Введение: новый бестселлер от культовых авторов

В 2019 г. вышла очередная книга Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона, которая сразу же стала очередным бестселлером (Acemoglu, Robinson, 2019). В 2021 г. эта книга увидела свет и на русском языке (Аджемоглу, Робинсон, 2021), что делает уже совсем невозможным обойти этот факт молчанием.

Интерес к новой книге авторов связан со многими обстоятельствами. Во-первых, эта книга является продолжением, углублением и уточнением предыдущей книги (Аджемоглу, Робинсон, 2015), которая в свою очередь имела ошеломляющий успех. Достаточно напомнить, что после выхода первого бестселлера в научную терминологию прочно вошли такие понятия, как инклюзивные и экстрактивные институты. Во-вторых, имена авторов также вносят свой вклад в подогрев интереса к книге – оба относятся к академической элите западного научного мейнстрима, обладают потрясающей публикационной активностью, популярностью и цитируемостью. Их фамилии связаны с самыми престижными университетами США и Великобритании, а Аджемоглу, помимо всего прочего, публикует гигантское число статей в соавторстве с коллегами со всего мира на самые разнообразные темы. В-третьих, характер построения книги не может оставить читателя равнодушным. Авторы используют метод стилизованных примеров на основе материала из мировой истории, что делает все теоретические тезисы максимально понятными, яркими, интересными и убедительными.

Сказанного достаточно, чтобы вывести «Узкий коридор» на первые позиции книжных полок, однако есть еще два обстоятельства, которые оправдывают особо пристальное внимание к ней. Во-первых, эта книга все–таки не смогла превзойти успех предыдущей (по крайней мере, в России), хотя в содержательном отношении и тонкости аналитических построений она превосходит первый бестселлер и уж совершенно точно не уступает ему. Во-вторых, после выхода «Узкого коридора» в свет прошло почти четыре «ревущих» года, за которые мир радикально изменился, что поставило под вопрос многие выводы авторов. Начавшаяся с 2022 г. активная деглобализация мировой экономики с явной потерей Соединенными Штатами своих геополитических позиций требует более тщательного изучения теоретической концепции Аджемоглу и Робинсона и даже, может быть, радикального пересмотра ее некоторых положений. Этими фактами и обусловлены последующие аналитические реминисценции автора статьи в адрес анонсированной книги.

Концепция узкого коридора: структурная схема

С самого начала оговоримся, что концепция узкого коридора является крайне простой и прозрачной, чем и привлекает любого читателя. Если политический процесс отобразить в виде структурно–логической схемы, то каркас концепции узкого коридора можно представить на рис. 1, на котором можно увидеть два уровня генезиса современного государства.

На первом уровне происходит два взаимосвязанных процесса – относительно автономный генезис масс и элит и взаимодействие масс и элит. В данном случае под элитами понимается группа лиц, осуществляющих государственное управление в широком смысле слова, а под массами понимается население государства. Тогда весь политический процесс сводится к взаимодействию и взаимной борьбе элит и масс с неким итоговым результатом в пользу той или иной стороны. Предварительно элиты и массы проходят этап кристаллизации. Массы развиваются по пути формирования самосознания посредством создающихся для этих целей общественных институтов, что на выходе дает общество с определенным уровнем организованности. Элиты также эволюционируют по пути осмысления всей политической системы и своего места в ней посредством создаваемых административных государственных институтов, что и дает на выходе политическую элиту со своими этикой и мировоззрением. Одновременно с этим для элит имеет огромное значение воля к власти, которая выступает в качестве драйвера самого стремления людей к переформатированию общества с целью получения высших позиций в политической и экономической иерархии (Аджемоглу, Робинсон, 2021, с. 53). Параллельно взаимодействие элит и масс происходит в рамках исходной заданной клетки норм в виде традиций и принципов поведения обеих политических групп. В итоге уровень организованности масс и элит плюс клетка норм дают ту или иную модель государственной власти в зависимости от соотношения сил двух политических групп.

