Введение

В настоящее время уже много лет, если не десятилетий, идет острая конкуренция между странами за право обладания университетами мирового класса (УМК). Данные структуры служат своеобразным способом концентрации интеллектуальных ресурсов для обеспечения прорывных научных и технологических разработок. Опыт показывает, что право иметь национальные УМК страна должна «заслужить» путем активного экономического развития в предшествующие десятилетия; в противном случае столь масштабные и дорогостоящие структуры создать просто невозможно. Однако появление таковых в национальной экономике предопределяет технологические и культурные успехи страны в долгосрочной перспективе. Этим во многом и обусловлена борьба за создание и сохранение УМК.

Вместе с тем до сих пор нет полного понимания, что такое УМК. Для этого нужны строгие критерии, в отношении которых в научном сообществе консенсус так и не достигнут. После начала специальной военной операции на Украине 2022 года, когда оказалось, что глобальные компании–агрегаторы информации об университетах вовлечены в политику санкций и не сохраняют научный нейтралитет, основа для консенсуса была окончательно утеряна. В связи с этим цель статьи состоит в проверке дееспособности предложенного ранее метода идентификации УМК, а также в пересмотре их содержательного определения.

Университеты мирового класса: понятие и критерии идентификации

Пожалуй, первое и заведомо слишком упрощенное понимание УМК восходит к Чарльзу Уильяму Элиоту (Charles William Eliot), президенту Гарвардского университета (Harvard University) в 1869–1909 гг., который считал, что для построения указанной организации необходимы 50 млн долл. и 200 лет. Однако вскоре Чикагский университет (University of Chicago) на собственном примере опроверг это представление, показав, что достичь мирового уровня за эти деньги можно и всего лишь за два десятилетия [Altbach, 2004].

Начало научному дискурсу относительно УМК положил Филипп Дж. Альтбах (Philip G. Altbach) в 2004 году, указав на то, что «все хотят иметь университет мирового класса… проблема в том, что никто не знает, что такое университет мирового класса, и никто не придумал, как его получить» [Altbach, 2004, p. 20]. В своей работе Альтбах наметил критерии, которые, по его мнению, должны лечь в основу идентификации УМК. К их числу были отнесены: превосходство в исследованиях; академическая свобода и интеллектуальная атмосфера; эффективность управления университетом на основе самоуправления; инновационное преподавание; передовая инфраструктура для академической работы; долгосрочное адекватное финансирование [Altbach, 2004].

Практика показывает, что прорывные успехи в деле построения УМК достигаются при сверхщедром финансировании, размеры которого превышают 100 млн долл. Например, в рамках реализуемого с 1999 по 2011 гг. в Китае «Проекта 985», целью которого являлось содействие развитию китайской системы высшего образования путём создания УМК, только на первом этапе в 1999 году Университету Цинхуа (Qinghua University) и Пекинскому университету (Peking University) было выделено по 285 млн долл. [Салми, Фрумин, 2013]. В свою очередь годовые расходы на одного студента в начале нынешнего столетия в таких УМК, как Гарвардский (Harvard University) и Стэнфордский (Stanford University) университеты составляли порядка 106 и 165 тыс. долл. соответственно, в Токийском университете (University of Tokyo) – 77 тыс. долл., в Утрехтском университете (Utrecht University) – 69 тыс. долл., в Австралийском национальном университете (Australian National University) – 30 тыс. долл. [Салми, 2009].

Эмпирические исследования во многом подтверждают значимость финансового фактора в деле формирования УМК. Так, больше половины самых богатых по размеру университетских эндаументов вузов США попадают в топ–100 рейтинга QS и почти 70% – рейтинга THE. Выпадает из списка топ–100 только малая часть выборки. Тем самым крупный университетский эндаумент служит если и не гарантией успеха на глобальном рынке, то по крайней мере очень важной составляющей этого успеха. Рассмотрение выборки самых богатых вузов США позволило сформулировать простое эмпирическое пороговое правило: вузы с эндаументом меньше 1,5 млрд долл. фактически не могут претендовать на передовые места в ГРУ.

Вместе с тем финансовый критерий явно недостаточен для идентификации УМК. Доказательством этому служит Центрально–Европейский университет в Будапеште (Central European University – CEU), который основан в 1991 г. известным филантропом Джорджем Соросом (George Soros); им же создан эндаумент вуза путём внесения в него единоразового пожертвования в 880 млн долл. После этого CEU стал самым богатым вузом континентальной Европы, однако в УМК он так и не перерос [1]. Аналогичная ситуация характерна для Научно–технологического университета имени короля Абдаллы (King Abdullah University of Science and Technology), появившегося в Саудовской Аравии в 2009 г. и своим основателем одномоментно наделенный эндаументом в 20 млрд долл. [2] За счет данной акции аравийский вуз занял позицию в одном ряду с самыми богатыми американскими университетами, однако в УМК так и не превратился.

В последние десятилетия дискуссии мирового научного сообщества были направлены на поиск и выработку основных критериев и характеристик УМК [Huisman, 2008; De los Rios–Carmenado et al., 2021]. Так, Кэтрин Мурман (Kathryn Mohrman), Ваньхуа Ма (Wanhua Ma) и Дэвид Бейкер (David Baker) выделили восемь основных характеристик исследовательских университетов, претендующих на глобальное лидерство: миссия, выходящая за пределы национального государства; интенсивные исследования; новая роль преподавателей; диверсифицированное финансирование; новые отношения с заинтересованными сторонами; набор персонала по всему миру; большая внутренняя сложность и глобальное сотрудничество с исследовательскими университетами в других странах [Mohrman, Ma, Baker, 2008].

