекстно, ибо появляется только тогда, когда для индивида или популяции возникает угроза. В этом смысле ухудшение экологической ситуации в широком смысле слова как ухудшение условий жизни вызывает почти автоматическую агрессию. Например, большая часть агрессивных реакций у представителей одного и того же вида связана с уплотнением окружающей среды; более того, в таких случаях агрессия становится функцией от плотности популяции (Уилсон, 2015, с. 159). Вместе с тем уже высказывалась мысль, что сама культура человечества является результатом его эволюции, следовательно, культурные установки также направлены на формирование агрессии, способной обеспечить выживание популяции в опасных условиях (Уилсон, 2015). «Культура придает агрессии определенную форму и санкционирует единство ее проявления у всех членов племени» (Уилсон, 2015, с. 173). Следовательно, агрессивность зависит не только от условий существования, которые могут быстро и сильно меняться, вызывая вспышки насилия, но и от культурных установок и приобретенных навыков, отвечающих за масштаб и форму насилия. Примеров тому множество, в связи с чем укажем лишь на пару из них.

У современных бушменов Калахари практически нет насилия среди взрослого населения, однако еще в начале XX века, когда плотность популяций бушменов была гораздо выше, а центральное правительство их почти не контролировало, число убийств на душу населения среди этого племени соответствовало уровню преступности в таких неблагополучных американских мегаполисах, как Детройт и Хьюстон (Уилсон, 2015, с. 155). Другой пример дает малазийское племя сеноев, которые долгое время были абсолютно миролюбивы и в языке которых даже отсутствовало слово «убийство»; сенои, подпавшие под рекрутирование в солдаты, не понимали, что они должны сражаться и убивать. Однако, когда коммунистические террористы убили родственников сеноев, призванных в армию и выпавших из своего миролюбивого сообщества, то их охватило «опьянение кровью», вылившееся в череду перманентных и крайне жестоких убийств (Уилсон, 2015, с. 156).

Примечательно, что проявление агрессии подчиняется так называемому «культурному паттерну», в соответствии с которым рост или угасание агрессии в обществе относительно равномерно распространяется на все сферы своего возможного проявления. Так, изучение различных сообществ показало, что войны с присущим им ростом агрессии сопровождаются мощным развитием агрессивных видов спорта и иных более щадящих форм жестокой агрессии (Уилсон, 2015, с. 162). Тем самым никакого замещения одних сфер с избыточной агрессией другими сферами не происходит; наоборот, высвобождающаяся агрессия стремится к тотальности. Этот факт особенно важен при сравнении с альтруизмом, нехватка которого во внешней сфере компенсируется его избытком во внутренней; агрессия же равномерно распространяется как внутрь, так и за пределы системы.

Рассмотренное выше подводит нас к пониманию того, что настроенность общества на философию сотрудничества в определяющей степени зависит от агрессивности членов общества, которая в свою очередь детерминируется условиями их жизни и культурными традициями. Судя по всему, это и есть те ограничения, которые стоят на пути широкого распространения философии сотрудничества, равно как мира во всем мире и государства всеобщего благосостояния.

Разумеется, выполненные выше построения носят гипотетический характер, в связи с чем они особенно сильно нуждаются в соотнесении с имеющимися фактами. Ниже попытаемся выполнить подобное сравнение.

6. Обсуждение результатов: теория и эмпирика

Первый вывод, который продуцирует предложенная теоретическая схема, состоит в том, что проектирование институтов на основе философии сотрудничества совершенно бессмысленно, если для этого нет объективных оснований в форме достаточно приличного уровня жизни населения (в используемых терминах – в благоприятных экологических условиях). В противном случае благие проектировки превратятся в лозунги, на которые массы не будут реагировать. Соответственно в периоды обострения геополитической обстановки, когда экономические войны и горячие конфликты ведут к ухудшению жизни людей, потенциал агрессивности и радикализма в обществе нарастает и препятствует становлению институтов сотрудничества. Грубо говоря, негативный экологический фактор в тяжелые времена перевешивает любое позитивное давление со стороны культуры, которая сама в подобные периоды стремится принять форму «культурного паттерна» по поддержанию воинственности населения.