На втором уровне происходит кристаллизация государственной власти в виде одной из трех возможных моделей. Следуя традиции Томаса Гоббса, Аджемоглу и Робинсон для характеристики государства и государственной власти используют метафору Левиафана – некоего гигантского морского чудовища, пожирающего все живое, т.е. подавляющего все свободолюбивые порывы людей. Тогда случай, когда элиты возобладали в политической борьбе и построили то самое легендарное государство–чудовище, получает название Деспотического Левиафана (ДЛ); если победа в политическом противостоянии осталась за массами, то полноценное государство в такой ситуации невозможно и мы имеем дело с Отсутствующим Левиафаном (ОТЛ); если же элиты и массы оказались равными по силе, то имеет место политическое равновесие с эффективным демократическим государством с присущими ему сдержками и противовесами – Обузданным Левиафаном (ОБЛ). Соответственно режиму Деспотического Левиафана соответствует тирания, Отсутствующему Левиафану – анархия, а Обузданному Левиафану – демократия.

И уже в этой точке авторы концепции делают недвусмысленный оценочный вывод о том, что демократия – это лучшая форма правления, а все формы проявления диктатуры и анархии – нежелательны и даже недопустимы. И авторы расшифровывают свои симпатии и антипатии: ОБЛ способен поддерживать долгосрочный экономический рост, тогда как при ДЛ он становится временным и хрупким, а при ОТЛ он вообще невозможен или ничтожно мал. В этой точке Аджемоглу и Робинсон весьма изящно сопрягают фундаментальные понятия роста и равновесия: как оказывается, достижение политического равновесия позволяет обеспечить устойчивый экономический рост, а отклонение от него ведет к нарушению режима роста вплоть до его полного исчезновения. Продолжая эту линию аналогий, можно говорить, что ДЛ в рафинированной форме выражает вертикальный механизм взаимодействия (власть), ОБЛ – горизонтальный (конкуренция и сотрудничество), ОТЛ – отсутствие устойчивых системных связей (война всех против всех).

В схеме политического процесса на рис. 1 самостоятельное значение имеет так называемая клетка норм, которая в концепции узкого коридора олицетворяет фактор начальных условий. Например, если в исторически сформировавшейся клетке норм некоего сообщества изначально отсутствуют нормы рынка (конкурентные механизмы), то такое сообщество практически лишено шанса на построение полноценной государственности в форме ОБЛ (Аджемоглу, Робинсон, 2021, с. 158).

Рис.1. Структурная схема политического процесса.

Схема рис. 1 позволяет сделать следующий шаг в формулировании концепции узкого коридора. Для этого элиты, мощь которых выражена в государственном аппарате, и массы, сила которых проявляется в дееспособности общества, получают количественное выражение в двух показателях – силе государства и силе общества, которые задают вертикальную и горизонтальную оси на плоскости. Тогда модель узкого коридора может быть представлена геометрически на рис. 2. Под силой общества понимается его способность к мобилизации на борьбу за свои права, под силой государства – дееспособность государства в контексте обеспечения своих функций. Тогда на соответствующей плоскости можно графически отобразить эффективную зону (узкий коридор), в которой реализуется режим ОБЛ; слева от него находится зона обитания ДЛ, справа – ареал ОТЛ. Линия до начала узкого коридора соответствует ситуации, когда государство и общество крайне слабы и неустойчивы. Хотя рис. 2 представляет собой лишь дополнительную иллюстрацию схемы процесса рис. 1, его значение настолько велико, что авторы книги сознательно дублируют приведенную схему пять раз на с. 104, 399, 501, 545 и 588, снабжая ее различными содержательными аранжировками.

Можно сказать, что сила государства и элит, которые контролируют государство, отражают развитость вертикальных взаимодействий и степень централизации государственной власти, а сила общества – обширность горизонтальных (рыночных) взаимодействий и уровень самоорганизации населения. Неудивительно, что баланс между ними становится центральным пунктом концепции узкого коридора. Однако для придания глубины своей теории Аджемоглу и Робинсон вводят еще один интересный социальный механизм, который они, опираясь на философскую метафору Льюиса Кэрролла, называют эффектом Красной королевы [1]. Под указанным эффектом подразумевается «бег наперегонки» между государством и обществом (Аджемоглу, Робинсон, 2021, с. 106), когда массы и элиты прикладывают непрекращающиеся усилия на пределе своих возможностей для сохранения политического статус–кво. Именно эффект Красной королевы и позволяет государству попасть и остаться в режиме ОБЛ.