Другими исследователями в число базовых характеристик, отличающих УМК от обычных университетов, были отнесены такие показатели, как высокая квалификация преподавательского персонала; качественное обучение; эффективная научно–исследовательская деятельность; талантливые студенты; академическая свобода; наличие инфраструктуры и передового оборудования для обучения и проведения научных исследований; автономность управленческих структур [Altbach, 2004; Khoon et al., 2005; Салми, 2009]. В работе [Alden, Lin, 2004] список ключевых характеристик УМК был расширен такими достаточно трудно формализуемыми критериями, как вклад в развитие современного общества и независимость в выработке стратегии собственного развития.

Наиболее содержательной, на наш взгляд, является концепция УМК Джамиля Салми (Jamil Salmi), согласно которой это учреждения, превосходные результаты которых достигаются умелым комбинированием и взаимодействием трех ключевых факторов успеха: высокой концентрацией талантов среди преподавателей, исследователей, студентов и менеджеров; изобилием ресурсов (финансовых, кадровых и инфраструктурных); эффективным управлением (сильная команда менеджеров, отсутствие бюрократических преград, академическая свобода и стратегическое мышление) [Салми, 2009]. Высокая автономия управления повышает эффективность расходов и приводит к повышению производительности исследований [Aghion et al., 2007]. В свою очередь изобилие ресурсов позволяет университетам привлекать ведущих исследователей и профессоров не только из своей страны, но и из–за рубежа [Salmi, Altbach, 2020].

В последующие годы к трём указанным характеристикам добавилась ещё одна, связанная с более тесным сотрудничеством университетов с бизнес–корпорациями, что позволяет УМК не только обеспечивать качественное обучение за счёт эффектов взаимодействия [Geuna, Muscio, 2009; Perkmann, Walsh, 2009], но и проводить исследования, ценные для экономики [Muscio, Quaglione, Vallanti, 2013].

Таким образом, в научном сообществе сформированы четыре ключевых признака УМК: передовые исследования; высокое качество образования; связь с обществом через реализацию исследовательских проектов; гибкое управление исследованиями и инновациями [Altbach, Salmi, 2011; Cazorla, Stratta, 2017]. При этом ключевое значение в этом списке отводится исследованиям, в результате чего именно исследовательские университеты научное сообщество видит эталоном качества университетов и главными претендентами на роль УМК [Lavalle, de Nicolas, 2017].

Несмотря на понятность и, можно сказать, бесспорность признаков УМК, основным их недостатком является невозможность количественного измерения, в связи с чем они становятся непригодными в аналитической практике. Именно по этой причине к УМК все чаще относятся вузы топ–листа в том или ином глобальном рейтинге университетов (ГРУ), которых на сегодняшний день в мире насчитывается несколько десятков [Turner, 2013; Wang et al., 2013]. Так, Франсиско Рамирес (Francisco Ramirez) из Стэнфордского университета указывает на значительную роль ГРУ в формировании общественного мнения о качестве университета и его принадлежности к УМК [Rigoglioso, 2014]; в Нидерландах существует закон, согласно которому люди, имеющие диплом университета из топ–150 ГРУ, обладают приоритетным правом на иммиграцию в страну [Hazelkorn, 2011]; безальтернативность глобальных рейтингов в качестве способа количественной оценки успехов университетов признается и азиатскими научным сообществом [Wang, Cheng, Liu, 2013]; именно желание количественно определить параметры УМК привело к созданию китайского рейтинга университетов ARWU [Liu, Cheng, 2005].

Однако признание ГРУ в качестве способа определения УМК автоматически не решает проблему. С одной стороны, рейтинговое движение породило поток критики относительно точности, объективности и надёжности рейтингов [Van Raan, 2005; Кинчарова, 2014; Olcay, Bulu, 2017]. С другой, возникает вопрос о величине топ–листа ГРУ, характеризующего УМК; иными словами, не ясно, сколько может быть в мире вузов со статусом УМК. На ранней стадии исследований было предложено к УМК относить первые 30 позиций ГРУ, однако вскоре стала очевидность чрезмерная жёсткость такого критерия, в связи с чем список был расширен до топ–100 [Балацкий, Екимова, 2012]. Позже было предложено дополнительно учитывать широту предметной (научной) диверсификации университета, определяемую на основе предметных рейтингов университетов (ПРУ) [Балацкий, Екимова, 2018]. Другой вопрос относительно ГРУ состоит в том, какие именно из всего их многообразия достоверно идентифицируют УМК. Так, по мнению Мишеля Стэка (Michelle Stack) из Университета Британской Колумбии (University of British Columbia), УМК определяется попаданием в «большую тройку» ГРУ, в которую входят рейтинги Quacquarelli Symonds (QS), Times Higher Education (THE) и Academic Ranking of World Universities (ARWU) [3].

Отталкиваясь от рейтинговой методологии, в 2018 г. было предложено альтернативное определение УМК, учитывающее масштаб достижений организации и силу ее бренда: университетом мирового класса может считаться университет, получивший широкое международное признание и имеющий первоклассные научные результаты по широкому кругу научных направлений [Балацкий, Екимова, 2018]. Такая трактовка УМК в неявном виде содержит в себе критерии Дж. Салми, но при этом позволяет перейти к процедуре их идентификации. В этом случае «широкое международное признание» аппроксимируется фактом вхождения вуза в топ–100 хотя бы в одного из авторитетных ГРУ, а «первоклассные научные результаты» – фактом вхождения вуза в топ–50 предметных рейтингов университетов определенной рейтинговой системы, «широкий круг научных направлений» – эвристически определяемым числом ПРУ, в которых вуз оказался в списке топ–50. Здесь и далее будем полагать, что первая часть сформулированного определения («университет, получивший широкое международное признание») представляет собой критерий глобальности успехов вуза, который назовём G–критерием, а вторая часть («имеющий первоклассные научные результаты по широкому кругу научных направлений») выступает в качестве локального критерия, определяющего число предметных областей успешной работы университетских исследователей и обозначаемого как L–критерий. Параметр L, помимо числа научных направлений, по которым университет является международным лидером, предполагает ещё и минимальную границу L*, превышение которой позволяет говорить об удовлетворительной научной диверсификации вуза. В дальнейшем будем отталкиваться от такого понимания УМК.

