В настоящее время многие экономисты и аналитики озабочены выяснением роли налогов в формировании стратегии экономического роста. Здесь целесообразно подразделять два аспекта проблемы: краткосрочный и долгосрочный рост. Первый из них связан с влиянием налогов на желание производителей работать, на их психологию. Как правило, эта группа вопросов относительно успешно решается путем определения так называемых точек А.Лаффера первого рода, которые фиксируют ту предельную налоговую нагрузку на производителя, превышение которой грозит сворачиваем производства. [1] В основном здесь речь идет об эффектах, реализующихся в рамках одного года. Более длительные временные горизонты рассматриваются в рамках второго аспекта, который связан с воспроизводственно–технологическими особенностями производства и влиянием налогов на саму возможность производителей работать. Эта группа вопросов может быть решена с помощью определения критической налоговой нагрузки, при которой осуществляется простое воспроизводство. Наложение указанных двух аспектов экономического роста предполагает довольно интересные варианты развития: когда производитель может расширять производство, но не хочет; когда он этого хочет, но не может; когда он хочет и может; и, наконец, когда он не хочет и не может.

В данной статье мы сконцентрируем внимание только на втором аспекте проблемы, связанным с изучением воспроизводственного климата и его влиянием на долгосрочный экономический рост.

Методология исследования долгосрочного экономического роста

В более ранних публикациях нами был предложен простой метод оценки предельно допустимого налогового бремени, которое позволяет осуществляться экономическому росту с определенным темпом [2]. При этом в расчетах в качестве фона используются два типа параметров: воспроизводственные и технологические. К первой группе параметров относятся доли амортизации и затрат на оплату труда в добавленной стоимости, а также отношение инвестиций в основной капитал к прибыли. Ко второй группе параметров относятся показатели капиталоемкости и нормы выбытия основных фондов. Собственно учет указанных параметров и позволяет говорить о воспроизводственно–технологических факторах долгосрочного экономического роста. Долгосрочный же характер рассматриваемых процессов определяется длительностью настройки инвестиционных режимов воспроизводственного цикла и устойчивостью технологических характеристик производства.

В данной статье мы будем рассматривать среднегодовые характеристики применительно к отдельным отраслям экономики России и Соединенных Штатов Америки. Подобный подход позволит выявить существующие фискальные и воспроизводственно–технологические различия в развитии различных сегментов национальной экономики, а также понять имеющиеся экономические различия между суверенными государствами. Кроме того, мы будем проводить динамический анализ: для США и России рассматривается период с 1996 г. по 2001 г. Временной срез анализа позволяет ощутить различные фазы экономического цикла рассматриваемых национальных экономик.

Для нашего анализа мы будем использовать две группы экономических параметров: отчетные, полученные на основе ретроспективных статистических данных, и расчетные, полученные путем оценки по определенным формулам. И те, и другие будут нами активно использоваться для получения содержательных выводов.

Среди расчетных параметров рассмотрим только три, которые имеют ключевое значение. Первый из них – предельно допустимое налоговое бремя (доля налогов в произведенной добавленной стоимости). Нами будут вычисляться две величины данного показателя: при нулевом экономическом росте и при годовом росте в 3%. При сопоставлении данных параметров с фактическим налоговым бременем легко определить степень задавленности производителя налогами. Второй параметр – потенциальный темп экономического роста при фактическом налоговом бремени. Данный индикатор диагностирует уровень комфортности производства в смысле его внутренних возможностей к экспансии. Третий параметр – эластичность налоговой нагрузки по темпам экономического роста, которая показывает, на сколько должно уменьшиться предельное налоговое бремя, чтобы обеспечить скачок экономического роста с нулевого уровня до 3% [3]. По своему экономическому смыслу рассматриваемая эластичность показывает своего рода налоговую «цену» одного процента экономического роста. Иными словами, она фиксирует потенциальные возможности налоговых инструментов для активизации производственной деятельности до нормального уровня (3–процентный экономический рост традиционно считается «нормальным»).

Условия долгосрочного экономического роста в России

В табл.1–2 представлены усредненные параметры российской экономики, которые непосредственно определяли возможности долгосрочного роста национального промышленного производства. Чтобы не перегружать изложение излишним статистическим материалом в указанных таблицах приводятся усредненные данные предкризисного и послекризисного периодов; событием, которое «рассекло» весь рассматриваемый временной интервал на две части, является августовский валютный кризис 1998 г. [4]

Таблица 1. Усредненные отчетные параметры промышленности России в 1996–1997 гг.