Рис.2. Структурная модель концепции узкого коридора

Фактически эффект Красной королевы выступает в качестве вечного двигателя политической конкуренции и, соответственно, социального и политического прогресса любой страны. По мнению Аджемоглу и Робинсона, этот эффект преобразует саму природу институтов, когда государство становится более подотчетным своим гражданам и более чутко реагирует на их запросы. Кроме того, эффект Красной королевы разрушает исторически заданную клетку норм, увеличивая тем самым пространство личной свободы и допуская рядовых граждан к эффективному участию в политике.

Концепция узкого коридора является вполне самодостаточной, но, помимо всего прочего, она дает нам еще ряд весьма красивых и справедливых теоретических формул. Например, одну из них можно назвать формулой эффективного государства и изобразить следующим образом:

В этой формуле в явном виде просматривается признание ценности центральной власти и рыночного саморегулирования, что не вызывает никаких критических контраргументов. Эту формулу можно переписать и непосредственно в терминах авторов концепции: Эффективное государство = сильные элиты + сильное общество. Другую формулу можно назвать формулой динамического равновесия, которая выглядит так:

В этой конструкции хорошо видно место эффекта Красной королевы в общем политическом процессе. Именно эта формула позволяет встроить введенный авторами эффект в общую теоретическую схему.

Согласно концепции узкого коридора, все страны мира могут быть разделены на соответствующие группы. В первую группу с «правильными» институтами в рамках модели ОБЛ входят США, Канада, Австралия, Новая Зеландия, Япония, Южная Корея и большинство стран Западной Европы, во вторую с «неправильными» институтами модели ДЛ попадают государства с деспотическим правлением – Китай, Иран, Россия, Северная Корея и др., в третьей группе почти никаких государств нет – может быть, Сомали и страны, откровенно находящиеся в режиме гражданской войны. Для государств, не попавших в указанные три группы, Аджемоглу и Робинсон вводят дополнительную дефиницию – Бумажный Левиафан (БЛ), под которым понимаются страны, где государственная власть слаба, непоследовательна и способна проявить себя лишь в ограниченных сферах жизни и на незначительной территории своей юрисдикции (Аджемоглу, Робинсон, 2021, с. 471). Примером таковых, по мнению Аджемоглу и Робинсона, являются Аргентина и Колумбия, как прочем и все остальные страны Латинской Америки и Африки. В полном соответствии с самим термином государства с режимом БЛ имеют лишь облик или видимость настоящих государств, тогда как на самом деле они таковыми не являются. Можно сказать, что это недогосударства, у которых в их нынешнем виде нет никаких цивилизационных перспектив. Разумеется, до тех пор, пока они не изменят свой институциональный режим на демократический.

Противоречия внутри концепции

Прежде чем начать разговор о недостатках концепции узкого коридора, нельзя не отдать ей должное. Этой действительно большой шаг по пути построения синтетического знания современной теории социального развития. В ней собраны институциональные, культурные, экономические и политические факторы, что придает теории необходимую универсальность. При объяснении удач и неудач в государственном строительстве разных стран делаются правильные акценты на механизме согласования политических и экономических детерминант, что дает вполне адекватную картину реальных процессов в первом приближении. Однако в концепции Аджемоглу и Робинсона имеются и слабые звенья, на которых остановимся более подробно.

Первое противоречие теории узкого коридора состоит в постулировании эффективных институтов в качестве главного элемента в построении эффективного государства, тогда как все примеры книги недвусмысленно демонстрируют, что приоритет в этом деле имеет фактор культуры. Более того, сами авторы это вроде бы прекрасно осознают. Например, они буквально скандируют, что система сдержек и противовесов в государстве сама по себе не решает «проблему Гильгамеша» (неограниченной деспотии), «потому что без бдительного общества, конституции и гарантии стоят не больше пергамента или бумаги, на которой они написаны» (Аджемоглу, Робинсон, 2021, с. 12). Тем самым авторы открыто говорят, что если институты и выступают в качестве необходимого условия построения ОБЛ, то культура выступает, по крайней мере, в качестве достаточного условия. Такая логика недвусмысленно уравнивает два фактора и отрицает ведущую роль институтов. Немного позже они позволяют себе еще более двусмысленный пассаж: «Свободу нельзя насадить и упрочить с помощью разумной системы сдержек и противовесов. Она требует мобилизации общества, его бдительности и настойчивости. Для развития свободы необходимы все эти факторы сразу» (Аджемоглу, Робинсон, 2021, с. 109). Но само стремление к свободе представляет собой душевный порыв, отражающий глубинные особенности той или иной нации, следовательно, именно она дает первичный импульс к конструированию и отстаиванию демократических институтов.