Алгоритм идентификации университетов мирового класса: базовый и модифицированный варианты

В ряде работ был предложен и неоднократно апробирован некий базовый алгоритм идентификации (БАИ) УМК с применением G– и L–критериев [Балацкий, Екимова, 2018; Balatsky, Ekimova, 2020]. Данный алгоритм представлял собой двухшаговую процедуру по последовательной оцифровке указанных двух критериев. Согласно БАИ на первом шаге проверяется G–критерий – входит ли вуз в топ–100 одного из пяти авторитетных ГРУ: Quacquarelli Symonds (QS), Times Higher Education (THE), Academic Ranking of World Universities (ARWU), Center for World University Rankings (CWUR) и National Taiwan University Ranking (NTU). Главным показателем проведенных расчетов выступает число УМК каждой страны мира [Балацкий, Екимова, 2018]. Если вуз входит в сотню лучших хотя бы по одному из указанных ГРУ, то он является претендентом на роль УМК. Иными словами, для соответствия вуза G–критерию необходимо, чтобы хотя бы один глобальный ранкер (разработчик рейтинга) признал его заслуги и включил его в топ–100 своего ГРУ. Опыт показал, что выполнение G–критерия является необходимым, но не достаточным условием. В связи с этим в качестве достаточного условия на втором шаге используется L–критерий: входит ли вуз в топ–50 не менее чем по 5 ПРУ по какой–либо рейтинговой системе; в данном случае величина L показывает фактическое число научных дисциплин, по которым университет вошёл в топ–50 ПРУ, а L*=5 выступает в качестве минимальной «границы отсечения» вузов. Для определенности прикладные расчеты опирались на данные предметного рейтинга университетов QS.

Описанный БАИ позволил не только определить пул УМК, но и проследить тенденцию к его изменению. Однако исследование динамики на основе базового алгоритма идентификации оказалось чрезвычайно ограничено из-за нехватки данных ПРУ за прошлые годы. В связи с этим была предпринята попытка построения упрощённого алгоритма идентификации УМК, который позволил бы рассмотреть более длинные динамические ряды. Сущность указанного подхода состояла в подсчёте УМК в разных странах и регионах планеты на основе данных различных ГРУ за разные годы, т.е. F–критерий игнорировался, но компенсировался использованием G–критерия для большего числа ГРУ. Для этого была задействована статистика девяти наиболее популярных ГРУ: Academic Ranking of World Universities (ARWU), National Taiwan University Ranking (NTU), Quacquarelli Symonds (QS), SCImago Institution Rankings (SIR), Round University Ranking (RUR), Times Higher Education (THE), Center for World University Rankings (CWUR), CWTS Leiden Ranking (LR), Worldwide Professional University Ranking (RankPRO). В целом применённый метод дал похожие, но менее точные результаты по сравнению с двухшаговым алгоритмом [Balatsky, Ekimova, 2020].

В настоящее время имеются многочисленные основания для дальнейшего усовершенствования базового алгоритма идентификации УМК. Так, его применение позволило вскрыть некоторые неожиданные методические проблемы, которые одновременно дают и дополнительную информацию о свойствах самого рынка передовых университетов. Рассмотрим этот аспект более подробно.

Построенные Рейтинги УМК за 2017, 2019 и 2021 гг. на основе базового алгоритма идентификации показывают перманентное расширение рассматриваемого рынка за счёт увеличения числа его участников. Из табл. 1 видно, что в среднем каждый год в список УМК при L*=5 добавлялся один новый участник. Это означает, что при сохранении такой тенденции к 2030 году рейтинг УМК будет включать более 120 университетов, что, во-первых, слишком много для такого рода объектов, а во-вторых, слишком сильно возрастает неравенство между участниками рынка, когда лидеры и замыкающие топ–листа оказываются качественно несопоставимы. Тем самым эмпирически установлено, что операциональное (прикладное) определение УМК на основе рейтинговой методологии не может быть статичным, а должно носить динамический характер и время от времени корректироваться. Данное обстоятельство связано с постепенным укрупнением национальных университетов в направлении осваиваемых ими научных направлений.

Таблица 1. Динамика числа УМК с разным критерием «отсечения» (L*)

Источник: составлено авторами

Ещё более наглядной указанная тенденция проявляется для списка УМК при L*=6 (табл. 1). В этом случае ежегодный прирост топ–листа составляет 1,75 единицы. Тем самым более жесткий критерий отсечения L* не приостанавливает рост числа УМК, как на это можно было надеяться, а наоборот, еще больше увеличивает скорость их «размножения». Этот факт лишний раз подтверждает, что в мире идет активная концентрация научных кадров в ведущих университетах, что не может не учитываться при определении и идентификации УМК.

Рассмотренные факты достаточны для уточнения БАИ и разработки модифицированного алгоритма идентификации (МАИ) УМК, который предусматривает следующие методические шаги.

Во-первых, целесообразно исходить из существования в мире ограниченного числа УМК, которое не меняется во времени. Этот принцип неизменности величины топ–листа университетов компенсируется принципом изменения во времени требований к УМК. Учитывая, что университеты–лидеры, попадающие в зону пристального внимания населения, группируются в списке топ–100, а к вузам за его пределами интерес всех стейкхолдеров резко падает, целесообразно ограничить искомый топ–лист 100 ведущими университетами мира, которые и будут квалифицироваться как УМК, т.е. W=100, где W – размерность списка УМК.

