Введение

Начиная с 2003 года, в мире началась масштабная кампания по составлению рейтингов университетов. Вхождение университета в топ–листы указанных рейтингов свидетельствовало о его высокой интеграции в мировое научное сообщество, больших научно–образовательных успехах и служило позитивным маркером для всех заинтересованных лиц [1, 2]. Сначала составлялись глобальные рейтинги университетов (ГРУ), дающие общую оценку авторитета вуза, а чуть позже начали разрабатываться и предметные рейтинги университетов (ПРУ), фиксирующие достижения университета в конкретных научных областях. В настоящее время в мире имеется около двух десятков рейтинговых продуктов и их компаний–разработчиков – ранкеров [3, 4]. Наличие множества рейтингов обнажило их несоответствие друг другу [5] и поставило вопрос об их адекватности и надёжности [6, 7].

Сравнивая между собой различные ГРУ, авторы отмечают, что, понимая методологию составления рейтинга, университеты могут улучшить свою практику и стать конкурентоспособнее [8], однако следует иметь в виду, что с методической точки зрения практически не существует двух одинаковых рейтингов [9]. Сравнительный анализ пяти ГРУ (ARWU, QS–THE, Webometrics, Leiden, HEEACT [1]), основанный на оценке их ранговой сопоставимости [10], показал большое сходство между рейтингами ARWU и HEEACT, тогда как остальные рейтинги сильно различались между собой [11]. Наличие корреляции между этими двумя ГРУ было также обнаружено в исследованиях [12, 13], тогда как в работе [14] наиболее тесная корреляция обнаружена между тайваньским NTU и турецким рейтингом University Ranking by Academic Performance (URAP). Факторный анализ показателей рейтинговых продуктов ARWU, THE и QS проиллюстрировал, что названные системы не являются взаимоподдерживающими и аддитивными [15]. В свою очередь анализ наложения пяти ГРУ (ARWU, QS, THE, Leiden, U–Multirank [2]) продемонстрировал, что только 35 университетов входят в топ–100 всех пяти рейтингов и что существуют значительные расхождения в отношении географической представленности университетов [16]. Аналогичные результаты были получены в работе [17], где автор также показал пересечение только 35 университетов в топ–100 трёх рейтингов – ARWU, QS и THE. Несмотря на существующие различия, исследователи отмечают, что на международном уровне постепенно формируется общий подход к измерению качества высшего образования, основанный, в первую очередь, на оценке результативности исследований и академической репутации [18].

Не вдаваясь в подробности рейтингового движения, укажем, что процесс вхождения в мировые рейтинги и сопряжённый с ним механизм построения университетов мирового класса (УМК) достаточно дорогой и длительный [19, 20]; Россия примкнула к нему, потратив изрядное количество времени, денег и усилий на вхождение в топ–100 выбранных для этой цели трех ГРУ – Quacquarelli Symonds (QS), Times Higher Education (THE) и Academic Ranking of World Universities (ARWU). Данная инициатива не увенчалась успехом: ни один из российских университетов–претендентов даже не приблизился к заветной границе топ–100 и лишь несколько вузов в последние годы смогли войти в топ–50 ПРУ QS. Данная неудача не обескуражила российское руководство и отечественные университеты продолжали ориентироваться на ГРУ и ПРУ в качестве полезного источника оценки их успехов по международным критериям. Однако 2022 год сделал невозможным продолжение сложившегося многолетнего тренда. Из-за специальной военной операции России на Украине страна подверглась беспрецедентными по масштабу и силе международным санкциям. Одной из них стало «отлучение» российской науки от международного сообщества. Это выразилось в отказе от включения российских журналов в международные научные базы данных (МНБД) Scopus и Web of Science, приостановке индексации журналов, уже вошедших в эти базы, а также в закрытии доступа российским пользователям к названным базам. Одновременно с этим прекратилось информационное сотрудничество российских университетов с международными ранкерами. Если в 2022 г. все перечисленные негативные эффекты еще не проявились в полной мере, то можно с уверенностью утверждать, что уже с 2023 г. научная изоляция России станет полномасштабной.

Присоединение России к ГРУ и ПРУ детерминировалось потребностью создания в стране УМК, которые в будущем могли бы выступать в качестве драйверов технологического развития. Научный остракизм, которому поверглась страна в 2022 году, не снимает проблемы создания эффективных научно–образовательных центров. В связи с этим цель статьи состоит в выяснении вопроса, возможно ли в новых условиях найти альтернативные возможности для самоидентификации и самопроверки российских вузов, чтобы окончательно не потерять контакт с мировым научным сообществом. Сюда же примыкает и более общий вопрос о том, каким требованиям должны соответствовать УМК в современных условиях.

