Человечество ожидало неминуемого конца света с глубокой древности. Люди боялись, что мир погибнет из-за природных катаклизмов, космических катастроф, глобальных войн. Порой казалось, что до роковой черты всего лишь полшага, иногда напряжение спадало, но страхи не исчезали. Насколько актуальны они с позиции современной экономической науки, фатален ли апокалипсис? А если он все–таки неизбежен, каковы его движущие силы?

Попытаемся разобраться в этих вопросах.

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ АПОКАЛИПСИСА

Тот факт, что социально–экономическая система развивается согласно соответствующим законам, не вызывает сомнений и не несет в себе ничего мистического или страшного. Однако существуют законы, автоматически предполагающие саморазрушение практически любого социального образования. Именно они представляют собой вполне реальную экономическую подоплеку апокалипсиса.

Одним из основных “разрушителей” социума является так называемый закон Ж. –Б. Сэя, по которому предложение порождает свой собственный спрос [1,2]. На первый взгляд, ничего страшного здесь нет. Но это только на первый взгляд. Любому человеку, даже далекому от экономики, хорошо известен другой закон – удовлетворения общественных потребностей. Его суть сводится к тому, что спрос порождает предложение. В связке действие этих законов влечет за собой такие последствия, от которых нельзя просто отмахнуться. Вся социально–экономическая система разделяется в данном контексте на спрос (активные человеческие потребности) и предложение (производство, генерирующее различные рыночные блага). Они сочленены друг с другом прямыми и обратными связями, что позволяет рассматривать систему в целом как кибернетическую. Закон удовлетворения общественных потребностей образует канал прямой связи, а закон Сэя – обратной. Это вполне естественно, поскольку человеческие потребности являются первичным системным элементом, и именно они дают импульс к развитию остального экономического “обрамления”. В соответствии с упомянутыми законами, чем больше одна подсистема, тем больше должна быть и другая. Таким образом, социально–экономическая система обладает положительными прямыми и обратными связями (на схеме они обозначены плюсами). Однако из кибернетики известно, что образования такого рода неустойчивы и рано или поздно идут в “разнос”.

Механизм разноса достаточно прост. Изначальные потребности людей формируют определенный рыночный спрос на те или иные товары. Разворачивается производство, которое способствует удовлетворению спроса благодаря привлечению капитала, трудовых, материальных и прочих ресурсов. Тем самым возникает “другой”, собственный спрос. Повторяясь многократно, этот процесс ведет к непрекращающемуся расширению экономической системы, что вступает в очевидное противоречие с ее пространственно–временной ограниченностью. По сути дела, данное противоречие есть прямое следствие экономической деятельности, цель которой, как утверждает М. Алле, состоит в удовлетворении практически безграничных потребностей людей с помощью имеющихся у них ограниченных ресурсов [3]. С позиций кибернетики системы с подобными качествами должны погибнуть.

Ниже мы подробнее остановимся на этом логическом выводе, но вначале рассмотрим, как же, собственно, предложение может самостийно порождать новый, ранее не существовавший спрос.

С финансовой точки зрения закон Сэя означает появление у экономического субъекта денежных средств в результате производства и реализации им своей продукции. Эти средства, в свою очередь, должны быть овеществлены, что и приводит к определенной “инъекции” рыночного спроса. Примечательно, что закон Сэя распространяется как на макро–, так и на микропроцессы.

Например, на бытовом уровне он имеет свой микроэкономический эквивалент, выражаемый известной поговоркой “По доходам – и расходы”. Действительно, чем больше человек работает и зарабатывает, тем больше он готов тратить, а это стимулирует совокупный спрос и заставляет активизировать трудовые усилия остальных участников хозяйственного процесса. Здесь все достаточно прозрачно. Однако ситуация становится значительно интересней, если попытаться вникнуть в суть явлений, лежащих в основе этого закона.

Для того чтобы было понятно, о чем идет речь, выделим три проявления одного и того же экономического механизма.

