Введение: новое звучание старых истин. Сегодня все мы живем в эпоху глобальной турбулентности, когда старый мир рушится, а новый еще не построен и даже как-то не очень хочет строиться. В такие периоды общество и все его члены пребывают в безопорном состоянии – под сомнением оказываются все базовые ценности и принципы, не ясна модель жизненного успеха, рушатся традиционные связи с людьми. В это время возникает много сакраментальных вопросов типа: почему так происходит? Куда мы катимся? Что в мире не так? На что опереться в этом всеобщем хаосе?
И вот в этот момент приходят разнообразные пророки. На роль такого современного пророка уже около десятилетия претендует Нассим Талеб, экономист и биржевой трейдер ливанского происхождения с американским гражданством. В настоящий момент российский читатель получил его очередной бестселлер (Талеб, 2018), в котором осмысливаются самые злободневные проблемы современного общества, затрагивающие буквально каждого человека. Именно поэтому обойти вниманием данное произведение, насыщенное интересными идеями, никак нельзя.
Центральной идеей книги является тезис, согласно которому все эффективные решения в этом мире принимаются только людьми, в полной мере разделяющими риск от неправильно принятого ими решения, т.е. если их «шкура стоит на кону».
Надо сказать, что анализируемая книга не обижена вниманием ни на Западе, ни в России. В англоязычном мире вышло изрядное число рецензий и обзоров на нее, в которых идеи Талеба и форма их подачи подверглись довольно серьезной критике. Тональность отзывов сильно разнится. Например, Уильям Лейт из «Evening Standard» ограничился предельно краткой рецензией, в которой иронизирует по поводу главных злодеев современного мира – бывшего министра финансов США Роберта Рубина, а также академических ученых Стивена Пинкера, Тома Пикетти и нобелевского лауреата Ричарда Талера, чьи модели не убеждают Талеба; не меньшую иронию вызывают и герои автора – Юлиан Отступник, римские императоры, погибшие в бою, и современный азартный игрок Эд Торп (Leith, 2018).
Еще более короткий обзор книги был сделан изданием «The Economist», в котором автора ловят на многочисленных примерах использования различных стандартов к своим и чужим аргументам; по мнению рецензента, Талебу есть что сказать, но злые перепалки с идейными оппонентами сводят на нет позитивную часть его изысканий (Nassim Taleb explains…, 2018).
Зои Уильямс из «The Guardian» разразилась еще более едкой критикой стиля Талеба – ее вполне справедливо раздражает тезис автора, что каждый экономист, журналист, рецензент книг или профессор, не являющийся частью «активной и транзакционной жизни», представляет собой заядлого идиота, если, конечно, он не является близким другом самого Талеба (Williams, 2018). Не меньше ее раздражает и самолюбование Талеба на основе сочетания бесстрашия, веры в себя и нескромности. По ее мнению, это добавляет ему харизмы и делает его своеобразным фестивальным мессией, за которым можно пойти в реку, если принял изрядную дозу наркотика. Обращает Зои Уильямс и на естественные пределы самого принципа «шкуры на кону». Например, совершенно не обязательно (и даже нежелательно!), чтобы закон об убийстве написала мать убитого ребенка (Williams, 2018).
Однако некоторые рецензенты книги Талеба стараются увидеть в ней конструктивные моменты. Например, Аджай Сабхарвал полагает, что ливанский экономист открывает дискуссию о том, чего давно не хватало в академическом или журналистском мире, а именно, о морали капитализма. При этом обозреватель поясняет, что Талеб отнюдь не против создания капитала, он против деструктивной погони за рентой. Если неравенство возникает в результате создания реальной стоимости человеком, поставившим шкуру на кон, то такое неравенство общество может принять; если же человек получает все, не рискуя при этом ничем, то такое положение дел недопустимо (Sabharwal, 2018).
Отзывы российских читателей Талеба в целом совпадают с мнением западных рецензентов. Так, один из обозревателей справедливо утверждает, что «книги Нассима Талеба вызывают неоднозначную реакцию, но они всегда становятся событием» (Колесников, 2018). Данный факт дает основание рецензенту провести анализ идей американского экономиста буквально по пунктам. В другом месте читатель очень точно резюмирует основную мысль книги: «…есть всего два типа людей – те, кто перекладывает риски на других, и те, кто несет их сам» (Ковалева, 2018). Еще один рецензент дает абсолютно точную характеристику стиля автора: «Талеб пишет сложно, метко и язвительно, с интересными формулировками… И – обо всем на свете» (Нассим Николас Талеб…, 2018). А в другом месте дается характеристика и самому автору: «Талеб – крутой. Он просто Чак Норрис среди современных философов, экономистов и прочих умных людей» (Нассим Николас Талеб…, 2018). В другом отзыве данный красочный портрет дополняется не менее значимым свойством автора: «Талеб почувствовал вкус денег и решил стать Дарьей Донцовой? В каждой книге всё больше и больше воды…» (Истинный интеллект…, 2018). А кто-то указывает на очередное противоречие образа мышления автора: «Талеб очень много критикует различных людей в книге, называя их идиотами. При этом придерживается добродетели, которая как раз учит толерантно относиться к людям, ведь они заблуждаются не специально» (Рискуя собственной шкурой…, 2018).
Очень точное наблюдение высказано одним рецензентом относительно основных понятий книги. Так, принцип «шкуры на кону» служит своеобразным связующим звеном между риском и вознаграждением; при его отсутствии экономическая система деградирует и разваливается (Фаизова, 2018).
Наверное, можно остановиться на этом перечислении мнений о рассматриваемой книге. Всего сказанного вполне достаточно для того, чтобы понять правильный подход к работе Талеба – надо полностью абстрагироваться от личности автора, сконцентрировавшись на его основных идеях. А последние действительно заслуживают того, ибо затрагивают самые основы социального бытия и, как это часто бывает, заполняют некоторые белые пятна в управленческой науке.