Идентификация университетов мирового класса: поиск информационной альтернативы

Большинство авторитетных ГРУ и ПРУ разрабатывается и составляется в странах, присоединившихся к санкциям. Однако среди них есть и такие продукты, которые принадлежат дружественным или, по крайней мере, нейтральным в отношении России государствам. В частности, это касается самого старого рейтинга – ARWU, составляемого в Китае Shanghai Jiao Tong University. Есть надежда, что данный ранкер не предполагает исключать российские университеты из своей базы. В связи с этим в условиях информационной изоляции Россия могла бы ориентироваться на ГРУ и ПРУ ARWU. Именно эта гипотеза и будет проверена ниже. Учитывая, что опыт идентификации УМК ранее был основан на ПРУ QS, то теперь эту базу можно заменить на китайский продукт. Генеральная гипотеза может быть сформулирована следующим образом: база данных ARWU может служить эффективным заменителем базы QS.

Ранее авторами было предложено операциональное определение УМК, учитывающее масштаб достижений организации и силу ее бренда: университетом мирового класса может считаться университет, получивший широкое международное признание и имеющий первоклассные научные результаты по широкому кругу научных направлений [21]. Такая трактовка, с одной стороны, содержит критерии Джамиля Салми, выделившего три основные характеристики УМК: высокая концентрация талантов, изобилие ресурсов, эффективное управление [20], с другой, позволяет перейти к процедуре их идентификации. В этом случае «широкое международное признание» аппроксимируется фактом вхождения вуза в топ–100 хотя бы в одного из пяти авторитетных ГРУ, а «первоклассные научные результаты» – фактом вхождения вуза в топ–50 предметных рейтингов университетов (ПРУ) определенной рейтинговой системы (QS), «широкий круг научных направлений» – эвристически определяемым числом ПРУ, в которых вуз оказался в списке топ–50 (5–6). Здесь и далее будем полагать, что первая часть сформулированного определения («университет, получивший широкое международное признание») представляет собой критерий глобальности успехов вуза, который назовём G–критерием, а вторая часть («имеющий первоклассные научные результаты по широкому кругу научных направлений») выступает в качестве локального критерия, определяющего число предметных областей успешной работы университетских исследователей и обозначаемого как L–критерий. Параметр L, помимо фактического числа научных направлений, по которым университет является международным лидером, предполагает ещё и минимальную границу L*, превышение которой позволяет говорить о достаточной научной диверсификации вуза. В дальнейшем будем отталкиваться от такого понимания УМК, на котором был основан базовый алгоритм их идентификации и который был уже неоднократно апробирован ранее (например, [21, 22]). Несмотря на то, что базовый алгоритм идентификации впоследствии был несколько модернизирован, дальнейшие расчёты будут базироваться на нём как вполне достаточном для уяснения качественной ситуации.

Суть предлагаемой альтернативы состоит в том, что, как и ранее, G–критерий проверяется путём проверки вхождения вуза в топ–100 одного из пяти авторитетных ГРУ: Quacquarelli Symonds (QS), Times Higher Education (THE), Academic Ranking of World Universities (ARWU), Center for World University Rankings (CWUR) и National Taiwan University Ranking (NTU). Если вуз входит в сотню лучших хотя бы по одному из указанных ГРУ, то он является претендентом на роль УМК и осуществляется проверка L–критерия: входит ли вуз в топ–50 не менее чем по 5 или 6 направлениям в ПРУ ARWU; L*=5 (L*=6) выступает в качестве минимальной «границы отсечения» вузов. Подчеркнем, что главный элемент изменения расчетной методики состоит в переходе от информационной базы ПРУ QS к базе ПРУ ARWU.

Предлагаемая рокировка источников информации порождает ряд смежных вопросов, имеющих не только прикладное, но и теоретическое значение. Во-первых, насколько инварианты результаты, полученные на основе ПРУ QS и ПРУ ARWU? Во-вторых, насколько полно и адекватно представлены в системе ARWU российские университеты? В-третьих, можно ли на основе данных ARWU делать практические выводы о недостатках российских вузов и направлениях их усиления?

Ниже последовательно ответим на поставленные вопросы.

Так как в 2021 г. только один российский вуз – Московский государственный университет (МГУ) им. М.В. Ломоносова – попадал в ГРУ QS и ARWU, то для будущих лет достаточно использовать только один ГРУ – ARWU. Однако так как в 2021 г. Россия еще входила в разные рейтинги, то для этого года мы воспользуемся расширенной базой ГРУ для идентификации УМК.

Переход от QS к ARWU: нарушение инвариантности

Для проверки сформулированной гипотезы будем использовать базовый алгоритм идентификации с учётом небольшой корректировки: топ–лист потенциальных УМК подвергается стандартизации посредством отсечения «лишней» части: все вузы с номерами больше 100 отбрасываются, в результате чего остается список топ–100, в котором присутствуют искомые УМК.