1. Качественное рождение спроса. Подразумевается возникновение спроса на новый товар, автоматически вызывающее отмирание старых товарных групп. Подобное развитие событий ведет к естественному взаимозамещению товарных поколений и носит повсеместный характер. Примером качественного рождения спроса может служить история эволюции аудиоаппаратуры. Вначале было налажено производство граммофонов и грампластинок, затем появились катушечные магнитофоны, которые постепенно трансформировались в кассетные магнитолы, и, наконец, начался серийный выпуск музыкальных центров с лазерными компакт–дисками. Каждое новое поколение аудиотехники вытесняло предыдущее благодаря более высоким потребительским характеристикам. В аналогичных случаях старое производство девальвируется и сворачивается в процессе насыщения рынка новым товаром.

2. Простое количественное рождение спроса. Имеется в виду появление абсолютно нового, эксклюзивного продукта, который формирует когорту своих “поклонников” и, соответственно, потребителей. Немало примеров простого количественного рождения спроса можно привести из области искусства, в частности, литературы. Так, вышедший в свет роман формирует аудиторию читателей и, следовательно, свою команду покупателей, порождает волну потребительского спроса и стимулирует издательскую деятельность. Правомерно в этой связи утверждать, что каждый товар ищет и находит своего покупателя. Это лозунг любого бизнеса, внушающий оптимизм и привлекающий в ряды коммерсантов новые кадры.

3. Сложное количественное рождение спроса. Речь идет об эффекте комплементарности, когда появление какого-то вида продукции влечет за собой спрос на другие взаимодополняемые товары. Например, если человек приобрел машину, ему не обойтись без горючего, запасных частей, противоугонного устройства, он должен будет позаботиться о гараже, столкнуться с автосервисом и т.д. Эти потребности дают стимул к развитию торговли (автозаправочные станции, салоны–магазины), строительства (гаражи, автодороги), нефтедобывающего и нефтеперерабатывающего производства, социальной инфраструктуры (автосервис) и т.п. Иными словами, чтобы новый товар мог нормально существовать, необходимо наличие товаров–смежников.

Действие законов Сэя и удовлетворения общественных потребностей приводит к неуправляемой лавине потребительского спроса и неограниченному саморазрастанию экономической системы. Этот процесс практически не зависит от людей, а определяется имманентными свойствами рыночных товаров, которые живут собственной жизнью по собственным законам.

С приведением в действие механизма саморасширения экономической системы вступает в силу кибернетический принцип, известный как закон У.Р. Эшби, или закон необходимого разнообразия. Применительно к обществу он действует следующим образом. Разрастание производственной системы сопряжено с появлением все новых, неизбежно ее усложняющих элементов и связей. В соответствии же с законом Эшби “надстройка” (управляющая подсистема) должна быть еще сложней. В результате, во-первых, стремительно увеличиваются “холостые”, непроизводительные затраты на управление, а, во-вторых, сама “надстройка” становится все более забюрократизированной и неэффективной и начинает жить собственной жизнью.

На определенном этапе бесконечный рост системы вырывается из-под контроля и обретает самодовлеющий характер, формируя запросы и ценности индивидов как нечто производное от своих нужд. По справедливому замечанию JI. Столерю, человек из хозяина экономического прогресса превращается в его игрушку [4]; и люди, и природа оказываются полностью подчиненными производственным интересам. Наступает поворотный момент в эволюции социума, когда кибернетические связи в цепочке “спрос – предложение” меняются местами: прямая связь становится обратной, а обратная – прямой [5], управляющая подсистема – управляемой и наоборот. По сути дела, речь идет о своеобразной экономической ловушке для общества, “обреченного” на бесконечный производственный прогресс вплоть до саморазрушения.

В социально–экономической сфере действует, кроме того, так называемый закон А. Вагнера, или закон возрастающей государственной активности, в соответствии с которым государственные расходы в промышленно развитых странах увеличиваются быстрее, чем объем национального производства [6]. Учитывая, что эти расходы представляют собой “вынужденные” затраты на управление производством и поддержание его стабильности, правомерно говорить об эквивалентности законов Вагнера и Эшби. В настоящее время первый упомянутый закон, пожалуй, самый незыблемый, он выполняется с удивительным постоянством. Между тем рост доли государственных расходов в валовом внутреннем продукте страны с неизбежностью влечет за собой увеличение бюджетного дефицита, а это – типичный симптом кризиса государственного управления, чреватого в длительной перспективе распадом социально–экономической системы в целом. Как показал Д. Бьюкенен, рост такого дефицита присущ обществам с демократической формой организации [7]. Практика подтверждает этот вывод, во всяком случае, устойчивой финансовой сбалансированности бюджета удавалось достичь в основном только тоталитарным режимам. Законы Эшби и Вагнера вскрывают альтернативу общественного развития: либо финансовая вакханалия в условиях демократии, либо экономический порядок в рамках политического тоталитаризма. И то, и другое – лишь разные проявления тенденции к общественному апокалипсису.