Во-вторых, для придания гибкости процедуре идентификации УМК при W=const границу отсечения L* целесообразно сделать плавающей во времени. При «переполнении» топ–списка потенциальных УМК, когда число его участников становится заметно больше 100, следует переходить к оценке вузов на основе более высокой границы отсечения. Формально данное правило имеет вид: если U(L*)>100, то осуществляется переход к построению рейтинга U(L**)<100, где L* и L** – старая и новая (увеличенная) границы отсечения; L**=L*+1. Для удобства можно ввести эвристическую величину допустимого превышения критической величины топ–листа, например, ∆=2. Тогда проверка первого условия уточняется следующим образом: U(L*)>102. Если изначально полученный топ–лист составляет 102 позиции, то можно ограничиться процедурой отбрасывания нижних двух университетов; в противном случае желательно повышать границу отсечения и строить рейтинг заново.

В-третьих, в случае, когда выполнено условие U(L**)<100<U(L*), то применяется простая процедура нормализации топ–листа (т.е. поддержания постоянства U=100): к списку величиной U** добавляется 100–U** университетов из списка U* по критерию ранжирования H (более подробно см.: [Балацкий, Екимова, 2018]). Например, за 2017 г. рейтинг с границей L**=6 составлял U**=94 позиции, а для границы L*=5 – U*=107 позиций (табл. 1). Для нормализации списка УМК к первому списку из U**=94 университетов добавляется 6 первых вузов из второго списка U*=107, которые не вошли в первый список. Такая процедура является более справедливой и правомерной, т.к. препятствует возникновению противоречий, когда более универсальные вузы отбрасываются, а более специализированные остаются в составе УМК.

Для иллюстрации предложенного модифицированного алгоритма идентификации сравним Рейтинг УМК(5) 2017 г. с Рейтингом УМК(6), составленный с учетом предложенных уточнений алгоритма отбора университетов. В этом случае возникает серьёзное, т.е. качественное, изменение результатов. Например, американские вузы University of Maryland, College Park и University of Florida, имея параметр F=5, занимали в исходном Рейтинге УМК(5) 2017 г. 90-е и 91-е места соответственно и уверенно опережали Texas A&M University и Korea University, имеющих параметр F=8 и стоящих на 96-ом и 97-ом местах соответственно. При применении МАИ Texas A&M University и Korea University заняли 89-е и 90-е места соответственно, тогда как University of Maryland, College Park и University of Florida оказались на 101-ом и 102-ом местах и тем самым вылетели из нормализованного Рейтинга УМК(6). В данном случае мы видим принципиальное искажение истинного положения дел, чем и оправдывается применение модифицированного алгоритма идентификации УМК, позволяющего правильно откалибровать исходные расчёты.

Ярким примером недоучёта L–критерия могут служить два латиноамериканских вуза – бразильский University of Sao Paulo (USP) и мексиканский National Autonomous University of Mexico (UNAM). Так, ГРУ QS в 2021 г. поставил британский University of Warwick с параметром L=9 на 62-е место, а японский Tokyo Institute of Technology с L=7 – на 56-е, тогда как USP с L=13 – только на 115-е (табл. 2). При этом UNAM, имеющий в период времени 2017–2019 гг. L=12/13, в топ–100 ГРУ QS в эти годы войти не смог. Указанные два латиноамериканских университета противоречат рейтинговой системе QS: занимая более чем достойное место в ПРУ данного ранкера, они не получали адекватной оценки в его ГРУ. Предлагаемый модифицированный алгоритм идентификации УМК позволяет нивелировать указанные недостатки ведущих рейтинговых продуктов (I – номер вуза в Рейтинге УМК).

Таблица 2. Параметры УМК Латинской Америки

Источник: составлено авторами

Из табл. 1 видно, что предложенный модифицированный алгоритм идентификации УМК востребован для 2017 и 2019 гг. и требует сопряжении локальных L–критериев L*=5 и L*=6, тогда как для 2021 г. можно ограничиться базовым алгоритмом идентификации с критерием L*=6, а последний, 101-ый по счету, университет можно просто отбросить.

Уточнение геополитической карты УМК: глобальная диспозиция

Применение МАИ УМК позволяет несколько уточнить расклад сил на мировом рынке университетов. В табл. 3 даны результаты двух сценариев определения УМК – БАИ с критерием L*=5 и МАИ с двумя сопряженными критериями L*=5 и L*=6 – для укрупнённых регионов мира.

Таблица 3. Число УМК геополитических центров мира согласно двум алгоритмам

Источник: составлено авторами

Полученные результаты позволяют сделать следующие выводы.

Во-первых, корректировка числа УМК для Азии минимальна, хотя имеет явный тренд к уменьшению – за 4 года оно уменьшилось с единицы до трех. Тем самым даже для стран Азиатского субконтинента базовый и модифицированный алгоритмы идентификации не являются инвариантными. Выявленный эффект вполне объясним, если учесть, что многие университеты Южной Кореи и Китая совсем недавно начали отстаивать свои международные позиции и пока не смогли закрепить свой первоначальный взрывной успех.

Во-вторых, сильное нарушение инвариантности между БАИ и МАИ характерно в основном для Американского и Европейского сегментов. Минимальное расхождение между региональными оценками УМК составляет 2, что уже не позволяет пренебрегать выявленными расхождениями.

В-третьих, наиболее чувствительной к уточнениям алгоритма идентификации оказалась Европа. Если для США и Канады расхождение между числом УМК по базовому и модифицированному алгоритмам было неизменным во времени и составило 2, то для Европы оно образовало настораживающий ряд: 2017 – 4, 2019 – 6, 2021 – 6. Тем самым можно констатировать, что в Европе имеется множество университетов, которые с трудом вписываются в критерии УМК и не могут надолго сохранить свои позиции в топ–листе. На основе этого факта можно утверждать, что европейский рынок УМК является более «рыхлым», чем американский. Более того, со временем надежность УМК Европы не возрастает, а убывает, что позволяет по–новому посмотреть на расклад сил в мировой системе.