Воспользуемся двумя версиями L–критерия для составления списка УМК – L*=5 и L*=6. Это позволит сопоставить устойчивость двух рейтинговых систем к смене границы отсечения. Обе системы сравниваются за 2021 год.

Проведенные сравнения позволяют сделать несколько выводов.

Таблица 1 / Table 1

Число потенциальных УМК с разным критерием отсечения (L*) для двух систем – QS и ARWU

Источник / Source: составлено авторами / compiled by the authors

Во-первых, система ARWU менее чувствительна, чем QS к предметной границе отсечения. Если граница L*=6 для QS достаточна для формирования компактного топ–листа УМК, то для ARWU этого явно недостаточно (табл. 1). Более того, экспериментальные расчеты показывают, что даже при критерии L*=7 список потенциальных УМК в ARWU составляет 107 единиц; только переход к еще более жесткому критерию L*=8 позволяет довести топ–лист до нормативной величины в 100 позиций. Такое положение дел связано с тем обстоятельство, что методика ПРУ ARWU занижает показатель концентрации научных направлений в вузах и тем самым приводит к «размазыванию» ядра ведущих университетов. Например, согласно ARWU максимальную предметную концентрацию имеет Stanford University – 39 позиций, следовательно, ни один вуз мира не достигает отметки в 40 единиц. Вместе с тем согласно QS 8 университетов достигают и превышают указанную планку: University of Oxford – 40, Stanford University – 41, University of Cambridge – 41, University of California, Berkeley (UCB) – 41, University of Michigan, Ann Arbor – 40, University of California, Los Angeles (UCLA) – 43, University of Toronto – 46, University of British Columbia – 41. Таким образом, для системы ARWU характерно чрезмерное распыление УМК по научным направлениям, что и продуцирует повышенное требование к критической границе L*.

Во-вторых, система ARWU охватывает меньшую географию стран, чем QS (табл. 2). Например, в QS помимо стран, присутствующих в ARWU, входят еще Финляндия, Новая Зеландия, Мексика, Бразилия и Россия. Тем самым китайский ранкер настроен на более строгую «фильтрацию» объектов и тем самым в поле его зрения оказываются университеты из слишком узкого круга стран. При этом нельзя не отметить тот факт, что выявленное расхождение относится к разряду принципиальных, ибо из-за указанных методологических различий ARWU потерял пять национальных университетских систем, которые себя устойчиво проявляли на протяжении десятилетий в других рейтинговых системах. Данное обстоятельство является особенно поразительным, если учесть, что на фоне более широкого списка потенциальных УМК ARWU теряет почти четверть стран, обладающих таковыми. Кроме того, можно сказать и еще об одном явном противоречии китайского продукта – МГУ в ГРУ ARWU в 2021 г. находится на 93-ем месте, а в ПРУ ARWU за этот же год он не вошел в топ–50 ни по одному научному направлению. Такая нестыковка позволяет говорить о глубинных, носящий принципиальный характер недостатках системы рейтингования ARWU.

Таблица 2 / Table 2

Число стран с УМК с разным критерием отсечения (L*) для двух систем QS и ARWU

Источник / Source: составлено авторами / compiled by the authors

Тем самым географическая (страновая) инвариантность состава УМК при переходе от ПРУ QS к ПРУ ARWU нарушается. Данное обстоятельство говорит о сомнительности использования информационной базы ARWU в качестве адекватной альтернативы QS. В связи с этим можно сделать предварительный вывод о том, что генеральная гипотеза относительно использования базы данных ARWU в качестве эффективной замены базы QS не подтвердилась.

Переход от QS к ARWU: аберрация геополитической карты УМК

Выше было установлено, что по самым общим параметрам инвариантность оценок УМК по рейтинговым системам QS к ARWU не выполняется, причём наблюдаемые расхождения являются принципиальными. В связи с этим углубим анализ и посмотрим, насколько несхожими являются внутрирегиональные распределения УМК по двум информационным источникам. Для этого рассмотрим число УМК по укрупненным регионам мира в 2021 г. для более строгого критерия отсечения L*=6; число агрегированных регионов равно четырем – Северная Америка (минус Мексика), Европа (плюс Россия), Азия и остальной мир. Расчёты позволяют получить табл. 3, из анализа которой становятся очевидными по меньшей мере два принципиальных различия между оценками на основе QS и ARWU.