Третьим и поистине “страшным” экономическим законом, способствующим самоподрыву общества, является закон Г. Госсена. Его можно сформулировать следующим образом: предельная полезность (ценность) каждого нового жителя планеты по мере роста населения уменьшается. Пресыщение любым рыночным благом, в том числе таким специфическим, как человек, – универсальное свойство Homo sapiens, что в условиях демографического бума приводит к обесценению человеческой жизни как таковой. По-видимому, закон Госсена сыграл немаловажную роль в возникновении в XIX в. секты тугов–душителей в перенаселенной Индии, четко ощущается его влияние и в менталитете современных Японии и Китая, традиционно испытывающих тяготы, связанные с человеческим переполнением социально–экономического пространства.

Следует особо подчеркнуть, что рассмотренная ранее тенденция к саморазрастанию экономической системы имеет место независимо от роста населения. Если же эти два процесса накладываются друг на друга, то общий эффект многократно усиливается.

Еще одна закономерность – постоянное ускорение экономического развития. Современные общества функционируют в условиях положительной инфляции, которая выполняет функцию своеобразной подпитки экономического роста. Без нее быстро наступает депрессия, и вместе с тем она является мощным фактором, заставляющим экономический механизм крутиться быстрее. Так, выплачиваемые государству фирмами–производителями активные инфляционные налоги ведут к повсеместному сокращению цикла производства и реализации продукции. Одновременно активизируются инвестиционные и потребительские стратегии экономических агентов в целях покрытия урона, наносимого инфляцией их бюджету [8]. Рост цен вызывает непрекращающуюся экономическую гонку: взвинчивается скорость осуществления производственных и торговых сделок, повышается интенсивность трудовой деятельности индивидов, ускоряется ритм их жизни. В таких условиях людям не хватает ни сил, ни времени трезво и широко мыслить, оптимально и мудро действовать. Неудивительно, что это провоцирует “разнос” всей социально–экономической системы.

Чрезвычайно важен и другой момент. Дело в том, что динамика подавляющего большинства экономических переменных имеет ярко выраженный экспоненциальный рисунок, более того, для стационарного экономического роста характерны постоянные во времени темпы прироста. Однако такие экспоненциальные траектории воспроизводят ситуации взрывного развития. Они типичны для переходных режимов и не могут быть устойчивыми. Экономическая система перманентно находится либо в состоянии бурного роста, либо столь же бурного падения, что приводит к хроническим экономическим “перегревам”, сменяющимся периодами кризисного охлаждения. Учитывая сказанное, можно сделать следующий вывод: стабилизация прямых и обратных связей в цикле “спрос – предложение” и нейтрализация соответствующих экономических законов всегда временна и неустойчива: система соскальзывает либо к дальнейшему экспоненциальному саморазрастанию, либо к производственной рецессии. Но как ни парадоксально, именно бешеный рост является формой неустойчивого существования экономической системы; в противном случае она обречена на гибель. Здесь уместна аналогия общества с такой элементарной частицей, как фотон, который не существует в состоянии покоя.

Таким образом, в недрах социально–экономической системы действуют законы, создающие объективные предпосылки для ее “смерти”. Недаром еще А. Карлейль называл политическую экономию “зловещей наукой” [9, с. 37]. В целом же можно сказать, что если конец света и настанет, то не в результате космической катастрофы, геологических катаклизмов или термоядерной мировой войны, а из-за экономического “самопожирания” общества.

ПРЕДЕЛЬНЫЕ СООБЩЕСТВА

Есть ли способы нейтрализовать тенденцию к саморазрастанию и разрушению общества и предотвратить социальный апокалипсис? Если да, то что для этого необходимо?