Забытый принцип управления и феномен бюрократии. Книга Талеба полна афоризмов и сентенций. Главное место среди них занимает принцип шкуры на кону (ПШК), который звучит тривиально: «Тех, кто ничем не рискует, нельзя допускать к принятию каких бы то ни было решений» (Талеб, 2018. С.28). Как справедливо замечает сам автор, идея ПШК вплетена в историю: общества управлялись теми, кто принимает на себя риск, а не теми, кто его навязывает другим. Таким образом, можно констатировать, что ПШК – это хорошо известный с древности принцип, но в современном обществе его игнорируют, стараются забыть, против чего и восстает Талеб. Отказ от ПШК ведет к тому, что лицо, принимающее решение, не несет ответственности за него и тем самым перекладывает риски принятого им решения на других людей. Такая ситуация рано или поздно ведет к социальной катастрофе.
ПШК имеет под собой и глубокую психологическую основу. Используя метафору Талеба, можно говорить, что у человека есть две части мозга: одна работает, когда он ставит шкуру на кон, другая – когда не ставит. В результате получается, что в зависимости от выполнения или невыполнения ПШК будут генерироваться разные решения. Причем данный принцип играет огромную роль в обучении и формировании ясного мышления. По личному признанию Талеба, когда он не ставит шкуру на кон, он проявляет редкостное тупоумие; когда же появляется риск, то он начинает без труда анализировать и учитывать вероятности самых запутанных явлений (Талеб, 2018. С.57).
Ранее мы уже отмечали, что ПШК служит своеобразным связующим звеном между риском и вознаграждением (Фаизова, 2018). Раскроем этот тезис с формальной стороны. Если нарисовать две гипотетические кривые распределения риска R=R(L) и дохода (вознаграждения) W=W(L) по социальным группам населения (L), то в условиях ПШК эти убывающие кривые будут примерно параллельны друг другу, а в идеале – совпадать [1] (рис.1); в реальности имеет место ситуация, когда распределение риска прогибается вниз с одновременным подъемом «хвоста» за счет перекладывания ответственности высшими социальными группами на низшие и становится симметричным относительно распределения дохода. Тогда вместо распределения R1(L), близкого к идеальному, получается деформированное распределение R2(L). Продолжая данную логику, можно сказать, что показатель расхождения величины рисков в двух распределениях будет характеризовать степень правильности общественного устройства , где i – индекс социальной группы. Чем больше коэффициент деформации ∆, тем слабее проявляется ПШК и тем хуже вся социальная конфигурация.
Данное изящное построение, неявно присутствующее у Талеба, заиграет еще более яркими красками, если его поместить в контекст одного из фундаментальных тезисов Дугласа Норта относительно вектора эволюции общества. Согласно трактовке Норта, мир развивается путем перекладывания рисков из физического мира в мир социальный. Накапливаемые человечеством знания ведут к появлению новых технологий и росту власти над природой (физическим миром), снижая тем самым неопределенность действий окружающей среды. Однако такие сдвиги ведут к усложнению социальной среды и формированию новых институтов, которые становятся источником совершенно новой, социальной неопределенности [Норт, 2010. С.38].
Рис.1. Распределение населения в зависимости от риска и дохода.
Нарисованная картина эволюции провоцирует вполне закономерный вопрос: а как долго могут риски перекладываться из физического мира в мир социальный? И не грозит ли такое развитие событий переполнением социальных рисков и взрывом всего общественного устройства? И Норт дает самый общий ответ на эти вопросы: борьба с социальными рисками ведется путем внедрения новых институтов (правил игры), которые эффективно переупорядочивают накопленные риски и тем самым снимают социальное напряжение [Норт, 2010. С.183]. И в этой точке концепции Норта Талеб ее прекрасно дополняет, утверждая, что распределение материальных и моральных благ в обществе должно быть строго привязано к распределению рисков между конкретными людьми, а эта связка обеспечивается ПШК. В этом смысле талебовский принцип выступает в качестве самого важного института и эволюционного принципа современного общества, который гарантирует, что риски не выйдут за пределы допустимого: «ПШК держит человеческую спесь под контролем» (Талеб, 2018. С.35).
В контексте теории Талеба новое звучание получает феномен бюрократии, который трактуется им как некая конструкция, отделяющая человека от его действий (Талеб, 2018. С.30). Современный бюрократ редко оказывается в качестве бенефициара собственных решений, следовательно, обратная связь от его деятельности отсутствует, а это является залогом нерационального управления. В этом пункте Талеб четко определяет, что рациональными являются решения, способствующие выживанию коллектива и индивида, причем в строгой иерархии – прежде всего, большие группы (целое), а потом конкретный человек (часть); частью можно пожертвовать, но гибель целого невосполнима. Нарушение этого принципа грозит катастрофой, когда могут погибать не только отдельные люди, но и целые народы. Бюрократия же, не имеющая обратных связей и замкнутая сама на себя, склонна усложнять свои решения до тех пор, пока сама же не рухнет.
Концепция Талеба чрезвычайно актуальна для современной России, которая сегодня бьет рекорды по масштабу бюрократизации. Например, российские власти ввели в практику оценки научных организаций и университетов ключевые показатели эффективности (КПЭ), которые напрямую не имеют отношения ни к содержанию научной деятельности, ни к жизни. При этом все это сделано после разрушения промышленности и разрыва ее связей с образованием и наукой. В результате наука и образование превратились в самодостаточные анклавы, поощряемые из бюджета страны в зависимости от выполнения КПЭ – публикуемости и цитируемости исследователей. Итогом такой политики становится невостребованность результатов науки (образования), уход из нее наиболее талантливых людей, который в перспективе закончится крушением всей отрасли.