Таблица 3 / Table 3

Число УМК геополитических центров в 2021 г. согласно QS и ARWU

Источник / Source: составлено авторами / compiled by the authors

Во-первых, система ARWU по сравнению с QS дает гораздо более монополизированную картину мирового рынка УМК. Почти половина всех УМК сконцентрирована в США и Канаде. Можно сказать, что ARWU безоговорочно признает главенство американских университетов. Индекс Херфиндаля–Хиршмана для ARWU немного больше, чем для QS – 3274 против 3102. Аналогично дисперсия региональных значений УМК для ARWU на 28,6% больше, чем для QS – 258,0 против 200,7.

Во-вторых, полученные результаты позволяют сделать вывод о принципиальном отсутствии региональной конгруэнтности систем QS к ARWU. Если первая дает примерный паритет между Северной Америкой и Европой с более чем 2–кратным отставанием Азии даже от Европы, то вторая фиксирует абсолютно неоспоримый приоритет Северной Америки с приблизительным паритетом Европы и Азии. Опираясь на сказанное, можно утверждать, что рейтинги QS и ARWU задают совершенно разную иерархию основных геополитических центров экономической активности, что подтверждает вывод о невозможности использовать рейтинговые платформы QS и ARWU в качестве взаимозаменяемых.

Сравнение основных геополитических центров УМК подтверждает ранее сделанный вывод о том, что генеральная гипотеза относительно использования базы данных ARWU в качестве эффективной замены базы QS должна быть отвергнута. В данном случае вполне уместным является вопрос о том, какая из двух рейтинговых систем дает более точные результаты. Удовлетворительный ответ на этот вопрос дать невозможно, ибо на сегодняшний день не существует надежных способов верификации рейтинговых продуктов для сложных объектов. Однако в нашем случае важна сама констатация того факта, что в отношении оценок УМК на основе QS к ARWU не наблюдается ожидаемой инвариантности.

Переход от QS к ARWU: аберрация региональных сегментов УМК

Рассмотрение разницы в диспозиции региональных центров УМК по двум рейтинговым системам дополняется и неодинаковостью их распределения по странам внутри регионов. Рассмотрим этот вопрос более подробно.

В отношении азиатского региона результаты на основе ARWU несколько обескураживают. Данная система явно занижает потенциал Японии и вдвое по сравнению с QS переоценивает потенциал Китая (табл. 4). Пожалуй, это самое впечатляющее расхождение двух рейтингов УМК. Фактически число УМК Китая почти в 3 раза больше, чем потенциал всей остальной Азии, что выглядит не совсем реалистично. Столь явная симпатия Шанхайского рейтинга в отношении китайских университетов смотрится необъективно, особенно если учесть китайское происхождение разработчика ARWU.

Таблица 4 / Table 4

Число УМК стран Азии в 2021 г. согласно QS и ARWU

Источник / Source: составлено авторами / compiled by the authors

Ранжирование европейского научно–образовательного потенциала также весьма экзотично представлено рейтинговой системой ARWU. Так, по сравнению с QS она на треть уменьшает число УМК Великобритании (табл. 5). Помимо общего занижения успехов европейских стран обращают на себя внимание два обстоятельства: 1) рокировка в двух рейтингах потенциала Дании и Швеции и 2) принципиальная перестановка сил Германии и Франции. Так, согласно QS выигрыш Германии по сравнению с Францией является слишком явным и составляет +3 УМК, тогда как согласно ARWU эта величина становится равной –1 УМК. И, наконец, единственный УМК России в QS – МГУ – исчезает в ARWU. Более того, если в ПРУ QS МГУ вошел в топ–50 по 6 научным направлениям, то в ПРУ ARWU – ни по одному. В связи с этим возникает закономерный вопрос: каким образом МГУ вошел в топ–100 ГРУ ARWU, не обозначив себя ни по одному предмету в ПРУ ARWU?

Таблица 5 / Table 5

Число УМК стран Европы в 2021 г. согласно QS и ARWU

Источник / Source: составлено авторами / compiled by the authors

Ещё более вопиющими представляются факты относительно бразильского University of Sao Paulo (USP) и мексиканского National Autonomous University of Mexico (UNAM), которые в ПРУ QS вошли в топ–50 по 13 и 12 научным направлениям соответственно, а в ПРУ ARWU – ни по одному. Похожая ситуация, но менее выраженная, характерна и для новозеландского University of Auckland, который также в ПРУ QS вошел в топ–50 по 10 научным направлениям, а в ПРУ ARWU – только по 3. Таких примеров можно привести множество и объяснить их довольно трудно.

Сказанное позволяет поставить окончательный вердикт: результаты идентификации УМК на основе ПРУ QS и ARWU демонстрируют отсутствие инвариантности, следовательно, генеральная гипотеза статьи не подтвердилась.

Причины нарушения инвариантности оценок QS и ARWU

Выявленный факт отсутствия инвариантности результатов идентификации УМК на основе ПРУ QS и ARWU требует хотя бы краткого пояснения. Более того, зафиксированные разночтения в оценках являются настолько значимыми, что исключают возможность замены одного источника информации об университетах – QS – на другой – ARWU.