Результаты проведенных расчетов на основе данных табл.1–2 сгруппированы в табл.3–5. Какие же выводы можно сделать на основе полученных данных?

Не вдаваясь в малозначимые детали и частности, постараемся охарактеризовать ситуацию общими мазками, на качественном уровне.

Во-первых, предкризисный и послекризисный периоды развития радикально различаются с точки зрения фискального климата (табл.3–4). Так, после кризиса существенно (в среднем в 1,5 раза) возросла фактическая налоговая нагрузка на отрасли промышленности, но одновременно с этим еще больше возросли и характеристики предельно допустимого налогового бремени (для 3–процентного роста производства почти в 2 раза). Это означает, что сопротивляемость российской промышленности фискальному давлению со стороны государства росла опережающими темпами (см. табл.3–4). Тем самым можно констатировать, что стойкость отечественной промышленности после кризиса возросла.

Таблица 2. Усредненные отчетные параметры промышленности России в 1998–2001 гг.

Во-вторых, предкризисный и послекризисный периоды радикально различаются и с точки зрения воспроизводственно–технологических условий. Так, инвестиционная активность после кризиса снизилась в среднем в 2 раза и, следовательно, воспроизводственные условия ухудшились, в то время как капиталоемкость уменьшилась в 2,3 раза, что говорит о серьезном технологическом улучшении средств производства (табл.1–2). Таким образом, воспроизводственные и технологические сдвиги были разнонаправленными, но, как будет показано ниже, позитивные технологические изменения в целом перевесили ухудшение воспроизводственных характеристик.

В-третьих, после кризиса возросла «пропускная способность» российской промышленности, т.е. увеличились потенциальные темпы роста ее производства. Так, в послекризисный период потенциальные темпы роста выпуска возросли в 3,6 раза по сравнению с предкризисным периодом. Данный факт подтверждает сделанный ранее вывод о том, что в целом произошедшие изменения носили позитивный характер.

В-четвертых, эластичность налоговой нагрузки по темпам роста производства после кризиса немного снизилась по абсолютной величине, свидетельствуя о том, что российская промышленность стала более податливой на налоговые стимулы (табл.3–4). Каждый процент уменьшения налоговой нагрузки приводил к более интенсивному росту выпуска, чем до кризиса. Здесь же отметим следующее наблюдение. В соответствии с нашими расчетами самая высокая по модулю «налоговая цена» экономического роста за все анализируемые годы была зафиксирована в 1998 г., когда произошел финансовый кризис. По промышленности в целом эластичность W в этом году достигла величины –3,1, а для цветной металлургии она поднялась до –8,6. Это означает, что в разгар кризиса оживить отечественное производство с помощью налоговых послаблений было чрезвычайно трудно, а в некоторых случаях, как, например, в цветной металлургии, вообще невозможно. Подобная слабая чувствительность российской промышленности к фискальным инструментам регулирования продержалась еще год после кризиса (в 1999г. величина Ω составила –3,0), после чего стала заметно снижаться и в 2001 г. достигла величины –1,1.

Таблица 3. Усредненные расчетные параметры промышленности России в 1996–1997 гг.

Сказанное подводит к пониманию того, что показатель эластичности Ω может использоваться в качестве индикатора кризисной ситуации в производстве. Однако здесь следует сразу оговориться, что данный показатель для некоторых подотраслей промышленности не может обеспечить надежную диагностику кризисной фазы. Хотя в подавляющем большинстве случаев он достиг своего пика в 1998 г., были отрасли, не вписывающиеся в выявленную закономерность. Так, например, машиностроение и металлообработка в 1996 г. имели Ω=–7,9, а в 1998 г. –5,8. В промышленности строительных материалов в эти же годы данный показатель составил –3,4 и –2,5. Таким образом, названные отрасли начали «буксовать» значительно раньше, чем другие и к моменту кризиса они уже частично вышли из «ступора», начав более гибко реагировать на изменения фискальной нагрузки.

Таблица 4. Усредненные расчетные параметры промышленности России в 1998-2001 гг.

Теперь проведем более подробный структурно-динамический анализ развития отечественной промышленности за 1996-2001 гг. на основе данных табл.5.

Что же интересного можно увидеть здесь?