Приведенные пассажи со всей очевидностью означают, что концепция узкого коридора приходит в противоречие с концепцией инклюзивных институтов, развитой авторами в их предыдущей книге (Аджемоглу, Робинсон, 2015). Если в первой книге они настаивают на первичности институционального фактора, то в нынешней работе они явно или неявно отказываются от примата институтов и отталкиваются от принципа эквивалентности значимости институтов и культуры. А это уже, строго говоря, другая теория! Фактически Аджемоглу и Робинсон отказались от монокаузальной концепции с институтами в качестве главной движущей силы общественного развития и перешли к поликаузальной концепции с равнозначными факторами – культурой и институтами.

Как следствие одновременного учета и игнорирования фактора культуры концепция узкого коридора дает неправильное понимание политических альтернатив при формировании государства. Авторы полагают, что большинство попыток построить ОБЛ заканчивается неудачей из–за того, что система скатывается к ДЛ; источником этой асимметрии выступает врожденная воля к власти у представителей элит. Однако это рассуждение основано на недоучете другого врожденного стремления, но только у представителей масс – к свободе. Этот элемент на рис. 1 обозначен пунктиром, чтобы подчеркнуть, что он в явном виде в авторской схеме Аджемоглу и Робинсона не фигурирует, возникая лишь спорадически, в контексте разных объяснений. На самом деле стремление к свободе является диалектическим противовесом воли к власти и действует не с меньшей, а, быть может, с большей силой, однако победа свободы приводит к анархии, распаду государства и его исчезновению из выборки стран для сравнения эффективности их политических режимов.

Сказанное имеет огромное значение именно для России. Дело в том, что все традиционные упреки западных исследователей в адрес деспотизма политических режимов России на протяжении всей ее истории совершенно лишены оснований. Как это ни парадоксально, но внятный ответ на этот вопрос еще в конце 1940–х годов дал британский историк Арнольд Тойнби, который проницательно отметил, что с XIV века «доминантой всех правящих режимов в России были самовластие и централизм» (Тойнби, 2011, с. 254). Абсолютно точный диагноз причины такого положения дел таков: «Вероятно, эта русско–московская традиция была столь же неприятна самим русским, как и их соседям, однако, к несчастью, русские научились терпеть ее, частично просто по привычке, но и оттого, без всякого сомнения, что считали ее меньшим злом, нежели перспективу быть покоренными агрессивными соседями» (Тойнби, 2011. С. 254). Тем самым Тойнби говорит о том, что гигантская территория России сама по себе провоцировала повышенные риски анархии с последующим распадом страны и ее завоевания соседями. Иными словами, естественное стремление людей к свободе в сложившихся обстоятельствах приходилось умерить в пользу централизации власти ради высшего блага – выживания народа. В данном случае мы видим совершенно иную причинно–следственную цепочку: география России генерировала повышенные риски анархии и возникновения ОТЛ, что и стимулировано терпимость к самовластию и построение высокоцентрализованных политических институтов. В данном примере теория Аджемоглу и Робинсона просто–напросто не работает.

Еще с одним противоречием внутри концепции узкого коридора мы сталкиваемся в приводимом авторами историческом примере, связанном с личностью Мухаммада ибн Аль–Ваххаба, который в буквальном смысле слова создал Саудовскую Аравию как государство. Все примеры и описания, приводимые авторами книги, говорят о том, что роль этого человека действительно нельзя переоценить. Но тогда мы опять сталкиваемся с тем, что именно арабская культура XVIII века, выражением которой и являлся Аль–Ваххаб, дала государственные институты страны, а не наоборот. И снова мы видим вторичность институционального фактора.