Относительно назначения бюрократов в России на высокие должности имеет место классическое нарушение ПШК: человек, назначенный на высокий пост с сопутствующими ему бонусами (деньги, власть, положение), может полностью развалить находящийся в его ведении объект управления, после чего будет переведен на другую работу – с повышением. Похожая ситуация давно наблюдается в банковском частном секторе многих западных стран.
Характерно, что во времена И.В.Сталина ПШК действовал безукоризненно: назначаемый директор завода прекрасно знал свои задачи, равно как и то, что его ждет в случае провала – ответственность в форме тюремного заключения или даже расстрела. В политическом дискурсе современной России ПШК в талебовском понимании (но за много лет до Талеба!) пропагандировал оппозиционный политик Ю.И.Мухин, призывающий ввести практику оценки избирателями на выборах деятельности старого состава власти путем проставления отметки в одной из строк бюллетеня – «Достоин наказания», «Достоин поощрения», «Без последствий» (Мухин, 2011). Таким образом, ПШК широко применялся в древней истории и пытается пробить себе дорогу в нынешнем мире.
В общефилософском аспекте ПШК уменьшает свободу индивида, но одновременно с этим повышает стабильность всей социальной системы. Утешением этому может служить тот факт, что речь идет об урезании свободы делать глупые ошибки, за которые расплачиваются другие, а это не так уж страшно для умных и ответственных людей.
Эффект Линди и современная наука. Особый интерес вызывает аспект, связанный с вознаграждением за принятые на себя риски, а этот вопрос непосредственно связан с оценкой истинных результатов деятельности человека. И здесь Талеб вводит несколько свежих идей. В частности, он формулирует понятие эффекта Линди, согласно которому: 1) истинная ценность любого творения (идеи, технологии, книги, корпорации и т.д.) определяется его живучестью, т.е. сроком жизни θ; 2) ожидаемый (в будущем) срок жизни творения τ определяется его фактическим (в прошлом) возрастом. Эффект Линди можно записать формально: в жесткой формулировке – ожидаемый срок жизни творения полностью определяется его фактическим возрастом, т.е. τ=θ; в мягкой форме – чем больше фактический возраст творения, тем выше ожидаемый срок жизни, т.е. . Например, если книга или научная концепция продержалась 100 лет и до сих пор актуальна, то весьма велика вероятность того, что она продержится еще столько же. Ибо истинным оценщиком является время, т.е. способность противостоять разрушительному хаосу.
Говоря в данном контексте о когнитивной сфере, Талеб ставит очень точный диагноз: глобальная проблема современной науки состоит в том, что ее потребителями не могут быть сами производители (исследователи), это должен быть кто-то другой, т.е. люди за пределами отрасли. Это также верно, как то, что писателя должны оценивать его читатели, а не критики или коллеги–писатели, композитора и музыканта – слушатели, бизнесмена – его личный бухгалтер и т.д. Иными словами, истинный критерий – признание рынка, а не коллег по цеху; невозможность прямой рыночной проверки ведет к профанации. В России этот простой принцип систематически нарушается и даже более того – критикуется как глубоко ошибочный.
Другая идея состоит в том, что современный исследователь должен поставить что-то на кон, например, свое свободное от работы время или здоровье. Здесь хрестоматийными могут считаться примеры из прошлого. Так, Иоганн Кеплер делал свои выкладки и расчеты планетных орбит ночью, отрывая на эту деятельность драгоценное время ото сна, после полного рабочего дня в качестве придворного астролога. Антони ван Левенгук всю жизнь был торговцем и оптиком, а микроскоп он создал и открыл с его помощью бактерии в свободное от работы время. Еще более впечатляющие жертвы приносил на алтарь науки Илья Мечникова, который, проверяя свои гипотезы о распространении бактерий, привил себе холеру и возвратный тиф; доказывая действенность разработанной им мази, намеренно заразил себя сифилисом. Подобных примеров можно привести бесконечное множество. Однако сегодня ПШК в науке нарушен и ученые работают за зарплату и гранты, не несут персональной ответственности за допущенные ошибки, а оценивают их по публикациям в престижных журналах, что является на самом деле лишь признаком их эффективного укоренения в академическом сообществе. Талеб справедливо восстает против нынешней «отформатированной» науки. Уже сейчас можно сказать, что его позиция не просто верна, а требует широкого обсуждения и внедрения в жизнь.
Учение об эмерджентности и принцип шкуры на кону. Вне всякого сомнения, Талеб является одним из преданных апологетов системного подхода. Он постоянно призывает читателя учитывать то, что в социальной системе участников много и они взаимодействуют. Следовательно, надо строго различать индивидуальное и коллективное поведение. Если формализовать эту логику, то можно говорить о существовании глобального системного баланса, когда общий (системный) эффект или потенциал системы (E) складывается из двух составляющих – суммы индивидуальных эффектов (E1) и суммы эффектов от их взаимодействия элементов друг с другом (E2) (т.е. E=E1+E2); эффекты E1 и E2 будем называть внутренним и эмерджентным эффектом соответственно. Это уравнение можно переписать в развернутой форме:
(1)
где Ei – потенциал (результат деятельности) i-го участника системы; Eij – потенциал взаимодействия i-го и j-го участников системы. Схематично этот процесс изображен на рис.2.
Несложно видеть, что при правильном взаимодействии, когда Eij>0, эмерджентный эффект положителен (E2>0) и системный эффект больше внутреннего (E>E1). Более того, именно эмерджентный эффект в современном мире становится определяющим.