В-четвертых, корректирующие расчеты показывают, что выявленная тенденция к установлению равновесия между американскими и европейскими сегментами УМК не подтверждается. Базовый алгоритм идентификации показывает, что Европа по числу УМК в 2019 г. даже обогнала США и Канаду, а в 2021 г. – между ними установился полный паритет. Однако согласно модифицированному алгоритму идентификации североамериканский сегмент устойчиво опережает европейский с слабо выраженным дрейфом в сторону равновесия: преимущество первого в 2017 г. составляло 7 УМК, в 2019 – 3, а в 2021 – 4. Вместе с тем нельзя отрицать и того факта, что даже по скорректированным данным модифицированного алгоритма модификации УМК их число в Европе растет, а в Северной Америке – падает.

Сказанное выше позволяет констатировать следующее. УМК Северной Америки медленно, но верно уступают свои позиции, в то время как Европейские университеты перехватывают у них инициативу. Вместе с тем в Европе велика волатильность процесса концентрации в ведущих университетах большого числа научных направлений, что делает их успех ненадежным. УМК Азии обозначили свое присутствие на мировом рынке, но развить успех 2017 года пока не могут. Подобная ситуация полностью соответствует общей геополитической турбулентности, возникшей в последние годы.

Уточнение геополитической карты УМК: локальные сдвиги

Рассмотрение сдвигов в диспозиции геополитических центров УМК не может быть до конца понято без понимания их внутренней неоднородности. Это касается прежде всего Европы и Азии. Для уяснения данного вопроса рассмотрим табл. 4, из которой видно, что три лидера азиатских УМК не проходят теста на надежность. И Китай, и Южная Корея, и Япония «потеряли» по одному УМК за четыре года. При этом Китай и Южная Корея являются «молодыми» участниками рынка УМК, в связи с чем некоторые их вузы еще не «дозрели» до нужных параметров и осуществляют движения по обретению и потере высоких международных позиций. Япония же, наоборот, уже в начале XXI была региональным лидером мирового рынка университетов, в связи с чем ухудшение ее позиций можно трактовать как своеобразный «закат» ее национальной научно–образовательной системы. При этом совершенно очевидно, что вытесняют ее из списка топ–листа прежде всего китайские и корейские вузы.

Таблица 4. Число УМК Азии согласно двум методикам

Источник: составлено авторами

Среди европейских стран также наметились определенные перестановки (табл. 5). Например, весьма заметна утрата позиций британскими университетами, которые, будучи ключевым элементом англо–саксонской научно–образовательной системы, до сих пор безоговорочно доминируют в Европе: число их УМК за 4 года уменьшилось на четверть, но все равно остаётся рекордным. В состоянии незначительной стагнации пребывает Германия, безуспешно стараясь вырваться в лидеры, тогда как Голландия уверенно перехватывает у нее инициативу и на сегодняшний день обладает более мощной университетской системой по сравнению с самой развитой страной Европы. Швеция и Дания демонстрируют наличие явного потенциала, но если первая его немного увеличивает, то вторая – теряет.

Таблица 5. Число УМК Европы согласно двум методикам

Источник: составлено авторами

Особое место среди европейских стран занимает Россия [4] с одним УМК в лице Московского государственного университета (МГУ) им. М.В. Ломоносова, который также относится к разряду нестабильных игроков мирового рынка. Так, согласно модифицированному алгоритму идентификации, в 2017 г. он ещё вполне уверенно входил в разряд УМК, однако в 2019 г. покинул их список, а в 2021 снова вернулся в него в качестве замыкающего участника (табл. 6).

Таблица 6. Место МГУ в двух версиях Рейтинга УМК

Источник: составлено авторами

Если в ближайшее время в МГУ не произойдет радикального оздоровления системы управления, то можно ожидать окончательного выхода России с рынка УМК. В этом смысле можно говорить, что Россию в Рейтинге УМК заменяют университеты Латинской Америки, для которых характерна обратная тенденция: при ужесточении L–критерия мексиканский UNAM сохраняют свои места, а бразильский USP сдвигается по турнирной таблице немного вверх (табл. 7).

Таблица 7. Место латиноамериканских вузов в двух версиях Рейтинга УМК

Источник: составлено авторами

Проведённые расчёты позволяют сделать вывод, что в период официальной политики интеграции России в международное научно–образовательное сообщество ей не удалось преуспеть в данном начинании. Наоборот, даже в таком лояльном к России ГРУ, как китайский ARWU, МГУ с 2017 по 2021 гг. опустился с 87-го места на 93-е. Остальные вузы России в ПРУ QS с трудом выходили на параметр L=1/2, что не позволяет им даже в обозримом будущем претендовать на статус УМК. Попытка чисто механически «накачивать» параметры, учитываемые в ГРУ и ПРУ, без учета востребованности и содержательности проводимых исследований не позволило выполнить поставленную задачу. Однако 2022 год перечеркнул даже те незначительные успехи, которые были достигнуты Россией за предыдущее десятилетие. Из-за специальной военной операции России на Украине страна подверглась беспрецедентными по масштабу и силе международным санкциям, одним из следствий которых стало частичное, а в будущем, скорее всего, и полное, «отлучение» российских университетов от ГРУ и ПРУ: сотрудничество между ведущими рейтинговыми агентствами и российскими вузами прекращается.