Еще более впечатляющими примерами роли культуры служат приводимые Аджемоглу и Робинсоном примеры относительно деятельности Солона в Древней Греции и средневековых итальянских городов–государств. Например, Солон, пришедший к власти архонта в 594 г. до н.э., осуществил удивительные по историческим меркам реформы, переформатировав баланс сил между аристократией и простолюдинами и всю систему государственного контроля. Можно много говорить о деталях этой «специальной операции» Солона, но все они, как и сами исходные идеи, поражают воображение. Совершенно непостижимо, откуда в то время мог взяться человек, обладающий столь невероятной политической проницательностью и волей, ибо его интеллектуальные качества не укладываются даже в современные рамки, которые, надо признать, существенно расширились за 2600 лет после реформ Солона. Сегодня можно лишь гадать о культурных основах таких непостижимых явлений, как появление в XVIII веке в пустыне Аравии человека с государственным умом Аль–Ваххаба и в VI веке до н.э. в карликовых полисах Эллады человека с политическим мышлением Солона. Все политические и экономические институты берут свое начало с них, а не наоборот, как это утверждают Аджемоглу и Робинсон.

В чем-то еще более удивительным является случай средневековых итальянских городов. Здесь, прежде всего, привлекает внимание феномен аллегории доброго правления, представленной на фресках Палаццо Публико (Palazzo Pubblico) работы Амброджо Лоренцетти (Ambrogio Lorenzetti), выполненными им в 1338–1339 годах в Зале Девяти (Sala dei Nove) городской ратуши Сиены (Тоскана, Италия). Это, пожалуй, самая впечатляющая художественная манифестация глубинного смысла и философии общественного договора всех времен и народов, вплоть до наших дней. Причем здесь поражают уже не одиночные прозрения титанов истории, а воплощенный во фресках коллективный разум. Для того, чтобы в грандиозном художественном творении каждая фигура, каждая деталь интерьера несли глубинное философское и аллегорическое содержание относительно феномена власти, нужна невероятная зрелость политического мышления всей средневековой цивилизации итальянских коммун. Для того, чтобы все аллегорические образы сложились сначала в головах философов, а потом овладели сознанием художника и выплеснулись в виде фресок в официальном и одновременно культовом здании, в стенах которого принимались все политические решения города, нужна была поистине массовая и чрезвычайно высокая политическая культура. Понятно, что такая культура вполне логично порождала соответствующие политические и экономические институты, но откуда взялась сама эта культура, Аджемоглу и Робинсон умалчивают. И почему такое миропонимание возникло в Западном мире, а не на Востоке?

Отдельного внимания заслуживает пример авторов книги, связанный с раскрытием генезиса механизма частно–государственного партнерства в США. Согласно их трактовке, Конституция страны не позволяла федеральному правительству устанавливать дополнительные налоговые отчисления, а потребности экономики страны требовали масштабного строительства инфраструктуры, в том числе железных дорог. Такая патовая ситуация была разрешена путем создания разнообразных схем частно–государственного партнерства. Однако в основе и Конституции, и принятого решения лежала давняя культурная традиция, заложенная еще на стадии образования страны. Именно эти изначальные ментальные установки по ограничению прав центрального правительства и предопределили все последующие организационные и институциональные инновации. В данном случае мы видим, как логика и идеология отцов–основателей США продолжала действовать даже на рубеже XIX и XX столетий. Напомним, что в институциональной теории подобные эффекты получили название эффекта колеи, а если его уточнить и использовать термины авторов, то речь идет о ментальной модели правящих элит – не более.

Подведем некий предварительный итог: подавляющее большинство стилизованных примеров Аджемоглу и Робинсона доказывают, скорее, приоритет культуры над институтами, чем обратное. Но тогда и сами институты становятся второстепенным, т.е. рукотворным, феноменом, что противоречит основному замыслу авторов.

Парадокс Цицерона остался без ответа

Тема книги недвусмысленно подводит нас к тому, что есть правильные и неправильные политические институты, которые предопределяют дальнейший ход истории государства и его народа. Следовательно, надо спроектировать и реализовать правильную институциональную политическую конструкцию, чтобы в дальнейшем можно было обеспечить долговременный экономический рост, который в свою очередь выступит основой последующих усовершенствований институтов. Хотя против такой логики трудно что–то возразить, жизнь показывает, что в ней чего-то не хватает.