Прежде всего, показатель потенциальных темпов прироста является очень хорошим индикатором приближающегося кризиса. Данный тезис подтверждается тем фактом, что уже в 1996 г. две подотрасли промышленности, а именно цветная металлургия и легкая промышленность не имели потенциала к долгосрочному росту своей продукции. Фактически уже в этот период названные отрасли находились в состоянии кризиса, хотя, может быть, и не столь уж явного. В следующем году ситуация радикально ухудшилась, и почти вся промышленность была лишена долгосрочных перспектив роста. Если учесть, что лесная и легкая промышленность в этот год были убыточными, а в шести отраслях потенциальные темпы роста были отрицательными, то только две подотрасли промышленности имели внутренние резервы к дальнейшему расширению своей деятельности – это топливная и пищевая промышленность.

Таблица 5. Динамика потенциальных темпов прироста промышленного производства России, %.

Знаком ** обозначены случаи убыточности отраслей.

Обе названные отрасли «устояли» накануне всеобщего кризиса из-за специфической структуры затрат своей продукции и удачного сочетания технологических и инвестиционных характеристик. Топливная промышленность львиную долю сырья «перекачивала» на мировой рынок с устойчивой конъюнктурой и получала инвестиционные ресурсы в достаточном размере, а пищевая промышленность специализировалась на продукции первой необходимости, которая не относится к разряду капиталоемкой. Остальные же подотрасли основательно «просели» к 1998 г.

Следующий интересный момент, который просматривается в табл.5, связан с тем, что грянувший в 1998 г. финансовый кризис «распутал» затянувшийся в 1997 г. промышленный узел: все подотрасли без исключения улучшили свои воспроизводственные возможности. В дальнейшем потенциальные темпы роста производства отраслей промышленности стали уверенно нарастать и к 2001 г. сложились вполне комфортные экономические условия. В этом контексте можно говорить, что кризис 1998 г. благотворно сказался на долгосрочных возможностях развития российской промышленности.

Если говорить о возникшей к 2001 г. дифференциации в условиях расширенного воспроизводства отраслей промышленности, то помимо основной массы отраслей с хорошими характеристиками можно выделить две крайние группы: с весьма скромными и с суперхорошими показателями. К первой группе относятся легкая промышленность и машиностроение. Они имеют возможность развиваться с «естественными» темпами роста в 2–3%. Ко второй группе относятся топливная и пищевая промышленность. Здесь ситуация поистине впечатляющая. Так, топливная промышленность потенциально может ежегодно увеличивать объем своего производства в 1,5 раза, что находится за рамками экономически осмысленных цифр. В данном случае речь идет о том, что при удачной рыночной конъюнктуре топливная промышленность может сделать головокружительный рывок в развитии. Надо сказать, что подобные «оптимистические» оценки имеют и оборотную сторону, ибо слишком хорошие воспроизводственные характеристики топливной промышленности при высоком рыночном спросе чреваты безудержным выкачиванием энергосырьевых ресурсов, что противоречит долгосрочным интересам страны.

Возвращаясь к индикативным свойствам показателя потенциального темпа роста производства, можно констатировать, что с его помощью, как оказывается, можно было спрогнозировать кризис 1998 г. Однако данный факт уже сам по себе позволяет нам серьезно переосмыслить валютный кризис 1998 г.

Дело в том, что традиционно считается, что августовский кризис 1998 г. имел чисто финансовую природу и был спровоцирован в основном неправильной долговой политикой государства. Строго говоря, это так и есть. Однако данные табл.5 убедительно показывают, что к этому времени в недрах российской промышленности уже назрел технологический кризис. Таким образом, налицо тесная корреляция между кризисом государственной финансовой политики и технологическим кризисом промышленности. По всей видимости, здесь имел место эффект взаимного усиления негативных процессов: государство делало долги в том числе для того, чтобы поддержать некоторые отрасли промышленности, а недостаточное финансирование промышленности лишь консервировало старый технологический уклад и требовало дополнительных финансовых вливаний со стороны. Таким образом, похоже, что глубинные корни валютного кризиса 1998 г. кроются все-таки в реальном секторе экономики и его неудовлетворительном функционировании.

Другой аспект кризиса 1998 г. связан с его последствиями. Сейчас уже устоялось мнение, что этот кризис отбросил страну, по крайней мере, на несколько лет назад. Однако, даже если это и так, то, как следует из табл.5, он одновременно расчистил дорогу отечественной промышленности для долгосрочного поступательного движения вперед. В настоящий момент времени «внутренний потенциал роста» российской промышленности неизмеримо выше, чем до финансового кризиса 1998 г.