Второй вывод состоит в том, что культура, несмотря ни на что, в долгосрочном периоде имеет огромное значение. Иллюстрацией этого тезиса служит обнаруженная закономерность, согласно которой распределение стран мира на группы с рыночными (западными) и нерыночными (не–западными) институтами детерминируется узким спектром климатических характеристик (Кирдина–Чэндлер, 2018). Для первых характерно преобладание конкурентных механизмов саморегулирования в экономической, политической и социальной подсистемах (в виде рыночной экономики, федеративной политической структуры и индивидуалистической идеологии), для вторых – административных методов централизованного управления (в виде редистрибутивной экономики, унитарно–централизованный политической структуры и коммунитарной идеологии) (Кирдина–Чэндлер, 2018). Как оказывается, на территориях с относительно мягкими геотермальными характеристиками и невысокими рисками природных катастроф складываются государства с доминированием западных институтов, а на территориях с высокими перепадами в уровне осадков, температуры воздуха и высокими рисками природных катастроф преобладают централизованные (нерыночные) институциональные модели. В наших терминах это означает, что в странах с благоприятной экологией складываются рыночные (конкурентные) институты с характерным для них высоким социальным неравенством, которое при относительном избытке ресурсов не ведет к гибели значительной части населения и в то же время стимулирует конкурентные процессы. В странах же с неблагоприятной экологией рыночные институты способны привести к маргинализации больших масс населения и их последующей смерти из-за недостатка жизненно важных ресурсов. Именно поэтому в этой группе стран сформировались нерыночные (дистрибутивные) институты, которые сдерживают конкурентные процессы, искусственно сглаживают природные вызовы и за счет этого гасят потенциал протестной агрессии населения; в противном случае в указанных странах шла бы бесконечная война всех против всех. Совершенно очевидно, что в основе дистрибутивных институтов лежит идея социальной солидарности и сотрудничества, хотя бы и в своей самой зачаточной форме.

Таким образом, наличие в мировой системе стран с рыночными (конкурентными) и дистрибутивными (неконкурентными) институтами и механизмами является примером того, как специфическая культура амортизирует негативную экологию и тем самым искусственно улучшает условия существования масс и стабилизирует социальную агрессию. Данный пример служит блестящим подтверждением гипотезы Э. Уилсона о том, что культура сама является порождением эволюции, ибо помогает выживать человечеству в неблагоприятных условиях (Уилсон, 2015); аналогичных взглядов придерживаются и другие исследователи (Кульпин, 1990; Кульпин–Губайдуллин, 2009).

Теперь коснемся поставленных вопросов относительно возможности тиражирования опыта стран L7 в построении институтов сотрудничества. Проецируя на данные государства предложенную схему, можно утверждать следующее. Во всех этих странах были очень хорошие экологические характеристики в широком смысле слова, включая достигнутый уровень жизни населения. Тем самым первое условие для распространения философии сотрудничества было выполнено. Что касается культурной основы, то и здесь были созданы уникальные условия для ее формирования и поддержания. Указанные страны были вовлечены в орбиту влияния нынешнего геополитического гегемона – США, что создавало для них основу безопасности; у них не было агрессивного соседа, который претендовал бы на их земли; послевоенный мир исключал столкновения внутри Западной Европы. Три страны из L7 до 2022 года включительно не были в составе блока НАТО и тем самым не были напрямую вовлечены в гонку вооружений. Все это обеспечивало выполнение второго условия построения институтов сотрудничества. Такого сочетания экологических и культурных параметров почти нигде больше не наблюдалось, чем и обусловлена уникальность прогресса стран L7. Однако конфликт на Украине привел к тому, что Финляндия в 2023, а Швеция в 2024 году вступили в НАТО и оказались в эпицентре геополитических событий. Уже сейчас можно предположить, что построенные там институты сотрудничества будут эволюционировать в сторону более жестких конкурентных режимов. Повторение опыта L7, возможно, и будет иметь место, но оно будет весьма локальным и явно не применительно к основным участникам геополитической системы.

Относительно возможного изменения тренда на сокращение уровня принуждения и насилия в современных обществах можно констатировать следующее. В краткосрочном периоде условия для распространения философии сотрудничества будут неблагоприятными, однако в долгосрочном – ситуация может измениться. Дело в том, что по мере угасания влияния США и формирования многополярного мира многие страны будут все активнее экспериментировать со своими социальными моделями, что неизбежно приведет некоторые из них к построению институтов сотрудничества. В этом смысле фрагментация геополитической системы может благотворно сказаться на распространении философии сотрудничества. За пределами этого срока ничего определенного уже утверждать нельзя. Тем самым субъективная готовность властей и населения различных стран к введению новых моделей социального взаимодействия может привести и расширению практики проектирования институтов сотрудничества.

7. Заключение

Предложенная схема движущих сил институтов, основанных на философии сотрудничества, показывает, что главным фактором, ограничивающим ее распространение, является избыточная агрессивность членов общества. При повышенной агрессивности люди склонны конкурировать и воевать, а не искать компромиссы в сложных вопросах. Именно этот фактор был и будет историческим ограничителем философии сотрудничества. Можно ли преодолеть это ограничение?