Напомним, что идея об эффективности тех или иных политических институтов и формах правления была осмыслена и реализована уже в Древнем Риме. Более того, уже тогда была выдвинута доктрина смешанных институциональных стратегий в политической сфере, которая своей кульминации достигла в работе Марка Туллия Цицерона «О государстве» (Цицерон, 2021). Так, еще греки выделяли три правильные чистые формы государственного правления: монархия – законная власть одного человека; аристократия – власть избранного совета; демократия – власть всего народа, соблюдающего собственные законы. Однако все они несовершенны и тяготеют к своим крайностям или отрицательным диалектическим противоположностям: монархия легко превращается в деспотическое правление – тиранию, аристократия вырождается в господство знатных или богатых – олигархию, а демократия скатывается к господству толпы – охлократии (Бобровникова, 2006, с.346). По мнению Цицерона, все эти элементы идеально уравновешены в Римской Республике, в которой власть распределена между монархическим элементом, представленным ежегодно переизбираемыми народными консулами, аристократическим в лице сената и демократическим в форме народного собрания (Бобровникова, 2006, с.347). Тем самым равновесие между тремя чистыми институтами власти достигается в республиканской форме правления, представляющей собой смешанный институт (Балацкий, 2015). Однако даже эта уникальная конструкция со временем потеряла эффективность, когда внутри республиканской формы правления стали проявляться черты неправильных чистых институтов. В итоге республика стала смесью трех институциональных искажений, совмещая в себе волюнтаризм и коррупционность консулов, лоббирование сенатом своих корыстных интересов и всплески насилия и деструктивности со стороны толпы (в табл. 1). В конечном счете, пришедшая в упадок республика была заменена империей (т.е. монархией, периодически переходящей в тиранию), которая на тот момент представляла собой явный шаг вперед. Тем самым возник своеобразный парадокс, когда самая эффективная и тонко настроенная форма государственной власти выродилась и потребовала своей замены на более примитивную и грубую. Учитывая, что главным апологетом республики был Цицерон, здесь и далее описанный эффект будем называть парадоксом Цицерона. В табл. 1 процесс институциональной инверсии изображен схематично, когда прогрессивная Республика⁺, вобравшая в себя все плюсы правильных чистых институтов, переходит в регрессивную Республику^–, аккумулировавшую все минусы институтов–антиподов.

Таблиц 1. Бинарные формы государственного правления

Описанный парадокс Цицерона нуждается в системном объяснении, однако с помощью концепции узкого коридора сделать этого либо нельзя, либо это будут весьма примитивные пассажи. Это связано с тем, что даже допущение того, что на финише Римской Республики что-то сломалось в механизме поддержания Красной королевы, ничего до конца не объясняет, а снова уводит вопрос в сторону культуры, ментальности римских элит и масс. Но главное состоит в другом: парадокс Цицерона демонстрирует тот факт, что некая культура может создать эффективные политические институты и в рамках этих институтов продеградировать до институционального примитивизма, от которого она уже давно ушла. Иными словами, институты ничего не решают, а это опять нонсенс для теории Аджемоглу и Робинсона.

О чем умалчивает концепция узкого коридора?

Хотели авторы концепции узкого коридора или нет, но пафос их книги состоит в отстаивании тезиса об однозначном превосходстве западных институтов и западной модели государственности. Однако эта позиция основана на некоторой недосказанности, подмене понятий и игнорировании фактов. Рассмотрим только 4 пункта этого аспекта книги.

Во-первых, говоря о ДЛ, авторы исходят от представления о некоем абстрактном государстве и столь же абстрактном тиране, обуреваемом жаждой власти. Однако государство – это всего лишь государственная машина со всеми своими элементами, это лишь инструмент насилия. Субъектом власти является тот, в чьих руках находится этот инструмент. А в современном капиталистическом государстве «владельцем» государственного аппарата и хозяином чиновников выступают представители крупного капитала. Этот тезис может считаться общим место и оспариванию не подлежит. Но тогда вопрос о том, кто же выступает в качестве того самого Левиафана, уже звучит по–другому. В этой связи В.А. Волконский совершенно справедливо отметил, что марксисты, воспользовавшиеся терминологией концепции узкого коридора, назвали бы Левиафаном не государство как таковое, а слой крупнейших капиталистов, осуществляющих властный контроль и над государством, и над обществом (Volkonsky, 2023, с. 46). С этим нельзя не согласиться. Следовательно, жажда власти обуревает представителей корпорократии и именно с их стороны идет давление на общество. А это уже классовое противоречие и Левиафаном выступает крупнейший бизнес страны. Если в Китае государственная власть находится в руках представителей Коммунистической партии, то именно она оказывается в роли Левиафана. Но тогда в разных странах Левиафанами являются совершенно разные субъекты с разными ценностями и ментальными установками, что и вуалирует теория Аджемоглу и Робинсона.