Прежде всего попытаемся ответить на вопрос, какой должна быть экономическая система, чтобы пребывать в состоянии перманентного равновесия. Из кибернетики известно, что квазиравновесные, относительно устойчивые системы обладают двумя фундаментальными свойствами. Это, во-первых, слабый энергетический обмен с окружающей средой и, во-вторых, сильная информационная связь между ними [10]. Следовательно, общество должно представлять собой достаточно совершенную информационную систему, в которой отклонения от оптимального состояния устраняются путем минимальных финансовых, материальных, энергетических и трудовых затрат [2]. Теоретически подобный социально–экономический гомеостаз возможен, но чтобы его достичь, необходима, на наш взгляд, жесткая психология экономической умеренности, разделяемая подавляющим большинством членов общества. Должна повсеместно властвовать философия “экономического буддизма”, квинтэссенцию которой можно выразить словами одного из персонажей известного американского писателя прошлого века В. Ирвинга: «Для всякого благоразумного человека “достаточно” – значит достаточно, все остальное – излишество» [11].

Претворение в жизнь такой экономической концепции означает, что при скромных потребностях в материальных ценностях люди, достигнув определенного уровня благосостояния, прекращают бессмысленную трату сил по их дальнейшему наращиванию. Тем самым в системе “спрос – предложение” наступает динамическое равновесие. История знает немало примеров того, как народы жили в равновесии с природой и с самими собой на основе духовных практик. Это и спартанцы, отрицавшие ценность богатства, и толтеки, майя, ацтеки, и хазары. Однако нападение на эти народы более активных и агрессивных этносов привело к разрушению их культуры и полному исчезновению. Здесь проявляется еще одна общесистемная закономерность, не позволяющая ни одному элементу (народу) системы (мира) достичь длительной, устойчивой гармонии в условиях, когда другие элементы (народы) находятся в постоянном развитии.

Следующий важный для понимания сути анализируемой проблемы тезис состоит в том, что достижение устойчивого состояния возможно в рамках двух диаметрально противоположных типов обществ, представляющих собой предельные проявления одного и того же феномена.

Первый тип – преуспевающие (прогрессивные) постиндустриальные формации, где общественные потребности сбалансированы и стабилизация спроса сопровождается возрастанием требований к качественным характеристикам. В данном случае действует первый тип описанного выше механизма закона Сэя – качественное рождение спроса; второй и третий типы в основном блокированы. Производство новых товаров происходит на фоне активного вымывания устаревших аналогов и не ведет к разрастанию товарной массы, хотя ее качественный состав может менять сколь угодно сильно. Именно этот тип экономического развития является образцом, к которому следует стремиться.

Второй тип – примитивные и деградирующие (регрессивные) экономические общества, где жизненные интересы людей патологически деформированы. В этом случае возникшая ситуация стабилизации спроса как следствия гипертрофированной инерционности потребительских преференций индивидов просто “замораживается”. Философия умеренности преобразуется здесь в различные формы философии бездеятельности. Л. Столерю приводит такой характерный пример: феллах, заработавший за три дня столько, что сможет прокормить себя в течение недели, не выходит на работу в оставшиеся дни [4, с. 56]. Понятно, что подобные варианты социального устройства обречены на верную гибель.

Осознание наличия двух видов обществ со стабильными вкусами и предпочтениями выразилось в экономической науке в тезисе, согласно которому кривая спроса на трудовую деятельность может стать убывающей либо в бедных странах, где потребности населения сводятся к получению жизненного минимума, либо в очень богатых, где доходы людей столь высоки, что они переключают свои интересы с работы на досуг.

Важно отметить, что прогрессивные постиндустриальные экономические системы неустойчивы, поскольку, с одной стороны, они в силу рассмотренных выше причин подвержены естественному загниванию и могут незаметно и плавно перейти в свою противоположность – во второй тип, а с другой – оказываются, как правило, весьма уязвимы с военно–политической точки зрения и становятся объектом давления других стран и этносов. Таким образом, стабилизация цикла “спрос – предложение” носит кратковременный характер, тогда как нормальный экономический режим – это режим саморазрастания системы.