Согласно предложенным построениям, ответ на поставленный вопрос можно дать условно положительный. Условиями же здесь выступают благоприятная экология (условия жизни) и гуманистическая культура (жизненные установки и ценности). Совершенствуя эти две стороны жизни, можно создавать условия для более прогрессивных институтов взаимодействия, основанных на философии сотрудничества. Однако трудность на этом пути состоит в непредсказуемости экологии и инерционности культуры, которая сильно сопрягается с биологической основой человека. В определенный момент внешние условия в любой стране могут резко ухудшиться и вызвать всплеск агрессивности в качестве реакции на необходимость выжить. Что же касается культуры, то ее благотворное действие на нравы людей и снижение их агрессивности в обозримом временном интервале крайне ограничено. Это связано с тем, что новые позитивные нормы поведения должны закрепляться на генетическом уровне, что требует колоссального по нашим меркам времени. Чтобы выйти на желаемое изменение институциональной основы нашей жизни нам необходимо изменить или хотя бы существенно скорректировать нашу биологическую основу в части понижения природной агрессии. Это звучит не слишком обнадеживающе, но именно этим человек и занимался всю историю своего существования. Так что свет в конце туннеля все–таки есть.

ЛИТЕРАТУРА

Балацкий Е.В. (2019). Общая теория социального развития и циклы принуждения // Общественные науки и современность. 2019. №5. С. 156–174. DOI: 10.31857/S086904990006569–7

Балацкий Е.В. (2024) Этапы глобализации в истории цивилизаций // Мир России. Т. 33. №3. С. 170–188. DOI: 10.17323/1811–038X–2024–33–3–170–188

Давыдов А.П. (2023). Индивидуализм и коллективизм как предмет социально–философского анализа (размышления в преддверии научной конференции «Индивидуализация и коллективизм в современном российском обществе») // Философские науки. 2023. Т. 66, №4. С. 140–159. DOI: 10.30727/0235–1188–2023–66–4–140–159

Давыдов А.П. (2024). Медиация и диалог: новые горизонты межсубъектных отношений // Философские науки. 2024. Т. 67, №2. С. 10–12.

Дзоло Д. (2010). Демократия и сложность: реалистический подход. М.: Изд. дом ГУ–ВШЭ. 320 с.

Кирдина–Чэндлер С.Г. (2018). Западные и не–западные институциональные модели во времени и пространстве // Вопросы теоретической экономики. №1. С.73–88.

Кирдина–Чэндлер С.Г., Холл Дж. (2017). Кооперация versus конкуренция в трудах российских эволюционистов // Journal of Institutional Studies (Журнал институциональных исследований). Т. 9. № 1. С. 6–26.

Кульпин Э.С. (1990). Человек и природа в Китае. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы. 245 с.

Кульпин–Губайдуллин Э.С. (2009). Восток. Природа – технологии – ментальность на Дальнем Востоке. М.: Книжный дом «Либроком». 272 с.

Плискевич Н.М. (2023). Институциональные рубцы в «пограничных» обществах (Часть 2. Институциональные рубцы в истории российской трансформации и изменения ценностных ориентаций) // Вопросы теоретической экономики. № 1. С. 60–82. DOI: 10.52342/2587–7666VTE_2023_1_60_82.

Полтерович В.М. (2015). От социального либерализма – к философии сотрудничества // Общественные науки и современность. № 4. С. 41–64.

Полтерович В.М. (2016). Позитивное сотрудничество: факторы и механизмы эволюции // Вопросы экономики. 2016. № 11. С. 1–19.

Полтерович В.М. (2018). К общей теории социально–экономического развития. Ч. 2. Эволюция механизмов координации // Вопросы экономики. № 12. С. 77–102.

Полтерович В.М. (2021a). Кризис институтов политической конкуренции, интернет и коллаборативная демократия // Вопросы экономики. № 1. С. 52–72.

Полтерович В.М. (2021b). Коллаборативные иерархии // Вопросы экономики. №7. С. 31–48.

Полтерович В.М. (2022а). Конкуренция, сотрудничество и удовлетворенность жизнью. Ч. 1. Семерка европейских лидеров // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. Т. 15. №2. С. 31–43. DOI: 10.15838/esc.2022.2.80.2

Полтерович В.М. (2022б). Конкуренция, сотрудничество и удовлетворенность жизнью. Ч. 2. Основа лидерства – коллаборативные преимущества // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. Т. 15. №3. С. 42–57. DOI: 10.15838/esc.2022.3.81.2

Сакс Дж. (2022). Эпохи глобализации: география, технологии и институты. М.: Издательство Института Гайдара. 368 с.

Уилсон Э.О. (2015). О природе человека. М.: Кучково поле. 352 с.

Уилсон Э.О. (2019). Смысл существования человека. М.: Альпина нон–фикшн. 214 с.