Ярким примером действия правила (1) может служить Россия с ее местом в международном разделении труда. Считается общепризнанным, что многие россияне весьма талантливы и обладают высокой креативностью по сравнению, например, с японцами или китайцами. Однако в Японии и Китае хорошо налажено сотрудничество между разными людьми и социальными группами, тогда как в России взаимодействие между людьми в силу плохого управления принимает деструктивный характер, когда эмерджентный эффект становится не просто низким, но даже отрицательным (E2<0). Результат такого расклада сил оказывается удручающим для России – ее роль в мировой экономической системе становится все меньше. Иными словами, наличие в стране большого числа гениев, которые грызутся между собой, делает страну не богаче, а только еще беднее. На поверхности это принимает форму парадокса: государство с талантливыми людьми оказывается на периферии мировой хозяйственной системы.
Рис.2. Внутренние и эмерджентные эффекты в социальной системе.
Статическое уравнение (1) может быть обобщено для динамического случая, когда замер функционала системы производится за T лет:
(2)
где Eit – потенциал (результат деятельности) i-го участника системы в момент времени t; Eijt – потенциал взаимодействия i-го и j-го участников системы в момент времени t.
Из формулы (2) хорошо просматривается тезис Талеба о том, что системы (целое) обучаются, избавляясь от своих частей (Талеб, 2018. С.34). Например, если в правой части (2) некий элемент в определенный момент времени выбывает из системы (обнуляется), то это не приведет к обнулению левой части (2). Более того, это может даже увеличить потенциал системы, если выпавший элемент вносил в нее отрицательный вклад по линии взаимодействия с другими субъектами. Таким образом, крах глупых индивидуальных начинаний «разгружает» систему от ненужных рисков, ведет к накоплению позитивных знаний посредством их распространения по цепочке межэлементных взаимодействий и улучшает работу социума. В этом пункте возникает ключевая интрига в диалектике части и целого, когда катастрофа для конкретного индивидуума в конкретный момент времени позволяет обществу (т.е. всем его участникам!) в последующие периоды избегать совершенной данным субъектом ошибки и выбирать правильную траекторию поведения. Таким образом, интересы индивидуума (части) и социальной системы (целого) могут принципиально расходиться и противоречить друг другу.
Сам крах, который терпит индивид из-за своих просчетов, является оздоравливающим для общества только в том случае, когда действует ПШК, требующий жесткой расплаты за «неправедные риски». Адресная расплата за допущенные ошибки выступает в качестве основы выживания общества; в противном случае информация об ошибке «глушится», т.е. ее наличие становится неочевидным, и возникает возможность бесконечного повтора нежелательных явлений.
Если воспользоваться примером Талеба об игре в русскую рулетку, то погибающий в процессе этой игры человек расплачивается за взятый на себя бессмысленный риск [2]. В этом случае для данного человека и его близких такой исход является трагедией, тогда как для общества – благом, ибо одним идиотом стало меньше, а всем остальным ясно, что в такую игру лучше не играть. Это в случае действия ПШК. А теперь представим «извращенную» русскую рулетку – с насильственным переносом риска на других людей, следовательно, с отсутствием ПШК. Например, шесть участников приставляют дуло револьвера не к своей голове, а к голове седьмого участника, насильственно вовлеченного в авантюру. Результат будет ожидаемым – погибнет невольный участник игры. Какие выводы можно вынести из произошедшего события? Никаких, ибо ошибки совершали одни, а расплатился за них кто-то другой. Связь между риском и вознаграждением/наказанием разорвана, событие не несет никакой информации относительно самой ошибки.
Как ни парадоксально, но в реальной жизни ситуации с извращенной русской рулеткой встречаются на каждом шагу. В России последнего десятилетия это явление стало повальным.
Факторы и формы неэргодичности социума. Развивая логику ПШК, Талеб подходит к понятию неэргодичности, которое предполагает ситуацию, когда наблюдаемые прошлые вероятности неприменимы к будущим процессам (Талеб, 2018. С.327). В более широкой современной трактовке предполагается, что для неэргодических систем математическое ожидание по временным рядам не совпадает с математическим ожиданием по пространственным рядам. Талеб поясняет эту ситуацию на содержательном уровне. Так, он вводит понятие поглощающего барьера, который навсегда останавливает рискующего субъекта. Преодоление данного барьера невозможно и означает крах реализуемой стратегии, когда анализ эффективности затрат теряет смысл. По Талебу, риск и крах – это принципиально разные вещи (Талеб, 2018. С.336). В отличие от риска крах неделим, инвариантен относительно источника неопределенности и не предполагает никаких манипуляций (Талеб, 2018. С.330).
Введение понятия краха позволяет рассматривать два типа явлений – уникальные (неповторяющиеся) риски и накапливающиеся (повторяющиеся) риски. По мнению Талеба, большинство людей не разделяет эти два типа рисков и тем самым допускает фатальные ошибки. Возвращаясь к примеру русской рулетки, легко показать разницу между двумя типами риска. Так, для конкретного постоянного участника один раунд в подобной игре дает относительно небольшую вероятность погибнуть (1/6), тогда как бесконечное повторение таких раундов заведомо приведет к его гибели (вероятность стремится к 1). Аналогичным образом, выкуривание одной сигареты совершенно неопасно и с учетом небольшой стоимости такого удовольствия может считаться допустимым, однако постоянное интенсивное курение ведет к стремительному росту вероятности летального исхода. Обобщение очевидно: одно неудачное государственное решение в сфере образования не является фатальным, но часто повторяющиеся ошибочные решения заканчиваются полным разрушением отрасли; одно опрометчивое инвестиционное решение банка не страшно, но множество таких решений ведет к банкротству.