СМЕРТЬ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ

Сопровождаемый индустриализацией и урбанизацией общества процесс экономического самовозрастания на определенной стадии неизбежно приводит к полному отторжению человека от природы. Вкупе с параллельно протекающим процессом перенаселения жизненного пространства это, с позиций кибернетики, влечет за собой неконтролируемый рост энтропии в социально–экономической системе и потерю ее управляемости. С данного момента начинается вторая фаза “умирания” системы, когда первичные социальные сбои в функционировании последней, проявляющиеся в бюрократизации сферы управления и криминализации общественной жизни, становятся все более масштабными. Если ход таких событий не приостановить, наступает третья фаза – агония, что, как правило, проявляется в войнах, политических беспорядках и массовых заболеваниях (вспомним хотя бы эпидемии чумы в густонаселенных средневековых городах, широкое распространение эбола–вируса и СПИДа в наши дни).

Как ни кощунственно это может показаться на первый взгляд, начавшиеся разрушительные процессы во многом выполняют “очистительную” функцию, ибо призваны разорвать сложившийся порочный экономический круг, восстановить нарушенное равновесие в цепочке “спрос – предложение” и вернуть социум в естественное, сбалансированное состояние. Тем самым закладывается экономический базис для последующей созидательной деятельности людей.

Кроме того, механизм приведения в действие этих процессов подчиняется системным законам и, говоря современным языком, представляет собой частный случай авторегуляционных сил в природе [12]. Экономическая система как некое устойчивое образование стремится сохранить себя и в соответствии со своими возможностями генерирует специфические импульсы, позволяющие “вырезать” “лишнюю” часть с тем, чтобы не исчезнуть как целое.

Среди многообразных свидетельств возрастания энтропии в социальной системе особый интерес вызывает процесс “полового нивелирования”. Мы имеем в виду и различные феминистские движения, и увеличение доходов женщин по сравнению с мужчинами, и популярность у представительниц слабого пола таких видов спорта, как боевые искусства, футбол, хоккей и т.п., и стремительный рост численности сексуальных меньшинств. Мужественность женщин и женственность мужчин есть не что иное, как выравнивание основополагающих энерго–половых различий (мужчина – активное начало, женщина – пассивное), вариант тепловой смерти, когда происходит повсеместное выравнивание энергии.

Подчеркнем, что, несмотря на кажущуюся аналогию с биологическими популяциями, авто– регуляционные силы в социально-экономической системе имеют небиологическую природу и носят более общий характер. Подобные эффекты проявляются даже в неорганической материи, где любой объект стремится сохранить свое изначальное равновесное состояние благодаря существованию системной инерции [12].

Итак, экономическая смерть общества наступает в результате возникновения антагонистического противоречия между экономическим само– разрастанием социума и общесистемными равновесными законами. Но экономическая смерть системы отнюдь не означает ее тотального физического разрушения. Здесь уместно провести аналогию с утверждением JI.H. Гумилева, который считал, что историческая драма древнего Новгорода – это пример умирания этнической системы, когда исчезают не люди – они входят в состав новых этносов, – а определенная система поведения, некогда связывавшая этих людей воедино, делавшая их “своими” [13, с. 192].

СТАДИЙНОСТЬ – МЕХАНИЗМ СОЦИАЛЬНОГО ВЫЖИВАНИЯ

После своей смерти социально–экономическая система, как правило, начинает реанимировать разрушенные институты, причем этот процесс идет в прежнем направлении. Расцвет старых способов экономического воспроизводства становится возможным за счет того, что, будучи отброшенным назад, общество готово пройти тот же путь. Это особенно ярко проявляется в послевоенные периоды, когда страны приступают к восстановлению разрушенного хозяйства и людских потерь; экономическое саморазрастание запускается заново.

Экономическая смерть – колоссальная встряска общества, позволяющая ему возобновить свою “нормальную” жизнь по направлению к ... очередной смерти, очередному апокалипсису. Такие встряски сами по себе формируют гигантские стадии в развитии социумов.