Для объяснений возникающих разночтений обратимся к табл. 6 и табл. 7, в которых представлена методология составления ПРУ QS и ARWU. Сопоставление двух методологий позволяет сделать следующие выводы.

Таблица 6 / Table 6

Методология составления ПРУ QS

Источник / Source: составлено авторами по данным официального сайта QS / compiled by the authors according to the official website QS

Таблица 7 / Table 7

Методология составления ПРУ ARWU

Источник / Source: составлено авторами по данным официального сайта ARWU / compiled by the authors according to the official website ARWU

Во-первых, в системе QS используются масштабные экспертные опросы, инструмент которых в ARWU вообще не задействуется. Не удивительно, что опросные результаты расходятся с библиометрическими данными и порождают плохую сопоставимость двух рейтинговых систем. В этом смысле продукт ARWU представляется даже более объективным, особенно если учесть, что опросы в QS затрагивают не только академическое сообщество, но и работодателей.

Во-вторых, две системы используют сильно различающиеся предметные перечни. Например, в ПРУ QS фигурирует раздел «Искусство и гуманитарные науки» (Arts & Humanities), аналога которого в ПРУ ARWU вообще нет. Такое урезание предметной базы ARWU является совершенно необоснованным и тем самым делает акцент только на естественные и инженерные науки. Возникающие искажения в оценках двух систем вызваны потерей в ARWU таких 11 важных гуманитарных направлений QS, как: археология (archaeology), архитектура (architecture/built environment), искусство и дизайн (art & design), история древнего мира (classics & ancient history), английский язык и литература (english language & literature), современные языки (modern languages), исполнительские виды искусства (performing arts), история (history), лингвистика (linguistics), философия (philosophy), теология, богословие и религоведение (theology, divinity & religious studies). Вместе с тем раздел «Инженерные науки и технологии» (Engineering & Technology) в ПРУ QS представлен 7 направлениями, тогда как в ПРУ ARWU – 22. Неудивительно, что такая исходная несопоставимость предметных списков двух систем приводит к несопоставимости конечных результатов.

В-третьих, показатели публикаций и цитирований в QS основаны на МНБД Scopus, а в ARWU – Web of Science. Если WoS изначально была американской системой, ориентированной на англоязычный мир, а в настоящее время является предельно консервативной системой, продвижение в которой новым журналам–членам чрезвычайно затруднено, то Scopus создавалась как общеевропейская альтернатива WoS, в которой английский язык признан в качестве рабочего, но не родного, а сама база является более демократичной и открытой для новых участников. Очевидно, что перечни лучших статей в двух системах заведомо не будут совпадать. Этим обстоятельством – американоцентричностью ARWU – во многом объясняется и тот факт, что ПРУ QS за 2021 г. включает 508 университетов, тогда как ПРУ ARWU – только 458.

Таким образом, рассмотренные три методологических различия при составлении ПРУ QS и ARWU исключают инвариантность результатов рейтингования и ведут к принципиальным расхождениям в отношении места и роли отдельных стран.

Верификация УМК

Установленный факт отсутствия инвариантности между двумя ведущими рейтинговыми системами QS и ARWU порождает новые вопросы. Например, вполне правомерно задаться вопросом о том, какой из этих двух продуктов является более достоверным, а в расширенном ракурсе – насколько вообще можно доверять рейтинговым источникам информации.

Несмотря на тотальную распространённость рейтингов и их влияние на все стороны жизни, а также на то, что уже много лет на рынке труда присутствуют специалисты новой профессии – ранкеры (разработчики рейтингов), до сих пор не создано общенаучных основ верификации рейтинговых продуктов. В связи с этим каждый раз эта работа превращается в весьма креативную и, как правило, уникальную процедуру, не предполагающую тиражирования на другие типы рейтинговых продуктов. В нашем случае построенные рейтинги УМК на основе как QS, так и ARWU подводят к однозначному выводу, что Россия не только является аутсайдером рынка передовых университетов, но и продолжает деградировать. В связи с этим правомерно задать вопрос: так ли это?

Один из подходов к оценке валидности рейтингов УМК основан, по мнению авторов, на представленности в их списке вузов стран Ядерного клуба. Такой подход делает акцент на технологической стороне УМК, однако ниже мы рассмотрим альтернативный метод, в большей степени ориентированный на учет их гуманитарного потенциала. Оба подхода – технологический и гуманитарный – не исключают, а дополняют друг друга, что и оправдывает их применение.