Таблица 6. Динамика фактических темпов прироста промышленного производства России, %.

Знаком ** обозначены случаи убыточности отраслей.

Теперь во избежание недоразумений коснемся еще одного важного аспекта нашего анализа. Дело в том, что сравнение вычисленных нами потенциальных темпов экономического роста с их фактическими значениями (табл.6) показывает слишком явное несовпадение. В этом случае правомерен вопрос: не является ли используемая нами методика «бракованной»? Как может, например, цветная металлургия иметь в 1997 г. потенциальный темп роста –4,0%, а фактический +6,0%? Если она не могла расширять производство, то за счет чего же она это осуществила? И наоборот, почему топливная промышленность, имевшая в 1996 г. потенциальный темп 3,5%, впала в рецессию с фактическим темпом –3,0%?

В указанных фактах нет никакого противоречия. Дело в том, что вычисленные нами потенциальные темпы роста носят долгосрочный характер и показывают какими могут быть темпы при существующих обстоятельствах (фискальном давлении, эффективности производства и инвестиционной активности) при отсутствии внешних ограничений. Фактические же темпы являются принципиально краткосрочными. По сути дела, в реальности идут постоянные флуктуации темпов, и говорить на их основе о возможных долгосрочных производственных стратегиях нельзя. Так, отрасль или предприятие могут иметь возможность поддерживать в длительной перспективе темпы на уровне, к примеру, 5%, но предприниматель по определенным причинам не желает поддерживать такую активность или не может в силу ограниченности рыночного спроса на продукцию его предприятия. Возможна и другая ситуация, когда объективные воспроизводственные условия очень плохие и не позволяют осуществляться длительному росту, но этот рост все же имеет место в силу тривиальной дозагрузки резервных мощностей, которые образовались в предыдущие годы производственного спада. Однако, даже если подобные ситуации и возникают, они не могут носить долгосрочный характер. Именно об этом и говорят потенциальные темпы экономического роста.

В контексте сказанного можно наметить еще одно направление плодотворного анализа потенциальных и фактических темпов роста производства: их сопоставление на предмет взаимной согласованности позволяет определить стремление производителя к долгосрочной стратегии, или же наоборот выявить его краткосрочные интересы. Расчет коэффициента корреляции между потенциальными и фактическими темпами роста производства позволяет наметить «болевые точки» российской промышленности. К таковым относятся химическая и нефтехимическая промышленность (0,26) [5], машиностроение и металлообработка (0,38), лесная и деревообрабатывающая промышленность (0,38). Названные отрасли довольно плохо использовали имеющиеся возможности для долгосрочного экономического роста. Другая группа «благополучных» отраслей, наоборот, в достаточно полной мере извлекала экономические выгоды от сложившегося воспроизводственного климата. Это топливная (0,91), легкая (0,81) и пищевая (0,84) промышленность. Остальные отрасли имели коэффициент корреляции от 0,40 до 0,61, в среднем же по российской промышленности он составил 0,53, что можно интерпретировать как использование отечественной индустрией предоставляющихся ей возможностей только на половину.

В основе рассмотренной дифференциации в уровне использования воспроизводственных возможностей лежат различные причины. Например, относительно «правильное» функционирование легкой промышленности, находящейся в глубокой депрессии, объяснялось, скорее всего, ее желанием выжить в будущем. Именно этот факт и заставлял ее руководство строить долгосрочные производственные программы.

Условия долгосрочного экономического роста в США

Для экономики США можно провести аналогичный анализ, однако, здесь наблюдаются несколько иные тенденции. Чтобы не загромождать изложение избыточным статистическим материалом приведем исходные параметры экономики США только для 1996 г. (табл.7). Этого вполне достаточно, т.к. данные параметры со временем особо не менялись. Расчетные показатели приведем за первый и последний годы нашего анализа (табл.8–9). Потенциальные темпы роста производства рассмотрим на всей длине ретроспективного ряда (табл.10).

Отличие анализа России и США заключается в том, что для первой мы изучали положение дел только в промышленности, а для США – во всей экономике. Хотя такой подход обеспечивает лишь частичную сопоставимость двух стран, мы вынуждены идти на эту меру из-за несовершенства располагаемого нами информационного обеспечения.

Какие же особенности развития характерны для экономики США?