В основе любой стадийности лежит раскручивание социально–экономического процесса, который в определенный момент заходит в явный тупик. Именно этим и обусловлена необходимость трансформации экономической системы, изменения ее социально–организационной структуры. Назревшее противоречие в развитии может достичь такого размаха, что перед обществом встает дилемма: либо погибнуть, либо встать на кардинально иной путь. Жесткость такой альтернативы генерирует качественно новые волны социально–экономического цикла.

Оговоримся, что стадийность, о которой идет речь, принципиально отличается от традиционных экономических циклов и не связана с фазами подъема и спада. Для разных стадий характерны различные социально–экономические парадигмы эволюции общества; целевые установки и идеологические доктрины придают свой “аромат” каждой стадии.

Классической иллюстрацией сказанного служит доктрина профессиональных доминант [14]. Суть ее заключается в следующем. Любое государство проходит в своем развитии различные этапы общественного разделения труда, что отражается в профессиональной структуре занятости. Последняя является одной из комплексных характеристик того этапа, на котором находится страна. По мере “вызревания” профессиональных структур меняются типы общественного разделения труда, причем каждому из них соответствует своя профессиональная доминанта, то есть профессиональная группа с наибольшим удельным весом в общей численности занятых. Типы общественного разделения труда и закономерности их смены могут быть представлены в таком хронологическом порядке: сельскохозяйственный, индустриальный, информационный, сервисный и т.д. Россия, например, прошла стадии сельскохозяйственных и индустриальных сообществ и “застряла” на информационном типе разделения труда [15], в то время как развитые западные страны уже активно формируют сервисные сообщества [16]. Подчеркнем, что переход общества от одного типа занятости к другому обусловлен невозможностью динамичного развития системы в рамках старого уклада.

Учитывая сказанное, вряд ли можно согласиться с Л.Н. Гумилевым, который считал, что период существования всех народов примерно одинаков [13]. На наш взгляд, длительность жизни этноса зависит от его “коллективного разума”, проявляющегося в адаптационных возможностях, в способности к своевременной смене социально–экономической парадигмы своего развития. Если этнос обладает соответствующей ментальной и организационной гибкостью, то жизнь его может намного превысить средний период существования этноса, свидетельством чего являются народы Индии и Китая. Иными словами, ценой “малой” структурной перестройки социум способен предотвратить глобальные конфликты и избежать пресловутого армагеддона.

ЛИТЕРАТУРА

1. Балицкий Е.В. Маржинальные свойства экономических систем // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 7.

2. Балацкий Е.В. Переходные процессы в экономике (методы качественного анализа). М.: ИМЭИ, 1995.

3. Алле М. Экономика как наука. М.: РГГУ, 1995. С. 27.

4. СтолерюЛ. Равновесие и экономический рост. М.: Статистика, 1974.

5. ПетрушенкоЛ.А. К вопросу о возможности социального моделирования // Известия ЛЭТИ. Вып. 48. 1963.

6. Сумароков В.Н. Государственные финансы в системе макроэкономического регулирования. М.: Финансы и статистика, 1986.

7. Соколовский Л.Е. Финансирование бюджетного дефицита и внутренний государственный долг // Экономика и математические методы. 1991. Вып. 2.

8. Балацкий Е.В. Инфляционные налоги и экономический рост // Экономика и математические методы. 1997. Вып. 3.

9. Барр Р. Политическая экономия. Т. 1. М.: Международные отношения, 1995.

10. Винер Н. Кибернетика. М.: Наука, 1983.

11. Ирвинг В. Новеллы. М.: Правда, 1985. С. 349.

12. Петрушенко Л.А. Принцип обратной связи. М.: Мысль, 1967.

13. ГумилевЛ.Н. От Руси к России: очерки этнической истории. М.: Экопрос, 1992. С. 192.

14. Добрынина Л.В. Количественная оценка уровня общественного разделения труда // Концепция занятости в социальноориентированной экономике. М.: НИЭИ. 1990.

15. Богомолов Ю.П., Балацкий Е.В., Лаврентьева О.В. Региональные особенности воспроизводства квалифицированных кадров // Экономист. 1992. №5.

16. Костецки М. Становление “сервисной” экономики // Проблемы теории и практики управления. 1995. № 1.

Официальная ссылка на статью:

Балацкий Е.В. Настанет ли апокалипсис?// «Вестник Российской академии наук», №9, 1998. С.822–827.