Суть предлагаемого метода состоит в использовании метода стилизованных примеров (СП), которые в силу своей рафинированности позволяют делать более общие выводы об изучаемом явлении. В данном случае СП отражают ту или иную сторону деятельности авторитетного УМК, которая раскрывает когнитивный диссонанс между ожиданиями и реальностью.

Первый СП касается Гарвардского университета (Harvard University) и его «выпускника» Билла Гейтса (William Gates). Во-первых, довольно скандальной выглядит история с Б. Гейтсом, который в 1973 г. поступил в Гарвард, спустя 2 года в 1975 г. был отчислен из него, а с 07.06.2007 он официально считается выпускником Гарварда, ибо администрация университета приняла решение, несмотря на отсутствие прохождения полного курса обучения, вручить ему диплом (за особые заслуги) спустя 34 года после его поступления [3]. Примечательным фактом является и то, что профиль обучения Гейтса в Гарварде – юриспруденция – не соответствует его последующей сфере занятий – компьютерным технологиям [4]. В этом же году Гарвардский университет удостоил Б. Гейтса почётной докторской степени – доктора права – за его качества энергичного визионера и символа предпринимательства, чья деятельность привела к наступлению цифровой эры. Во–вторых, антинаучным выглядит начинание Б. Гейтса по налаживанию производства растительного мяса для перехода от нормального качественного мяса на растительный белковый концентрат или молотых мучных червей. Разработку технологии данного производства поддержали Гарвардский и Стэнфордский университеты [5]. В данном случае действия Гарвардского университета, на наш взгляд, совершенно не укладываются в стандарты поведения УМК, к числу которых он относится. С одной стороны, Гарвардский университет демонстрирует двойные стандарты в выдаче своих научных и образовательных сертификатов, что на бытовом языке получило название «торговля дипломами», с другой стороны – участвует в сомнительных, если не сказать антисоциальных и антинаучных, проектах. Не отрицая научных заслуг Гарвардского университета, можно констатировать, что его модель поведения уже не выглядит образцовой, следовательно, он лишь с явной натяжкой может классифицироваться как УМК: реальность оказывается более блеклой, чем ожидания в отношении лидера Лиги плюща.

Дополнительным подтверждением сказанному выступает ещё один несостоявшийся выпускник Гарварда, Марк Цукерберг (Mark Zuckerberg), проучившийся всего два года в университете, но, как и Гейтс, спустя 13 лет все–таки получил диплом об его окончании, пополнив ряды «почётных» выпускников Гарварда. Данный факт не вызывает удивления, если вспомнить, что одним из критериев оценки университетов при составлении ГРУ является наличие выдающихся выпускников.

Второй СП касается действующего министра иностранных дел Великобритании Лиз Трасс (Elizabeth Mary «Liz» Truss), изучавшую философию, политику и экономику в Мёртон–колледже Оксфордского университета (The House or College of Scholars of Merton in the University of Oxford), который она закончила с отличием [6]. Несмотря на полученное блестящее образование политик столь высокого ранга «прославился» своими откровенно шокирующими высказываниями, демонстрирующими полное незнание примитивных основ истории и географии. Так, руководитель британского МИД предложила защищать страны Балтии от агрессии России через Чёрное море; отказалась признавать суверенитет России над Ростовской и Воронежской областями; заявила, что Украина – гордая страна с многовековой историей, пережившая немало вторжений – от монголов до татар [7]. Такая поразительная безграмотность человека, входящего в топ–40 его выпускников, заставляет задуматься об истинной ценности образования, которое все привыкли считать «элитным».

Третий СП связан с рекордсменом по числу абсурдных высказываний – Джорджем Бушем–младшим (George W. Bush), 43-м президентом США. Человек, получивший степень бакалавра в Йельском университете (Yale University) и окончивший Бизнес–школу Гарвардского университета (Harvard Business School), за свою карьеру допустил столько оплошностей и ляпов, что его ошибки породили неологизм – «бушинизмы». В частности, Африку он назвал страной, страдающей от немыслимого заболевания; греков – гречанами; Австралию – Австрией; Елизавету Вторую – Елизаветой Одиннадцатой; во время визита в Японию перепутал «дефляцию» с «девальвацией», обрушив тем самым курс йены; интересовался, в каком штате США находится Уэльс; верил, что люди и рыбы «могут вести мирное сосуществование»; увеличивал ассигнования втрое – с 50 млн. долл. до 195 млн. долл.; Восточный Берлин и Лейпциг считал частью Центральной Америки [8]. Вереницу высказываний можно было бы продолжить, однако даже приведённых примеров достаточно для того, чтобы усомниться в блестящем образовании одного из лидеров американского истеблишмента, полученного в университетах – лидерах на мировом рынке образования.