Во-вторых, концепция узкого коридора игнорирует существующее во все времена геополитическое противостояние государств. Это означает, что в рамках некоей страны местные элиты и массы ведут свою борьбу друг с другом и в этой политической игре им никто не мешает. Однако это не так. Даже опыт всех постсоветских стран убедительно показал, что после 1991 г. все они оказались под внешним управлением действующего гегемона – США – и оказались расходным материалом в борьбе более крупных игроков. Иными словами, институциональное строительство в стране идет не в тепличных условиях, а под тяжелейшим гнетом со стороны геополитических соперников, цель которых состоит в создании помех на пути развития рассматриваемой страны. В таких обстоятельствах институты не просто создаются внутри страны, а еще и навязываются извне, а это уже совсем другой политический процесс. Даже воля к власти и стремление к свободе в этом случае претерпевают такие искажения, что поиск политического равновесия превращается еще и в процесс отстаивания национального суверенитета в условиях гибридной войны. Можно сказать, что реформирование институтов происходит на фоне смены циклов накопления капитала (Арриги, 2006). Этот аспект очень сильно ослабляет каноническую аргументацию теории Аджемоглу и Робинсона. Вопреки их мнению, коридор, создаваемый глобализацией (Аджемоглу, Робинсон, 2021, с. 616), не расширяется, а сужается.

В-третьих, вся фактура книги Аджемоглу и Робинсона не учитывает события последних трех лет, которые внесли кардинальные корректировки в наши взгляды на мир. Например, как объяснить, что в США многовековая политическая конкуренция республиканской и демократической партий в 2020 г. сменилась политической монополией демократов? Как дошло до того, что информационные сообщения действующего президента в Твиттере блокировались во время президентских выборов? О чем в этом случае следует говорить – о силе или слабости американского государства? Зачем было позволено толпе крушить памятники отцов–основателей Америки и куда смотрели правоохранительные органы? И почему с 2023 года в США возникла непрекращающаяся череда техногенных катастроф? Эти и многие другие вопросы, равно как и спровоцировавшие их события, недвусмысленно говорят об институциональном кризисе американской демократии и западных институтов. Но тогда получается, что самое могущественное государство в мире с самыми совершенными политическими институтами все-таки допустило сбой в механизме Красной королевы? Или неоднородность элит, от которой авторы отмахнулись на страницах своей книги, все-таки оказались столь значимым фактором, что теперь надо перекраивать всю концепцию узкого коридора? Аджемоглу и Робинсон в своей книге объяснили, что у США есть встроенные механизмы против эффекта скользкого склона, когда общество соскальзывает к тоталитаризму (Аджемоглу, Робинсон, 2021, с. 94). И вот оказывается, что эта схема встроенных стабилизаторов не работает. А, может быть, любые демократические институты подвержены естественной эрозии и со временем утрачивают свою эффективность? И США не являются исключением из правила? На эти вопросы концепция узкого коридора не дает ответов.

В-четвертых, само понятие эффективных политических и экономических институтов в книге Аджемоглу и Робинсона не учитывает фактор политического суверенитета. Однако именно этот фактор может полностью поменять все выводы. Например, сегодня уже есть исследования, показывающие, что среди всех стран мира имеется кластер из 7 государств (Дания, Норвегия, Швеция, Финляндия, Исландия, Швейцария и Нидерланды), которые занимают первые места по индексу удовлетворенности жизнью (индексу счастья) и одновременно являются лидерами по интегральному индексу качества жизни, уровня гражданской культуры и эффективности институтов; при этом отставание США от Семерки по всем значимым показателям со временем только увеличивается (Polterovich, 2022a). Тщательный анализ природы успеха названных государств показывает, что достижения Семерки основаны на коллаборативных преимуществах, под которыми понимается доминирование механизмов сотрудничества в экономической, социальной и политической сферах (Polterovich, 2022b). Однако события 2023 года показали, что европейские страны превратились в марионеточные режимы и действуют под диктовку США даже в ущерб собственным интересам. Тогда спрашивается, какой толк в их коллаборативности и институциональной эффективности, если они не могут самостоятельно принимать политические решения? Не является ли в этом случае институциональная эффективность платой за послушание мировому гегемону? Эти вопросы в концепции узкого коридора даже не поднимаются.