Талеб дает иллюстрацию неэргодичности и в традиционных математических терминах: когда совокупность (ансамбль) игроков не обладают такими же статистическими характеристиками, как один игрок на протяжении всего времени (Талеб, 2018. С.348). Затем он рассматривает вероятности по времени и по ансамблю (в пространстве) на примере той же русской рулетки, когда сравниваются две ситуации: шесть раундов игры с разными участниками (распределение по ансамблю) и шесть раундов с одним и тем же участником (распределение во времени). Для социальной системы смерть одного участника является эргодическим процессом, а для постоянного участника это неэргодическое явление. В приложениях Талеб даже дает читателю простую теорему об исчезновении эргодичности, которая утверждает, что подобное исчезновение происходит, когда вероятность выигрыша участника по пространству состояний (по ансамблю) (PN) превышает вероятность выигрыша участника по времени (PT): PN>PT. Переводя сказанное на язык ранее введенных терминов, это означает, что утрата свойства эргодичности происходит из-за появления накапливающихся (повторяющихся) рисков.
Надо сказать, что само свойство неэргодичности социальной системы является фундаментальным и имеет принципиальное значение для прогнозирования в смысле его отрицания. И здесь Талеб следует традиции, начатой Джорджем Соросом и Дугласом Нортом; данный вопрос уже поднимался в литературе (Балацкий, 2011). Напомним лишь, что Норт в своем понимании социума отталкивается от факта его неэргодичности. Он, в частности, подчеркивает, что для десяти тысячелетий человеческой истории эргодическая гипотеза не выполняется. Но Норт идет дальше и говорит, что экстраординарные изменения в экономике свидетельствуют о том, что мы создавали и создаем общества, являющиеся уникальными по сравнению со всем, что имело место в прошлом. Изменения, осуществляемые нами сегодня, создают новую и во многом неожиданную среду завтра. Неожиданную в том смысле, что у нас нет исторического опыта, который подготовил бы нас к встрече с ней (Норт, 2011. С.37). Причем речь идет о преобразовании как физической, так и социальной среды. Далее Норт задается сакраментальным вопросом: если мы постоянно заняты созданием нового, небывалого прежде мира, то насколько хороша для его описания теория, созданная на основе прошлого опыта? Ответ напрашивается сам собой – она не годится. В этом пункте анализа Норт методологически очень близок к раннему Талебу, когда тот развивал концепцию Черных лебедей, т.е. периодически возникающих в социуме уникальных событий, предсказать которые принципиально невозможно (Талеб, 2009).
В этом же ключе лежит «шнурочная» концепция истории Джорджа Сороса, являющейся прямым следствием его теории рефлексивности (Сорос, 1996). Ее суть сводится к следующему. Все события могут быть условно разделены на две категории: повседневные (случайные), не вызывающие изменений в восприятии людей, и исторические (уникальные), влияющие на сложившиеся мнения участников и ведущие к дальнейшим изменениям господствующих условий (Сорос, 1996. С.67). Благодаря именно второй группе событий реальность не колеблется вокруг некоего заданного равновесного состояния (что не позволило бы реализоваться исторически значимым сдвигам!), а постоянно меняется. Вполне естественно, что при этом большинство исторических событий не имеет ни регулярной формы, ни повторяющейся модели (Сорос, 1996. С.69). В этом смысле все исторические события уникальны и, как правило, напрямую не повторяются, что может служить своеобразным теоретическим обоснованием тезиса: «история ничему не учит».
Согласно Соросу, история представляет собой рефлексивный процесс, в котором фундаментальные условия (реальность) находятся в постоянном взаимодействии с восприятиями и предпочтениями (взглядами, мыслями и идеями людей). В результате этого последовательность событий не ведет напрямую от одного набора фактов к другому; вместо этого она перекрестным образом, наподобие шнурка от ботинок, соединяет факты с их восприятиями, а восприятия с фактами. Образно говоря, концепция рефлексивности предполагает «шнурочный» механизм исторического процесса (Сорос, 1996. С.52). Иными словами, некие фундаментальные ценности и идеи движут людьми, которые в соответствии с этими идеями изменяют реальный мир. Однако произошедшие изменения могут быть настолько значительными, что вызывают массовую переоценку ценностей, смену идеологических установок и доктрин. В дальнейшем новые идеи и базирующиеся на них социальные парадигмы инициируют очередную волну событий и т.д.
На новом витке апологетики неэргодичности социума Талеб не просто вторит своим предшественникам, но делает очень категорические выводы. Лучше всего это иллюстрируют прямые цитаты: «Что касается прогнозирования – забудьте о прогнозировании: прогнозы (выраженные словами) не имеют никакого отношения к размышлению (выраженному делами)» (Талеб, 2018. С.48). Или другой пассаж: «Просто запомните: прогноз, особенно когда он сделан «по науке», часто оказывается последним убежищем шарлатана – да и был им с начала времен» (Талеб, 2018. С.49).
Концепции Норта, Сороса и Талеба смыкаются в общем и прекрасно дополняют друг друга за счет различий в проводимой в них дихотомии мира: у Норта это физическая и социальная среда, у Сороса – материальные условия жизни и их ментальные образы в сознании людей, у Талеба – принимаемые индивидами риски и получаемые вознаграждения. Общий же пафос концепций Д.Норта, Дж.Сороса и Н.Талеба един – мир, в котором мы живем, является неэргодическим и принципиально непредсказуемым. И в своей последней книге Талеб вносит окончательную ясность в эту глобальную концепцию неэргодичности, которая уже начинает претендовать на самостоятельное место в современном научном мейнстриме.
Глобальность и локальность феномена этики. Одним из приложений системного анализа Талеба является этическое учение. Здесь автору также удается подметить неожиданные моменты в развитии человеческих сообществ. В частности, он провозглашает примат этики перед законом. «Этические принципы всегда более стойки, чем юридические. Со временем законы должны приближаться к этике, и никогда наоборот. Закон приходит и уходит, этика остается» (Талеб, 2018. С.90). Эти суждения высвечивают глобальность этики, ее ведущую роль в жизни общества.