Верификация результатов идентификации УМК

В настоящее время не существует никаких общепризнанных методов оценки верификации рейтингов, в том числе рейтингов университетов. В связи с этим каждый раз эта работа превращается в уникальный анализ, не предполагающий тиражирования на другие рейтинговые продукты. В нашем случае построенные рейтинги УМК подводят к однозначному выводу, что Россия выступает в качестве аутсайдера рынка передовых университетов. В связи с этим правомерно задать сакраментальный вопрос: насколько все плохо? Насколько объективны полученные выводы? Являются ли УМК в своем нынешнем понимании релевантным артефактом имеющегося в стране интеллектуального потенциала и технологической мощи?

Для ответа на поставленные вопросы оттолкнемся от следующих представлений. В настоящее время в мире имеется своеобразный пул стран, обладающих ядерным оружием; для его названия стало уже расхожим соответствующее политологическое клише – Ядерный клуб. Как правило, обладание указанным оружием предполагает наличие в стране развитых ракетных технологий, авиастроения и атомной энергетики. В свою очередь указанные отрасли предполагают высокий уровень технологического развития страны и ее значительные успехи в естественно–научных и инженерных науках. Мировой опыт показывает, что создание современного военно–промышленного комплекса подразумевает весьма квалифицированные кадры, которые не только получили хорошее базовое образование, но и серьезно углубили свои специальные знания при работе в соответствующих научных центрах. Сказанное позволяет выдвинуть важное предположение: все страны, обладающие ядерным оружием, должны иметь в своем экономическом арсенале хотя бы один УМК. Следовательно, государства Ядерного клуба в лице своих вузов должны найти отражение в ГРУ и ПРУ. Более того, их отсутствие в рейтингах УМК является тестом на имеющиеся в методологии рейтингования упущения и недостатки. Именно из этого положения будем исходить далее при оценке степени валидности (адекватности и работоспособности) построенного рейтинга УМК.

В табл. 8 приведены страны Ядерного клуба, куда включены также Израиль, который официально отрицает наличие ядерного оружия, ЮАР, которая имела его в 1979–1989 гг., а сейчас не имеет, и Иран, который фактически вплотную подошел к его созданию. Для трех волн Рейтинга УМК (L*=6) показано наличие (+) или отсутствие (–) в нем стран Ядерного клуба. Сформированный список можно использовать для построения индекса (коэффициента) валидности Рейтинга УМК (J):

                            (1)

где i – индекс страны Ядерного клуба; N – число стран с наличием ядерного оружия (N=9); M – число стран Ядерного клуба без ядерного оружия (M=2); t – индекс года составления Рейтинга УМК; T – число составленных рейтингов (волн) (T=3); δ_it – булева переменная присутствия i–ой страны в Рейтинге УМК t–го года:

(2)

В числителе индекса валидности J стоит показатель присутствия стран Ядерного клуба в Рейтинге УМК, а в знаменателе – его максимальное число. Так как в списке Ядерного клуба присутствуют страны, еще (Иран) или уже (ЮАР) не имеющие ядерного оружия, то для них переменная присутствия берется равной половине стандартной переменной (2).

Расчеты по формуле (1) показывают, что для составленных трех волн Рейтинга УМК величина индекса валидности J составляет 43,3%. Это меньше критической отметки в 50%, следовательно, может считаться незначительной величиной, свидетельствуя о крайне низкой точности Рейтинга УМК.

Таблица 8. Присутствие университетов ядерных держав в Рейтинге УМК

Источник: составлено авторами

Полученный результат является очень важным, т.к. позволяет сделать важные и далеко идущие выводы.

Как оказывается, все наиболее авторитетные рейтинги университетов настроены не столько на реальные экономические и технологические успехи, обусловленные научно–образовательной деятельностью вузов, сколько на информационные и теоретические проявления исследовательской деятельности. Именно этим объясняется, что более половины стран Ядерного клуба вообще не обозначили свое присутствие в построенном на основе современных рейтинговых продуктов списке УМК. И наоборот, в него попали страны, которые с большим трудом могут быть признаны мировыми технологическими лидерами. Например, Австралия, Новая Зеландия, Бельгия, Дания. Даже 5–6 УМК Германии, не имеющей ядерного оружия, ракетно–космической отрасли, авиа– и судостроения, вызывают большие вопросы с точки зрения соответствия современным запросам сферы высоких технологий. На этом фоне МГУ в качестве единственного в стране и замыкающего список УМК также смотрится несколько не логично. У России в отличие от указанных стран имеется космическая станция, средства космической доставки, атомная энергетика полного цикла, передовые ракетные технологии, ядерное оружие всех видов, авиастроение и судостроение, включая создание атомных ледоколов. В 2020–2021 гг. Россия в сжатые сроки создала несколько вакцин от COVID–19, не уступающим по качеству аналогичным западным продуктам. Таким образом, определенное несоответствие между технологическим потенциалом многих стран и их представленностью в Рейтинге УМК имеется.

Из табл. 8 хорошо просматривается своеобразная западоцентричность рейтингов УМК: даже если отбросить Иран и ЮАР, то страны Ядерного клуба Запада учтены на 100%, тогда как государства Востока – только на треть.

Причина указанного рассогласования состоит в самой методологии составления ГРУ и ПРУ. Если при составлении первых главным фактором выступает репутация университета в глазах опрашиваемых экспертов, то при составлении вторых в первую очередь учитываются научные публикации вузов в специализированных международных базах данных. Однако надо признать, что репутация является трудноуловимой сущностью и не поддается точной оценке, тогда как публикационная активность может быть замерена весьма точно, но она, судя по всему, очень отдаленно связана с реальными технологическими успехами страны. Таким образом, ГРУ нацелены на оценку некоего виртуального феномена, а ПРУ – на оцифровку научного «полуфабриката» в форме статей.