Мы не вправе подозревать авторов книги в преднамеренном искажении или умалчивании важной информации. Возможно, это лишь следствие априорных идеологических установок представителей академического сообщества США. Вместе с тем, мы должны признать, что указанные 4 пункта являются важными элементами для тестирования новой концепции на прикладную состоятельность. И пока этот тест не пройден.

Заключение: на пути к поликаузальным концепциям

Было бы неверно отрицать положительные достижения концепции узкого коридора. Наверное, в качестве некоего первого приближения к описанию политической конкуренции она вполне годится. Крайне опрометчиво было бы отказываться от удачных понятий, терминов и метафор новой теории – они могут быть полезны. Но следует признать и другое – концепция узкого коридора не обладает необходимым уровнем универсальности.

Очередная попытка Аджемоглу и Робинсона построить социальную теорию всего если и не закончилась неудачей, то и триумфом тоже не может считаться. Но большая работа по написанию рассматриваемой книги была проделана не зря. По сравнению с первой книгой эта работа в гораздо меньшей степени опирается на примат институтов в политическом строительстве. Но и этого послабления оказалось недостаточно. Теперь как никогда ранее стало ясно – никакие монокаузальные построения не способны адекватно объяснить эволюцию общества. Есть основания полагать, что концепция узкого коридора станет одной из последних, если не последней, попыток создания всеобъемлющих простых теорий социального развития. В российской науке уже сделаны первые попытки построения поликаузальных концепций такого рода (Полтерович, 2018; Balatsky, 2021). По всей видимости, в рамках этого направления и будут осуществляться дальнейшие усовершенствования наших представлений о законах социального развития. Скорее всего, в эти синтетические концепты будет интегрирована и теория узкого коридора.

Литература

Аджемоглу Д., Робинсон Д. (2015). Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. М.: АСТ. 672 с.

Аджемоглу Д., Робинсон Дж. (2021). Узкий коридор. М.: АСТ. 704 с.

Арриги Дж. (2006). Долгий двадцатый век: Деньги, власть и истоки нашего времени. М.: Издательский дом «Территория будущего». 472 с.

Балацкий Е.В. (2015). Институциональные факторы экономического роста // «Мир России», №2. С.177–188.

Бобровникова Т.А. (2006). Цицерон: Интеллигент в дни революции. М.: Молодая гвардия. 532 с.

Полтерович В.М. (2018). К общей теории социально–экономического развития. Часть 2. Эволюция механизмов координации // Вопросы экономики, №12. С.77–102.

Тойнби А.Дж. (2011). Цивилизация перед судом истории. Мир и Запад. М.: АСТ: Астрель. 318 с.

Цицерон М.Т. (2021). Ораторское искусство: хрестоматия. М.: АСТ. 320 с.

Acemoglu D., Robinson J. (2019). The Narrow Corridor: States, Societies, and the Fate of Liberty. Penguin Books. 558 p.

Balatsky E.V. (2021). Polycausal Concept of Social Evolution // «Economic and Social Changes: Facts, Trends, Forecast». Vol. 14, No. 6, pp. 49–69.

Polterovich V.M. (2022a). Competition, collaboration, and life satisfaction. Part 1. The Seven of European leaders // Economic and Social Changes: Facts, Trends, Forecast, 15(2), 31–43.

Polterovich V.M. (2022b). Competition, collaboration, and life satisfaction. Part 2. The fundament of leadership – collaborative advantage // Economic and Social Changes: Facts, Trends, Forecast, 15(3), 42–57.

Volkonsky V.A. (2023). The Logic of Withstanding Between Civilizational Poles // Economic and Social Changes: Facts, Trends, Forecast, Vol. 16, No. 1, pp. 35–54.