С другой стороны, Талеб делает внешне парадоксальное, но вместе с тем очень точное утверждение: «Этика – явление по сути своей локальное» (Талеб, 2018. С.98). Этим тезисом он очерчивает ограниченный радиус действия всех этических норм, что непосредственно связано с диалектикой части и целого, а также с локальностью действия самого ПШК. В реальности мы является не только самостоятельным игроком, но и элементом более обширной системы – семьи, трудового коллектива, профессионального сообщества, нации. В этой связи мы отвечаем шкурой не только за себя, но и за более широкую группу людей. Однако эта группа все–таки не может расшириться до размеров всего человечества из-за ограниченности нашей возможности отождествлять интересы других людей со своими интересами. Тем самым имеет место следующая логическая цепочка: ограниченность наших социальных связей предопределяет локальность нашей ответственности за этот мир, а это в свою очередь продуцирует локальность ПШК и локальность этики.
Талеб приводит яркие примеры локальности этики: у цыган есть два свода правил – для цыган и для не цыган (или нечистых цыган); в инвестиционном банке «Goldman Sachs», известном своей алчностью и агрессивностью, внутри царит почти коммунистическая рабочая атмосфера благодаря партнерской системе управления. Можно продолжить эти примеры. Например, ростовщичество в средневековой Европе традиционно велось евреями по причине запрета в иудаизме и христианстве ссуды денег в рост своим единоверцам; кредитовать представителей других вероисповеданий не возбранялось. Отсюда жесткая этическая дихотомия: иудей, кредитующий иудея, – грешник; иудей, ссужающий деньги христианину, – достойный человек.
С несколько иной стороны проблема локальности этики ранее затрагивалась Фрэнсисом Фукуямой, который в ее основу ставил процесс самоидентификации человека. В частности, он показал цивилизационный парадокс групповой этики на примере японцев и немцев, которые отличаются высокой культурой сотрудничества и взаимопомощи в рамках своих наций, но прославились удивительной жестокостью во время Второй мировой войны по отношению к другим народам. Причина, по Фукуяме, проста: немцы и японцы не воспринимают чужие народы в качестве людей, по крайней мере, по отношению к которым применимы те же этические принципы, что и для своих соотечественников (Фукуяма, 2006). В результате имеет место парадокс: колоссальная терпимость по отношению к своим и зверская жестокость по отношению к чужим. В основе такого явления лежит свойство локальности чувства эмпатии (сопереживания): сострадать можно горю своих, а к горю чужих наблюдается безразличие.
Локальность этики, помимо всего прочего, продуцируется еще и политическими локациями. Данное явление идеально характеризует высказывание братьев Грэм: «на уровне Федеральной резервной системы я – либертарианец, на уровне государства – республиканец, на местном уровне – демократ, а на уровне семьи и друзей – социалист» (Талеб, 2018. С.100). В результате такой поведенческой гетерогенности мы имеем этику в виде слоеного пирога: для каждого аспекта социальной жизни предусмотрена своя этическая система.
Этические и политические локации идут параллельно с локальностью зависти. И в этом порыве проявляется общая закономерность – как правило, люди чаще завидуют представителям своего же класса (Талеб, 2018. С.201).
Сказанное порождает закономерный вопрос: как бороться с локальностью этики? И Талеб дает вполне вразумительный ответ на него – с помощью принципа структурирования социальных групп. Нужно выработать правила гармоничного сосуществования племен, а не смешивать их в одно неоднородное сообщество с едиными для всех законами (Талеб, 2018. С.96). «Чем выше заборы, тем лучше соседи». Этот внешне безобидный подход неожиданно вносит новые краски в понятие расизма: если национальное большинство отрицает право национального меньшинства на самоуправление, то это не политический универсализм, а типичный политический расизм.
Перенос ответственности во времени и в пространстве. Развивая идеи локальности этики в контексте диалектики части и целого, Талеб приходит к основополагающему выводу: нельзя сделать этический выбор между частным (семья, друзья) и общим (организация, нация) (Талеб, 2018. С.165). Здесь автор поднимает серьезный вопрос о выживании коллективов разной величины. Например, бунтарская секта ессеев практиковала целибат, который снимал противоречия между интересами семьи и коллектива сектантов. Это позволяло ессеям выживать в смысле сохранения своей идентичности в краткосрочном периоде, но для выживания секты в долгосрочном периоде не годилось, ибо нарушало естественный процесс воспроизводства социальной группы. Именно это обстоятельство говорит о неэффективности практики целибата.
Новый ракурс проблемы возникает, когда Талеб рассматривает перенос рисков (ответственности) на других. Этическими являются только такие поступки, которые не предполагают шкуры на кону других людей. В противном случае посредством канала по перекладыванию ответственности накапливаются «этические долги». Иными словами, перенос рисков в пространстве – на других субъектов – вызывает эрозию этического потенциала индивида во времени. Однако при такой общей отрицательной оценке процесса переноса ответственности Талеб делает смелое теоретическое заключение о допустимости такой практики в исключительных случаях, например, для борьбы с терроризмом. Логика здесь примерно следующая.
Террорист, убивающий семьи невинных людей, нарушает главный принцип этики – он переносит ответственность за какие-то действия власть предержащих на совершенно посторонних людей. Делает он это ради общины, которая его «вырастила» и «благословила», и предполагает, что он ничего не потеряет. Чтобы удержать от действий того, кто жертвует собой ради коллектива, нужно поставить на кон шкуру этого коллектива. Это нарушение этики, но исключительность ситуации оправдывает такое встречное нарушение моральных устоев. Единственный способ образумить шахида – дать понять ему, что его действие не является концом истории, что его семья и община будут нести ответственность за него (финансовую или какую–либо еще). Германия до сих пор платит за военные преступления, так почему бы семью и общину террориста не подвергнуть такой же экзекуции?