Особенность современной передовой науки сегодня можно выразить фразой: «все находящееся в открытом доступе – не ценно, а все то, что действительно ценно – не доступно». Тем самым ранкеры при составлении университетских рейтингов ориентируются на устаревшие критерии продуктивности научной деятельности. Всем хорошо известно, что создание современных видов вооружения предполагает наличие отечественных научных (и образовательных!) школ в области механики, математики, физики, химии, материаловедения и пр., однако этот факт не отражается в современных рейтинговых продуктах. Подводя итог сказанному, можно констатировать, что нынешние способы идентификации УМК ориентированы на публичную составляющую деятельности исследователей и организаций, что и приводит к недоучету стратегических научно–технологических результатов, не подлежащих разглашению или не представленных в информационном поле Запада.

Для иллюстрации низкой валидности списка УМК воспользуемся следующим аллегорическим примером. Индия, не имеющая на своей территории ни одного УМК, способна нанести по Австралии абсолютно сокрушительный ядерный удар, в ответ на который зеленый континент, обладающий в 2021 г. шестью УМК, может лишь засыпать потенциального противника ворохом высокорейтинговых статей и резолюций о международном признании своих научных достижений.

УМК: миф или реальность?

Проведённое выше исследование позволяет выдвинуть несколько важных тезисов.

Во-первых, существующие до настоящего момента представления о таком явлении, как УМК, уже не соответствуют новым реалиям. Всемирно признанные передовые университеты разных стран даже если и связаны с реальными технологическими и экономическими успехами своего материнского государства, то крайне сложным и неочевидным образом. Сегодня есть основания говорить о том, что само понятие УМК во многом потеряло свой исходный смысл и нуждается, по крайней мере, в радикальном пересмотре. В худшем случае придется констатировать отсутствие УМК как таковых и превращение данного понятия в модный симулякр.

Во-вторых, имеющиеся сегодня у мирового сообщества информационные ресурсы позволяют с удовлетворительной точностью оцифровать конкуренцию университетов только для двух регионов мира – Европы и Северной Америки. Фактически весь азиатский континент, являющийся очагом повышенной экономической активности, выпадает из зоны мониторинга современных специализированных рейтинговых продуктов.

В-третьих, нерелевантность понятия УМК ставит обширный комплекс практических вопросов. Например, нужно вообще стране бороться за создание таких структур на своей территории? Насколько оправданы организационные и финансовые затраты для создания УМК, которые неочевидным образом влияют на технологический прогресс? Насколько оправданы для университетов такие «демократические» нормы, как солидный эндаумент, кадровая открытость, привлечение значительной доли сотрудников из-за рубежа и т.п.?

В-четвертых, низкая валидность рейтинговой информации о передовых университетах мира ставит вопрос о национальной модели УМК. Есть все основания полагать, что единой и всеобъемлющей модели данных объектов не существует. Более конструктивным представляет поиск странами своей собственной формы организации университетов для обеспечения их глобальной конкурентоспособности. Не исключено, что это предполагает сложное сочетание волюнтаризма и демократии, открытости и секретности, свободы и ответственности, коллективизма и индивидуализма и т.п.

В настоящее время многие из поставленных вопросов не имеют ответов. Более того, на повестке дня стоит и более серьезный вопрос о том, сохранится ли вообще нынешняя роль университетов в постиндустриальном мире. Современные крупные, забюрократизированные и маломаневренные университеты, оторванные от прямого участия в передовых технологических программах, вообще сойдут со сцены и потеряют свои позиции, которые они удерживали на протяжении тысячелетия. Не исключено, что университеты и сохранятся, но их организационная модель изменится настолько, что можно будет говорить о качественно новом явлении в научно–образовательной сфере.

Заключение

Возвращаясь к цели статьи, можно констатировать крайне ограниченную дееспособность предложенного ранее метода идентификации УМК, а также и самого понятия данного объекта. Если для США, Канады и стран Западной Европы указанное понятие и алгоритмы идентификации вполне работоспособны, то для остальных регионов мира они не подходят. Это означает, что даже в самом общем понимании УМК представляет собой нечто неопределенное и даже мифическое. Возникающие в связи с этим вопросы пока остаются без ответов. Можно определенно утверждать лишь то, что имеется потребность в ином определении УМК и иных критериях из выбора из множества всех университетов.

В настоящее время теоретическая мысль уже обозначила свой вектор при объяснении социальной эволюции – от моно– к поликаузальным построениям [Полтерович, 2018а; Полтерович, 2018б]. Совсем недавно Паата Р. Леиашвили (Paata R. Leiashvily) пошёл ещё дальше, введя понятие каузальной открытости: «…экономика есть организационно замкнутая, но каузально открытая система экономических действий» [Леиашвили, 2022]. Это означает, что число факторов развития экономической системы и ее объектов фактически неограниченно. И разумеется, набор этих факторов для разных стран может быть разным. С этой точки зрения Россия как никогда ранее нуждается в структурах наподобие УМК, однако в основу их понимания и идентификации должны быть заложены иные критерии. Эти вопросы пока остаются открытыми, однако от ответов на них зависит политика создания в России современных научно–образовательных центров, способных выступить в качестве драйверов экономического развития и технологического прогресса. По нашему мнению, центральным свойством УМК должно выступать их непосредственное участие в реальных высокотехнологичных проектах самого высокого (мирового) уровня и обеспечение за счет этого значительного вклада в развитие национальной экономики. Все виртуальные характеристики университетов наподобие репутации и публикационной активности должны отойти на второй план и использоваться в качестве второстепенной информации.

Источники

Балацкий Е.В., Екимова Н.А. (2012). Условия формирования российских университетов мирового класса // Общество и экономика. № 7–8. С.188–210.

Балацкий Е.В., Екимова Н.А. (2018). Опыт идентификации университетов мирового класса // Мировая экономика и международные отношения. Т. 62, № 1. С. 105–114. DOI: 10.20542/0131–2227–2018–62–1–104–113.