Во-первых, на протяжении рассматриваемых лет происходило синхронное уменьшение параметров предельно допустимого и фактического налогового бремени. Так, с 1996 г. по 2001 г. фактическая налоговая нагрузка уменьшилась на 1,4 процентного пункта, а предельно допустимое бремя для нулевого роста – на 4,4 пункта (табл.8–9). Трудно сказать, что здесь было причиной, а что – следствием: то ли ослабление фискального давления вызывало требования производителя к его дальнейшему сокращению, то ли сопротивление производителя заставляло власти идти ему на уступки и снижать налоговую нагрузку. Не исключено, что имели место оба эти процесса, главное заключается в другом – они шли параллельно.

Таблица 7. Отчетные параметры экономики США в 1996 г.

Во-вторых, чувствительность американской экономики к действию фискальных инструментов со временем возрастала. Данный факт непосредственно следует из сопоставления в динамике величины эластичности налоговой нагрузки по темпам роста производства. Так, за период 1997–2001 гг. абсолютное значение Ω в среднем уменьшилось в 1,7 раза (табл.8–9). Таким образом, реализовалась весьма интересная регулятивная стратегия американского правительства: хотя уровень налоговой нагрузки уменьшался, действенность налоговых регуляторов возрастала.

Здесь обращает на себя внимание чрезвычайно сильная дифференциация величины эластичности по отраслям экономики. Так, например, чтобы стимулировать в 2001г. 3–процентный рост производства в добывающей промышленности надо было уменьшить налоговую нагрузку на 2,4 процентных пункта, в то время как для достижения аналогичного результата в сфере услуг было достаточно сокращения всего лишь на 0,1 пункта. Таким образом, можно констатировать, что различные сектора американской экономики были очень неоднородны с точки зрения их реакции на действие фискальных рычагов государства. Некоторые отрасли находились буквально в ожидании каких-либо минимальных налоговых послаблений.

Таблица 8. Расчетные параметры экономики США в 1996 г.

Таблица 9. Расчетные параметры экономики США в 2001 г.

Знаком ** обозначены случаи убыточности отраслей.

В-третьих, к 2001 г. конфигурация фискальных, технологических и инвестиционных факторов несколько ухудшилась, и потенциальные темпы роста почти во всех отраслях американской экономики снизились. В среднем в 2001 г. они уменьшилась в 1,9 раза по сравнению с 1998 г. (табл.10). Фактически сентябрьский террористический акт 2001 г. «подловил» экономику США на излете ее производственного потенциала. Образно говоря, «воспроизводственный пузырь» к этому времени сам по себе уже начал сдуваться, когда экзогенный шок его окончательно «проколол». Возможно, это сыграло свою роль в том, что сейчас американская экономика находится в довольно сложном положении. Однако в любом случае говорить о кризисе американской экономики было бы ошибочно, т.к. все ее сектора имели возможность расширять свою деятельность.

Таблица 10. Динамика потенциальных темпов прироста производства отраслей экономики США, %.

Знаком ** обозначены случаи убыточности отраслей.

Здесь же нельзя не заметить чрезвычайно большой неравномерности воспроизводственного климата в США. Так, обрабатывающая и в особенности добывающая промышленность находились постоянно в стадии «вялого» роста. Сложившаяся обстановка никак не содействовала ускоренному росту американской промышленности. И наоборот, сфера услуг, оптовая торговля, строительство и отчасти связь имели огромный потенциал роста. Данный факт подводит к пониманию приоритетов развития экономики США: максимальный внутренний потенциал роста характерен отнюдь не для традиционных индустриальных секторов экономики, а скорее для сервисных видов деятельности. Данный вывод подтверждает общепринятый тезис о том, что США является типичным постиндустриальным сообществом информационно–сервисного типа.

Таблица 11. Динамика фактических темпов прироста производства отраслей экономики США, %.

Развивая начатый структурный анализ, целесообразно так же, как и для России перейти к рассмотрению отраслевых коэффициентов корреляции между потенциальными и фактическими темпами роста производства (табл.10–11). К «болевым точкам» американской экономики относятся следующие отрасли: электричество, газ и санитарные услуги (0,16); связь (0,06); сельское, лесное и рыбное хозяйство (0,09). В числе «благополучных» отраслей находились: строительство (0,91); транспорт (0,74); оптовая торговля (0,79). Остальные отрасли имели значения коэффициента корреляции в диапазоне 0,44–0,69.