Подобные примеры, демонстрирующие элементарную необразованность выпускников ведущих УМК, далеко не единичны. Достаточно вспомнить высказывания 44-го президента США Барака Обамы (Barack Obama) – выпускника Колумбийского университета (Columbia University) и Школы права Гарвардского университета (Harvard Law School), заявившего о 58 штатах в США; действующего премьер–министра Великобритании Бориса Джонсона (Boris Johnson), получившего образование в Оксфордском Бейлиол–колледже (Balliol College) и продолжившего традицию Джорджа Буша–младшего (George W. Bush) называть Африку страной; 68-го Государственного секретаря США Джона Керри (John Kerry), окончившего Йельский университет (Yale University) и заявившего о поддержке американцами демократических институтов в Кырзахстане; 45-го президента США Дональда Трампа (Donald Trump), обучавшегося в Пенсильванском университете (University of Pennsylvania) и лично встречавшегося с президентом Виргинских островов, входящих в состав США [9].

На первый взгляд, может показаться, что все приведенные выше примеры являются лишь единичными исключениями из правила, которые не могут служить в качестве серьезного аргумента дискредитации упомянутых университетов. Однако это не так. Дело в том, что одно из свойств СП состоит в том, что они отражают не уникальные, а массовые явления [23]. Это означает, что похожих примеров с различными вариациями и аранжировками можно привести сколь угодно много. При этом международное признание, лежащее в основе идентификации УМК, базируется на публичности и открытости информации об их деятельности – репутации в глазах экспертного сообщества и высокорейтинговых публикациях в журналах открытых баз данных. В литературе уже отмечалась неадекватность такого подхода (например, [24, 25]), однако даже если все–таки признать публичные результаты деятельности университета в качестве приемлемого критерия оценки его состоятельности, то тогда позор и публичные скандалы, связанные с «проколами» его преуспевающих выпускников, также должны выступать в качестве значимого аргумента о его несостоятельности. Именно этот контраргумент и раскрывают приведённые выше стилизованные примеры.

Сказанное позволяет констатировать следующий факт: УМК, признанные таковыми в соответствии с современными критериями оценки, уже не гарантируют ни качества образования, ни тем более высокого уровня культуры своих выпускников. И этот факт позволяет усомниться в плодотворности самого понятия УМК и его работоспособности в постиндустриальном обществе.

Заключение

Проведённое исследование позволяет сделать следующие немаловажные выводы.

Во-первых, на сегодняшний день не существует объективных критериев и надежных источников информации для определения и идентификации УМК.

Во-вторых, публичное признание неких показателей деятельности университетов в качестве ключевых для оценки их состоятельности «пробуждает» закон Чарльза Гудхарта (Charles Goodhart), что порождает манипулирование указанными показателями и искажает истинную картину.

В-третьих, современная методология и практика составления рейтингов университетов не позволяют их привести к единому знаменателю, порождая не только противоречия между рейтинговыми продуктами разных разработчиков, но и инструментальные коллизии между продуктами одного и того же ранкера (например, между ГРУ и ПРУ). Многочисленность рейтинговых центров и разнообразие их подходов в составлении списков участников рынка лишь усугубляет отмеченные проблемы. Сложившееся положение дел можно охарактеризовать как деструктивный плюрализм: информации много, но вся она противоречива и ненадежна.

В свою очередь, отталкиваясь от сказанного выше, приходится констатировать, что понятие УМК в современном мире превратилось в своеобразный положительный эвфемизм. Фактически отнесение вуза к разряду УМК зачастую просто вуалирует агрессивность менеджмента соответствующей организации, ее нечестные методы конкуренции, а порой и «грязные» технологии в достижении определенных результатов. Тем самым это понятие уже не может выступать в качестве надежного маркера для экономических агентов, а наоборот, дезориентирует или даже откровенно обманывает их.

В XXI веке некоторые понятия и представления безнадежно устаревают. Не исключено, что к числу таковых относится и понятие УМК, особенно опирающееся на рейтинговые продукты. На наш взгляд, единственной разумной заменой УМК должны стать практикоориентированные университеты, принимающие активное участие в передовых технологических и управленческих инициативах. Активность определяется масштабностью и значимостью вклада (разработок) в указанные инициативы. Подчеркнем, что данное понимание, строго говоря, не тождественно исследовательским, инновационным и предпринимательским университетам, хотя и не всегда противоречит им.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

1. Hazelkorn E. Rankings and the Reshape of Higher Education: The Battle for World Class Excellence. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2011. 259 p. doi: 10/1057/9780230306394.

2. Liu N.C., Cheng Y. The Academic Ranking of World Universities. Higher education in Europe, 2005, vol. 30, no. 2, p. 127–136. doi: 10.1080/03797720500260116.

3. Wang Q., Cheng Y., Liu N.C. Building World–Class Universities. Different Approaches to a Shared Goal. Rotterdam: SensePublishers, 2013. 226 p. doi: 10.1007/978–94–6209–034–7_1.