Кинчарова А.В. (2014). Методология мировых рейтингов университетов: анализ и критика // Университетское управление: практика и анализ. № 2. С. 70–80.

Леиашвили П.Р. (2022). Экономика как сложная система экономических действий. Тбилиси: Институт социальных и экономических исследований. 135 с.

Полтерович В.М. (2018а). К общей теории социально–экономического развития. Часть 1. География, институты или культура? // Вопросы экономики. № 11. С. 1–22. DOI: 10.32609/0042–8736–2018–11–5–26.

Полтерович В.М. (2018б). К общей теории социально–экономического развития. Часть 2. Эволюция механизмов координации // Вопросы экономики. № 12. С. 77–102. DOI: 10.32609/0042–8736–2018–12–77–102.

Салми Д. (2009). Создание университетов мирового класса. М.: Издательство «Весь Мир». 132 с.

Салми Д., Фрумин И.Д. (2013). Как государства добиваются международной конкурентоспособности университетов: уроки для России // Вопросы образования. № 1. С. 25–68. DOI: 10.17323/1814–9545–2013–1–25–68.

Aghion Ph., Dewatripont M., Hoxby C., Mas–Colell A., Sapir A. (2007). Why reform Europe’s universities? Bruegel Policy Brief, iss. 04. URL: http://aei.pitt.edu/8323/1/PB200704_education.pdf.

Alden J., Lin G. (2004). Benchmarking the Characteristics of a World–Class University: Developing an International Strategy at University Level. London: Leadership Foundation for Higher Education.

Altbach P.G. (2004). The Costs and Benefits of World–Class Universities. Academe, vol. 90, no. 1, pp. 20–23. DOI: 10.2307/4025258.

Altbach P.G., Salmi J. (2011). The road to academic excellence: The making of world–class research universities. Washington: World Bank Publications. 394 p.

Balatsky E.V., Ekimova N.A. (2020). Global Competition of Universities in the Mirror of International Rankings. Herald of the Russian Academy of Sciences, vol. 90, no. 4, pp. 417–427. DOI: 10.1134/S1019331620040073.

Cazorla A., Stratta R. (2017). La Universidad: Motor de Transformación de la Sociedad. Spain: Grupo GESPLAN UPM. 247 p. (In Spain).

De los Ríos–Carmenado I., Sastre–Merino S., Lantada A.D., García–Martín J., Nole P., Pérez–Martínez J.E. (2021). Building world class universities through innovative teaching governance. Studies in Educational Evaluation, vol. 70, art. 101031. DOI: 10.1016/j.stueduc.2021.101031.

Geuna A., Muscio F. (2009). The Governance of university knowledge transfer: a critical review of the literature. Minerva, vol. 47, no. 1, pp. 93–114. DOI: 10.1007/s11024–009–9118–2.

Hazelkorn E. (2011). Rankings and the Reshape of Higher Education: The Battle for World Class Excellence. Basingstoke: Palgrave Macmillan. 259 с. DOI: 10/1057/9780230306394.

Huisman J. (2008). World–Class Universities. Higher Education Policy, vol. 21, no. 1, pp. 1–4. DOI: 10.1057/palgrave.hep.8300180.

Khoon K.A., Shukor R., Hassan O., Saleh Z., Hamzah A., Ismail R. (2005). Hallmark of a World–Class University. College Student Journal, vol. 39, no. 4, pp. 765–768.

Lavalle C., de Nicolas V.L. (2017). Peru and its new challenge in higher education: Towards a research university. PLoS ONE, article e0182631. DOI: 10.1371/journal.pone.0182631.

Liu N.C., Cheng Y. (2005). The Academic Ranking of World Universities. Higher education in Europe, vol. 30, no. 2, pp. 127–136. DOI: 10.1080/03797720500260116.

Mohrman K., Ma W., Baker D. (2008). The Research University in Transition: The Emerging Global Model. Higher Education Policy, vol. 21, no. 1, pp. 5–27. DOI: 10.1057/palgrave.hep.8300175.

Muscio A., Quaglione D., Vallanti G. (2013). Does government funding complement or substitute private research funding to universities? Research Policy, vol. 42, no. 1, pp. 63–75. DOI: 10.1016/j.respol.2012.04.010.

Olcay G.A., Bulu M. (2017). Is measuring the knowledge creation of universities possible? A review of university rankings. Technological Forecasting and Social Change, vol. 123, pp. 153–160. DOI: 10.1016/j.techfore.2016.03.029.

Perkmann M., Walsh K. (2009). The two faces of collaboration: impacts of university–industry relations on public research. Industrial and Corporate Change, vol. 18, no. 6, pp. 1033–1065. DOI: 10.1093/icc/dtp015.

Rigoglioso M. (2014). The Demand for ‘World–Class Universities’: What is Driving the Race to the Top? USA: Stanford Graduate School of Education. URL: https://ed.stanford.edu/news/demand–world–class–universities–what–driving–race–top.

Salmi J., Altbach P.G. (2020). World–Class University. In: Teixeira P.N., Shin J.C. (eds). The International Encyclopedia of Higher Education Systems and Institutions. Springer, Dordrecht. DOI: 10.1007/978–94–017–8905–9_37.

Turner D.A. (2013). World class universities and international rankings. Ethics in science and environmental politics, vol. 13, pp. 1–10. DOI: 10.3354/esep00132.

Van Raan A.F.J. (2005). Fatal attraction: Conceptual and Methodological Problems in the Ranking of Universities by bibliometric methods. Scientometrics, vol. 62, no. 1, pp. 133–143. DOI: 10.1007/s11192–005–0008–6.

Wang Q., Cheng Y., Liu N.C. (2013). Building World–Class Universities. Different Approaches to a Shared Goal. Rotterdam: SensePublishers. 226 p. DOI: 10.1007/978–94–6209–034–7_1.