Здесь также как и для России можно говорить о различных причинах наблюдавшейся дифференциации в уровне использования воспроизводственных возможностей. Например, «плохая» реакция сельского хозяйства и санитарных услуг связана с низкой рентабельностью данных отраслей и постоянной поддержкой их со стороны государства. Фактически из-за этого в них заторможены все естественные реакции на изменяющиеся условия производства. Совершенно другой пример нам дает отрасль связи, плохо реагировавшая на объективные воспроизводственные условия. Это было связано с ее вступлением в особую стадию своего развития: огромный спрос на продукцию отрасли провоцировал режим экономического перегрева и образование «производственного пузыря» с фантастическими темпами роста без оглядки на реальные долгосрочные воспроизводственные тенденции.

Однако, пожалуй, самым интересным моментом в контексте сказанного является чрезвычайно высокий коэффициент корреляции между потенциальными и фактическими темпами роста производства во всем частном секторе экономике. Его величина достигала величины в 0,98. Это означает, что американская экономика в целом почти полностью, идеально использовала предоставляющиеся ей воспроизводственные возможности.

На первый взгляд, это удивительно, т.к. ни одна из отраслей экономики США не имела подобного показателя. Как же тогда получился такой высокий итоговый коэффициент?

Рациональная интерпретация полученного результата может быть следующей. В американской экономике имеет место неравномерное использование отраслями своих воспроизводственных возможностей. Но одновременно с этим имеет место и мощный механизм межотраслевого перелива этих возможностей. Иными словами, производственные возможности, недоиспользованные одними отраслями, «перехватываются» и используются другими. Таким образом, перераспределение нагрузки на основе конъюнктурных тенденций и приводит к рождению синергетического (общесистемного) эффекта с высокой эффективностью связи между потенциальными и фактическими темпами роста производства. Примечательно, что в России ничего подобного не просматривается.

США–Россия: сопоставление стратегий экономического развития

До этого мы рассматривали воспроизводственные режимы двух национальных экономик как бы изнутри. Теперь попытаемся наложить два типа экономического развития и понять не только разницу между ними, но и выяснить, в частности, что полезного может позаимствовать Россия у США. Здесь, на наш взгляд, целесообразно остановиться на нескольких вопросах.

Во-первых, в США налоговое бремя в основном ниже, чем в России и просматривается мощная тенденция к их дальнейшему расхождению. Так, в 1996 г. средняя налоговая нагрузка в российской промышленности составляла 18,6%, а обрабатывающей американской промышленности – 16,8%. В 2001 г. эти цифры уже составляли 43,4% и 14,4% соответственно. И хотя в обеих странах фактическое налоговое бремя не зашкаливало за рамками предельно допустимого, совершенно ясно, что российская промышленность функционировала в совершенно ином, менее комфортном воспроизводственном режиме, чем в США. На момент 2001 г. американская промышленность имела в 3 раза лучше фискальные условия, чем российская индустрия. Сказанное показывает, какие препятствия должна преодолевать российская промышленность по сравнению с американской для выхода на траекторию устойчивого роста.

Во-вторых, ширина полосы предельно допустимого налогового бремени для нулевого и 3–процентного экономического роста в России гораздо шире, чем в США. Так, в 1996–1997 гг. в России соответствующий «зазор» составлял 7,3 процентных пункта, а в 1996 г. в США – 2,3 пункта. В 1998–2001 гг. в России и в 2001 г. в США эти цифры составляли 6,6 и 1,4 п.п. соответственно. Следствием указанного факта является чрезвычайно высокая «налоговая цена» экономического роста в России по сравнению с США. К примеру, в 1996 г. данный показатель в указанных странах имел значения –2,7 и –0,6 соответственно, а в 2001 г. – уже –1,1 и –0,2. Это означает, что российская промышленность по сравнению с американской является просто «глухой» к фискальным регуляторам государства. А это в свою очередь означает, что при необходимости извлечь российскую индустрию из состояния стагнации властям придется идти на очень серьезные налоговые послабления, которые чреваты разрушением бюджета (по крайней мере, в краткосрочной перспективе). В противном случае полумеры просто не дадут никакого положительного результата.