4. Turner D.A. World class universities and international rankings. Ethics in science and environmental politics, 2013, vol. 13, p. 1–10. doi: 10.3354/esep00132.

5. Olcay G.A., Bulu M. Is measuring the knowledge creation of universities possible?: A review of university rankings. Technological Forecasting and Social Change, 2017, vol. 123, p. 153–160. doi: 10.1016/j.techfore.2016.03.029.

6. Harvey L. Rankings of higher education institutions: a critical review. Quality in Higher Education, 2008, vol. 14, iss. 3, p. 187–207. doi: 10.1080/13538320802507711.

7. Frenken K., Heimeriks G.J., Hoekman J. What drives university research performance? An analysis using the CWTS Leiden ranking data. Journal of Informetrics, 2017, vol. 11, iss. 3, p. 859–872. doi: 10.1016/j.joi.2017.06.006.

8. Adina–Petruta P. Global University Rankings – A Comparative Analysis. Procedia Economics and Finance, 2015, vol. 26, pp. 54–63. doi: 10.1016/S2212–5671(15)00838–2.

9. Usher A., Savino M. A global survey of university league tables. Higher Education in Europe, 2007, vol. 32, no. 1, p. 5–15. doi: 10.1080/03797720701618831.

10. Bar–Ilan J., Levene M., Lin A. Some measures for comparing citation databases. Journal of Informetrics, 2007, vol. 1, no. 1, pp. 26–34. DOI: 10.1016/j.joi.2006.08.001.

11. Aguillo I.F., Bar–Ilan J., Levene M., Ortega J.L. Comparing university rankings. Scientometrics, 2010, vol. 85, no. 1, pp. 243–256. doi: 10.1007/s11192–010–0190–z.

12. Huang, M. X. The comparison of performance ranking of scientific papers for world universities and other ranking systems. Evaluation Bimonthly, 2011, no. 29, p. 53–59.

13. Khosrowjerdi M., Seif Kashani Z. Asian top universities in six world university ranking systems. Webology, 2013, vol. 10, no. 2, p. 1–9. URL: http://www.webology.org/2013/v10n2/a114.pdf. Accessed 16.05.2022.

14. Shehatta I., Mahmood K. Correlation among top 100 universities in the major six global rankings: policy implications. Scientometrics, 2016, vol. 109, p. 1231–1254. doi: 10.1007/s11192–016–2065–4

15. Soh K. What the overall doesn’t tell about world university rankings: Examples from ARWU, QSWUR, and THEWUR in 2013. Journal of Higher Education Policy and Management, 2015, vol. 37, p. 295–307. doi:10.1080/1360080X.2015.1035523.

16. Moed H.F. A critical comparative analysis of five world university rankings. Scientometrics, 2017, vol. 110, p. 967–990. doi: 10.1007/s11192–016–2212–y.

17. Chen K., Liao P. A comparative study on world university rankings: A bibliometric survey. Scientometrics, 2012, vol. 92, no. 1, p. 89–103. doi: 10.1007/s11192–012–0724–7.

18. Buela–Casal G., Gutiérrez–Martínez O., Bermúdez–Sánchez M.P. Comparative study of international academic rankings of universities. Scientometrics, 2007, vol. 71, p. 349–365. doi: 10.1007/s11192–007–1653–8

19. Салми Д., Фрумин И.Д. (2013). Как государства добиваются международной конкурентоспособности университетов: уроки для России. Вопросы образования, 2013; (1):25–68. doi: 10.17323/1814–9545–2013–1–25–68.

20. Салми Д. Создание университетов мирового класса. М.: Издательство «Весь Мир», 2009. 132 с.

21. Balatsky E.V., Ekimova N.A. Geopolitical Meridians of World–Class Universities. Herald of the Russian Academy of Sciences, 2019, vol. 89, no. 5, pp. 468–477. DOI: 10.1134/S1019331619050022.

22. Балацкий Е.В., Екимова Н.А. Идентификация университетов мирового класса. Мир новой экономики, 2017; 11(3):81–89.

23. Аджемоглу Д., Робинсон Д. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. М.: АСТ, 2015. 720 с.

24. Van Raan A.F.J. Fatal attraction: Conceptual and Methodological Problems in the Ranking of Universities by bibliometric methods. Scientometrics, 2005, vol. 62, no. 1, pp. 133–143. DOI: 10.1007/s11192–005–0008–6.

25. Olcay G.A., Bulu M. Is measuring the knowledge creation of universities possible?: A review of university rankings. Technological Forecasting and Social Change, 2017, vol. 123, pp. 153–160. DOI: 10.1016/j.techfore.2016.03.029.