Талеб затронул самый острый и тонкий вопрос, связанный с преступлением и наказанием. Он прекрасно отдает себе отчет в том, что предлагаемый им способ не является этически нейтральным. Но и оставаться в рамках этики перед противником, лишенным всяческих этических представлений, невозможно. Сегодня цивилизованный мир пока не готов идти по указанному Талебом пути, однако спецслужбы отдельных стран – например, Турции и Израиля – уже пользуются им в ограниченном масштабе. Однако все эти акции вызывают неоднозначное мнение у общественности.
Типичным примером действия ПШК в политике может служить недавнее признание Соединенными Штатами Голанских высот в качестве законной территории Израиля. Логика Государственного департамента США состоит в том, что Израиль оккупировал эту часть территории Сирии после того, как подвергся нападению с ее стороны; Сирия должна платить по долгам. «Если за агрессию не надо платить и вы, атакуя, теряете часть своей земли в результате этого, и затем получаете ее обратно, просто потому, что не преуспели в этом, это очень плохая система» (Госсекретарь США призвал…, 2019). Решение администрации Соединенных Штатов полностью соответствует ПШК, однако мировое сообщество пока не готов принять эту логику.
Таким образом, перед современным человечеством стоят две диаметрально противоположные проблемы. Первая: надо построить систему управления, максимально препятствующую перенесению рисков (ответственности) с одних людей (коллективов) на других. Вторая проблема: нужно построить правовую систему по заранее предусмотренному перенесению ответственности между людьми и коллективами во времени и в пространстве в исключительных обстоятельствах. Мир пока не справляется с первой проблемой и даже близко не подошел к решению второй. Однако закрывать глаза на них бессмысленно – и Талеб здесь сказал свое веское слово.
Расширенная модель личного успеха. Ранее Талеб уже сформулировал стилизованную модель личного успеха, которая позже была несколько расширена с учетом эффекта Т.Пикетти (Балацкий, 2018). В своей новой книге он в неявном виде уточняет и дополнительно расширяет эту модель с учетом такого общественного института, как ПШК. В общем виде эту модель можно записать следующим образом:
(3)
где U – масштаб личного успеха человека; x – величина природного таланта и способностей индивида; y – величина трудового вклада субъекта (трудоспособность и трудолюбие); z – фактор Фортуны в виде бинарной переменной, определяющей наличие (1) или отсутствие (0) некоего благоприятного случайного события; k – начальный запас капитала (наследство); R – величина личной ответственности субъекта; R* – величина личной ответственности, переложенной на других (в случае взятия на себя общественной ответственности R*<0); α, β, γ, μ, ζ и ρ – параметры модели.
В формуле (3) компонента (αx+βy) определяет «тихий» успех человека, тогда как три другие компоненты ответственны за «дикий» успех. При этом переменной z человек, строго говоря, не управляет и она от него не зависит: если человеку повезет, и он окажется в нужное время в нужном месте, то z=1 и будет иметь место гигантский успех; в противном случае положение человека будет зависеть только от его собственных талантов и усилий (z=0). Можно предположить, что z может принимать значение –1. Тогда реализация такого исхода будет соответствовать наступлению для индивида некоего катастрофического события. Четвертый компонент модели (3) представляет собой фактор наследства или фактор Пикетти: он может вообще отсутствовать (k=0), а может быть огромным. По своей природе этот элемент личного успеха человека также не зависит от него, а дается по факту рождения. В каком-то смысле фактор Пикетти во многом похож на фактор Фортуны; более того, эти два элемента сопоставимы по масштабу влияния на жизнь субъекта.
Отдельного комментария требует пятый компонент формулы (3). Он показывает размер вознаграждения за принятую субъектом ответственность R по «цене» ζ и издержки, связанные с принятой ответственностью, по «цене» ρ. Причем издержки могут быть сильно сокращены в случае переноса ответственности на третьих лиц в размере R*. Если же субъекту удается перенести всю ответственность на общество, то соответствующие издержки обнуляются и человек превращается в своеобразного рантье по шкале рисков, когда полная безответственность сопровождается гигантскими бонусами. В сегодняшней России это типичная практика для высокопоставленных государственных чиновников.
Надо сказать, что в терминах Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона принято говорить о странах с инклюзивными и экстрактивными институтами (Аджемоглу, Робинсон, 2015). Именно государства с экстрактивными институтами являются средоточием практики перенесения рисков элиты на население при сохранении всех привилегий за высокое положение. Таким образом, поднимаемый Талебом вопрос о перекладывании рисков имеет почти цивилизационное звучание. Грубо говоря, в «банановых» республиках, к числу которых уже относится и Россия, введенный ранее показатель ∆ принимает гигантскую величину (∆→∞), а в развитых странах он стремится к нулю (∆→0).
Однако в своей книге Талеб не ограничивается только индивидуальным измерением успеха, а говорит о его общественной стороне. Например, он утверждает, что «жизнь – это самопожертвование и принятие риска» (Талеб, 2018. С.178). Высшим выражением жизни является храбрость, под которой автор понимает принесение в жертву собственного благополучия ради выживания социальной системы. Ранее Талеб для этих целей использовал термин «герой», но суть явления от этого не меняется: храбрец (герой) сознательно перекладывает чужие (общественные) риски на себя. И этот факт определяет его общественный успех (U*), который можно выразить формулой:
(4)
где ν – параметр модели, определяющий общественную «цену» жертвы индивида в пользу социальной системы. Однако здесь есть определенный нюанс: в странах с инклюзивными режимами параметр, скорее всего, является положительным (ν>0), тогда как в странах с экстрактивными режимами он вполне может быть и отрицательным (ν<0). Содержательно это означает, что в здоровых сообществах герою воздается по заслугам (чем больше жертва, тем больше почет); в больных социумах героизм отрицается, осмеивается и порицается, а сами герои воспринимаются в качестве неудачников, дестабилизирующих общество.