В-третьих, в России отраслевая дифференциация налогового бремени гораздо выше, чем в США. Например, в России в 1998–2001 гг. фактическое налоговое бремя в электроэнергетике и пищевой промышленности составляло соответственно 11,8% и 44,7%, т.е. отраслевая поляризация налогового бремени составляла в абсолютном измерении почти 27 процентных пунктов, а относительный разрыв достигал отметки в 4 раза. В США в 2001 г. аналогичные показатели в сельском хозяйстве и связи составляли 10,2 и 13,9% соответственно, т.е. отраслевая поляризация налогового бремени составляла всего лишь 3,7 п.п. Указанное расхождение в «национальных» фискальных условиях поистине фантастично. Между тем подобные различия имеют очень серьезные следствия. Дело в том, что российские отрасли и производства оказываются отнюдь не в одинаковом положении с точки зрения оказываемого на них фискального давления. Так, если у черной металлургии «отнимают» в налоги примерно только 1/5 произведенной ею добавленной стоимости, то у пищевой промышленности – половину. Такое положение дел никак нельзя считать не только справедливым, но и хоть с какой-либо точки зрения оправданным. Фактически здесь мы приходим к выводу, что «фискальная справедливость» в США неизмеримо выше, чем в России. Используя приведенные выше цифры об отраслевой поляризации налогового бремени в 2001 г., существующий разрыв между двумя странами можно оценить в 7 раз в пользу США.

Разумеется, отмеченный перекос в фискальной политике российского государства не связан с величиной налоговых ставок. Это проблема скорее качественного плана, нежели количественного. Сама система российского налогообложения и, прежде всего, выбор налоговой базы, спроектирована таким образом, что одни отрасли ставит в более выгодное положение по сравнению с другими. Не будет преувеличением сказать, что это один из важнейших изъянов современной фискальной системы России.

В-четвертых, воспроизводственный климат в США значительно ровнее и стабильнее, чем в России. Например, из сопоставления табл.5 и табл.10 легко видеть, что в отличие от России, где постоянно «вылезали» отрицательные темпы роста производства, в США они все время были положительными. Иными словами, как бы ни ухудшались воспроизводственные условия в США, до конца «воспроизводственный клапан» не перекрывался ни одной отрасли американской экономики. Вопрос заключался только к конкретной величине потенциальных темпов роста, которыми различным отраслям «позволялось» развиваться, но никогда складывающийся экономический климат США не провоцировал их производственную рецессию. Одновременно с этим можно заметить и другую особенность стратегии американского развития, а именно: никогда и ни в каких сегментах экономики не наблюдалось слишком уж высоких потенциальных темпов роста производства. Максимальная их величина была зафиксирована в сфере услуг в 1999 г., когда темпы достигли 8% (табл.10). Тем самым американская система регулирования ограничивала возможный безудержный экономический рост, чтобы не допустить пресловутого «перегрева» экономики, за которым, как правило, следует спад. В России же, наоборот, принцип позитивного сдерживания развития постоянно нарушался. Так, в 1999 г. потенциальный темп роста производства в пищевой промышленности достигал 27%, а в 2001 г. в топливной промышленности – 53%.

Однако было бы неверно думать, что подобный эффект равномерности потенциальных темпов американской экономики по сравнению с эффектом неравномерности темпов экономики России обеспечивался системой государственного регулирования. На наш взгляд, огромная роль в этом процессе принадлежит рыночным механизмам, которые обеспечивают своевременную корректировку инвестиционных потоков, обновления парка оборудования, межотраслевой перелив капитала и движение нормы прибыли. В США эти механизмы, конечно же, значительно эффективней, чем в России, где до сих пор некоторые из них просто отсутствуют. Система государственного регулирования накладывается на подобные механизмы и либо улучшает их действие, либо ухудшает. В США, как мы видели раньше, государство, понимая надвигающееся ухудшение конъюнктуры, снижало налоговую нагрузку на производителя. В России, наоборот, несмотря на наблюдающийся кризис, государство продолжало взвинчивать фискальное давление.

В-пятых, коэффициент корреляции между потенциальными и фактическими темпами роста отраслевого производства, рассчитанный по годам, в США немного меньше, чем в России: в среднем 0,36 против 0,46 (данные по годам см. в табл.12). Это означает, что отрасли российской промышленности немного лучше использовали предоставлявшиеся им возможностями, нежели отрасли американской экономики. Однако надо учитывать тот факт, что в США действовал механизм перелива производственных возможностей, а в России – нет. Можно сказать, что в России экономическая «оторванность» отраслей друг от друга была больше, чем в США. Любопытно, что для России по рассчитанному коэффициенту корреляции прослеживается следующая закономерность: чем больше коэффициент, тем напряженнее экономическое развитие и тем ближе экономика к кризису. Своего пика данный коэффициент достиг в предкризисный 1997 г. Однако, справедливости ради следует сказать, что данный индикатор является все-таки недостаточно надежным и использовать его можно только на «подхвате» основной линии анализа.