Заключение: движение к жизни. Во всех своих книгах Талеб ратует за культивирование трех фундаментальных принципов – жизненности, прагматизма и простоты. В последней книге еще более акцентированно отстаиваются эти принципы. Отсутствие же таковых в современной экономической науке его страшно раздражает, что выражается в многочисленных диатрибах в адрес неблагополучной дисциплины. Сам же он показал пример того, как можно вводить в практику полезные управленческие решения, которые в полной мере обладают и жизненностью, и прагматизмом, и простотой. Эталоном здесь выступает ПШК, который в современном политическом дискурсе по разным причинам замалчивается и отторгается. Однако этой управленческой конструкцией не ограничивается набор полезных советов автора. Хочется надеяться, что голос Талеба будет услышан и ситуация в области политики и управления будет постепенно меняться в лучшую сторону.
Иногда кажется, что все книги Талеба специально написаны для России, однако глобализация привела к тому, что не только российская система управления находится в плачевном состоянии – есть еще множество стран, которым будут полезны талебовские советы, в том числе пропагандируемый им ПШК.
Некоторые нововведения Талеба требуют своей конкретизации и интеграции в современный аналитический инструментарий с максимальной оцифровкой. Не исключено, что уже в ближайшее время эта работа будет разворачиваться в самом широком диапазоне.
Литература
Аджемоглу Д., Робинсон Дж. (2015). Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. М.: Издательство АСТ. – 693 с.
Балацкий Е.В. (2011). Когнитивно–институциональный синтез Д.Норта // «Общественные науки и современность», №5, 2011. С.154–166.
Балацкий Е.В. (2018). Концепция ускоренного накопления капитала и ее развитие Т.Пикетти // «Общественные науки и современность», №1, 2018. С.119–132.
Госсекретарь США призвал не сравнивать ситуацию с Голанами и Крымом (2019) // News.mail.ru, 10.04.2019. URL: https://news.mail.ru/politics/36917725/?frommail=1
«Истинный интеллект не кажется интеллектуальным» (2018) / Vc.ru, 22.08.2018. URL: https://vc.ru/flood/44198-istinnyy-intellekt-ne-kazhetsya-intellektualnym
Ковалева К. (2018). Рискуя собственной шкурой / Livejournal, 09.09.2018. URL: https://kovaleva.livejournal.com/409564.html
Колесников А. (2018). «Рискуя собственной шкурой». Окончание. Нассим Талеб. Ключевые идеи из книги / Smart-lab.ru, 05.09.2018. URL: https://smart-lab.ru/blog/492397.php
Мухин Ю. (2011). Тирания глупости. СПб.: Питер, 2011. – 288 с.
Нассим Николас Талеб «Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни» — рецензия megadobro (2018) / Livelib.ru, 01.10.2018. URL: https://www.livelib.ru/review/1018333-riskuya-sobstvennoj-shkuroj-skrytaya-asimmetriya-povsednevnoj-zhizni-nassim-nikolas-taleb
Норт Д. (2010). Понимание процесса экономических изменений. М.: Изд. дом ГУ–ВШЭ, 2010. – 256 с.
Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни (2018) / Ozon.ru, 19.11.2018. URL: https://www.ozon.ru/context/detail/id/146842421/
Сорос Дж. (1996). Алхимия финансов. М.: Инфра-М. 1996. – 416 с.
Талеб Н.Н. (2018). Рискуя собственной шкурой: Скрытая асимметрия повседневной жизни. М.: КоЛибри, Азбука–Аттикус. – 384 с.
Талеб Н.Н. (2009). Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости. М.: КоЛибри, 2009. – 528 с.
Фаизова Л. (2018). Автор «Черного лебедя» рассказал, как Путин, Трамп и Баффет «рискуют своей шкурой» / Livejournal, 17.08.2018. URL: https://storm100.livejournal.com/5371596.html
Фукуяма Ф. (2006). Доверие. М.: АСТ, 2006. – 737 с.
Leith W. (2018). Skin in the Game by by Nassim Nicholas Taleb – review: why we should put our faith in people who have something to lose / Evening Standard, 01.03.2018. URL: https://www.standard.co.uk/lifestyle/books/skin-in-the-game-by-by-nassim-nicholas-taleb-review-a3779451.html
Nassim Taleb explains the power of «skin in the game» (2018) / The Economist, 22.02.2018. URL: https://www.economist.com/books-and-arts/2018/02/22/nassim-taleb-explains-the-power-of-skin-in-the-game
Sabharwal A. (2018). A Review of Skin in the Game by Nassim Nicholas Taleb / Medium, 01.04.2018. URL: https://medium.com/the-agenda-iyea/a-review-of-skin-in-the-game-by-nassim-nicholas-taleb-ec6efcec167a
Williams Z. (2018). Skin in the Game by Nassim Nicholas Taleb review – how risk should be shared / The Guardian, 22.02.2018. URL: https://www.theguardian.com/books/2018/feb/22/skin-in-the-game-nassim-nicholas-taleb-review
[1] Мы предполагаем, что для одних и тех же лиц производится замер их рисков и доходов; состав групп не меняется в двух распределениях для обеспечения их сопоставимости.
[2] Игра в русскую рулетку состоит в том, шесть человек по очереди приставляют дуло револьвера с одним патроном к голове и нажимают на спусковой крючок. Выигрыш получают оставшиеся в живых пять человек. Игра может быть продолжена до момента, когда в живых останется только один человек.
Официальная ссылка на статью:
Балацкий Е.В. Учение о неэргодичности социального мира // «Мир России». Т. 29. №1, 2020. С. 174–193.