Таблица 12. Динамика коэффициента корреляции между потенциальными и фактическими темпами роста производства в США и России.

В-шестых, между США и Россией долгое время была колоссальная разница в эффективности основного капитала. В частности, в 1996 г. капиталоемкость российской промышленности была почти в 6,5 раз выше, чем в обрабатывающей промышленности США и в 1,7 раза выше, чем в добывающей промышленности; к 2001 г. данные соотношения заметно улучшились. Данный факт говорит, что до недавнего времени принципиальное различие в развитии двух национальных экономик состояло в различном уровне эффективности производства. Если США представляли собой высокотехнологичную экономику, то Россия выступала в роли технологического аутсайдера. Выявленные различия не могли не сказываться на всех сторонах воспроизводственного цикла и характера экономического развития. При этом указанные различия дополнительно поддерживались огромными расхождениями в структуре затрат двух стран. Так, в структуре добавленной стоимости США доминировали затраты на оплату труда и незначительную долю занимала амортизация, в то время как для России имело место прямо противоположная ситуация.

В-седьмых, суммируя все данные о развитии двух экономик можно утверждать, что в США имел место некий почти стабильный, сбалансированный режим развития, а в России – переходный режим. В отечественной экономике постоянно происходила какая-то перестройка. Например, с 1996 г. по 2001 г. капиталоемкость промышленности уменьшилась почти в 4 раза. За это же самое время аналогичный показатель в обрабатывающей промышленности США почти не изменился. Следовательно, в России полным ходом шла технологическая реорганизация. Одновременно с этим в России произошла рокировка долей амортизации и затрат на труд в составе добавленной стоимости: если в 1996 г. доминировала амортизация, то в 2001 г. стали доминировать затраты на труд.

В литературе уже неоднократно отмечалось, что переходный период для российской экономики завершился. Однако проведенный анализ показывает, что в промышленности все еще происходят процессы, сильно напоминающие переходные. По-видимому, в производственной сфере разнообразные технологические сдвиги предполагают более длительный период реализации, нежели в других областях экономической жизни.

Может ли Россия перенять позитивный опыт США?

В заключение хотелось бы затронуть практический вопрос: чему же учит нас проведенное сопоставление стратегий экономического развития России и США? Что может Россия сделать для улучшения ситуации?

Во-первых, почти все отрасли российской промышленности функционируют в условиях очень тяжелого налогового бремени. Хотя это бремя само по себе еще не провоцирует производственной рецессии, оно все же уродует естественную систему стимулов производителя и заставляет его принимать сложные, порой, весьма экзотические производственные решения. На наш взгляд, не стоит продолжать проверять стойкость отечественного производителя и имеет смысл хотя бы начать снижать налоговую нагрузку на реальный сектор экономики.

Во-вторых, совершенно недопустимо сохранять нынешнюю ситуацию, когда разные отрасли находятся в неравном отношении с точки зрения массы изымаемых у них налогов. Следует придерживаться принципа более или менее равной доли налогов в произведенной добавленной стоимости отрасли. Разумеется, можно увеличивать налоговую нагрузку, если зафиксирована ситуация «разоряющего» роста и экономического «перегрева», и наоборот, снижать налоги, если обнаружена предкризисная ситуация. Однако большие перепады в налоговом бремени никак не могут существовать в качестве нормы экономической жизни. В этой связи необходимо «переделать» действующую систему налогообложения в направлении переноса центра тяжести на налог на добавленную стоимость.

В-третьих, следует разработать и начать активно претворять в жизнь политику межотраслевого и межвременного выравнивания воспроизводственных условий отраслей. Для этого можно использовать все имеющиеся у государства инструменты регулирования, включая налоги и инвестиции из федерального, региональных и местных бюджетов. В противном случае воспроизводственные различия будут инициировать рывки в развитии отраслей, которые всегда нежелательны.

В-четвертых, как показал анализ, именно технологические различия являются основной для формирования несопоставимых воспроизводственных режимов в России и США. Следовательно, основные усилия российского руководства должны быть направлены на обеспечение технологического прорыва, который и позволит в дальнейшем более естественным образом оптимизировать институциональную систему страны, включая фискальный и инвестиционный климат.