Вот уже 15 лет после завершения мирового финансового кризиса 2007–08 гг. и последующей «Великой Рецессии» мировая экономика находится в «турбулентном» состоянии. Непрекращающиеся «тектонические процессы глобальной трансформации» ещё более обострили проблему адекватности господствующей неоклассической экономической теории современным реалиям [1].

Одним из многих недостатков неоклассической экономикс, выявленных в массе публикаций как отечественных, так и зарубежных авторов, является внеисторизм, отказ от парадигмы стадиальности, стремление рассматривать рыночную модель как неизменную и стабильную, несмотря на непрерывно происходящие процессы развития производительных сил, трансформации геоэкономических факторов мировой экономики. Сегодня уже совершенно очевидно, что глобализационная модель мирохозяйственного устройства, существовавшая с начала 1980–х гг., находится в жёстоком кризисе, выход из которого не может не затронуть базовые основы экономической теории.

Вхождение мировой экономики в очередной крупномасштабный кризис заставляет обратиться к поискам закономерностей такого развития событий, которые лежат в области теорий длинноволнового циклического развития, в последние десятилетия получивших новое обобщающее название как «технологические» теории, основоположниками которых были Н. Кондратьев, Й. Шумпетер, С. Кузнец, а позднее большой вклад внесли Г. Менш, С. Глазьев и др.

В наших предыдущих публикациях [2] была теоретически обоснована и получила первичное эмпирическое подтверждение концепция циклического взаимодействия технологического и мирохозяйственного развития, которая уже нашла отклик в публикациях отечественных авторов, как в общем концептуальном плане [3], так и в разрезе периодизации энергетических укладов [4]. Была предпринята попытка увязать цикличность технологического развития с распространением теорий нового индустриального общества [5].

Вкратце отметим, что завершённый технологический цикл (мегацикл), состоит из трёх технологических волн (производственная, транспортная, инфокоммуникационная), циклически сменяющих друг друга и определяющих основное содержание соответствующих технологических укладов. Инфокоммуникационная волна играет роль переходного связующего звена между промышленными революциями, подготавливая массовое обновление производственных фондов в промышленности и на транспорте.

На экономико–технологическом уровне мегацикл охватывает «два с половиной» технологических уклада (ТУ) С.Ю. Глазьева, поскольку инфокоммуникационная волна как переходное звено «размещается» сразу в двух укладах и играет двойственную переходную роль. Например, инфокоммуникационная волна XIX века на основе изобретения электричества (телеграф, телефон, радио), зародившись в недрах Второго ТУ, продолжила развитие в рамках третьего ТУ, обеспечив массированное развертывание технологий тяжёлого машиностроения, электротехнической и химической промышленности, составляющих основное содержание второй промышленной революции (Таб. 1). Инфокоммуникационная волна XX века на основе изобретения микрочипа, с одной стороны, продлила срок жизни второго мегацикла (Таб. 1) путём технологического обеспечения его третьего глобализационного этапа, а с другой стороны – создала технологические предпосылки (промышленный интернет вещей) для старта третьего технологического мегацикла (Четвёртая «Швабовская» промышленная революция или Индустрия 4.0).

На социально–политическом уровне мегацикл соответствует понятию мирохозяйственного уклада (МХУ), введённому в научный оборот С.Ю. Глазьевым [6] и А.Э. Айвазовым [7], и по времени длится примерно столетие.

В предыдущих публикациях мы также установили взаимную обусловленность циклов долгосрочного технологического развития и регулярной циклической смены режимов внешнеэкономической политики стран–лидеров или господствующих мирохозяйственных режимов (Таб. 1).

Таблица 1

Взаимосвязь технологического, мирохозяйственного развития и смены господствующих экономических школ

Источник: Составлено автором.

Возвращаясь к основной теме материала, установим связь между циклизмом технологического и мирохозяйственного развития и сменой господствующих экономических школ.

Несмотря на, казалось бы, всепроникающую популярность экономических идей адептов свободной торговли А. Смита (1776) и Д. Рикардо (1819), родина промышленного капитализма Великобритания вступила в XIX век с одним из самых жёстких протекционистских законов – Навигационным актом, принятым ещё в 1651 году. Его «идеология» получила своё развитие в т.н. «Хлебных законах», протекционистских пошлинах на ввоз шерстяных и хлопчатобумажных тканей, а также других мануфактурных изделий. Под «зонтиком» данных защитных мероприятий в Англии развернулась первая промышленная революция, обеспечившая Британской империи глобальное экономическое лидерство в XIX веке.

Переход к политике свободной международной торговли окончательно происходит лишь в середине XIX века, когда были отменены Хлебные законы (1846) и Навигационный акт (1849). Тем самым, английская классическая политэкономия Смита–Рикардо получила адекватное практическое подтверждение в глазах английских промышленно–торговых–банковских кругов лишь спустя не менее 50 лет после её появления. До этого идеи меркантилизма (и его «континентальной» разновидности – камерализма), несмотря на их академическое «устаревание» и затянувшийся концептуальный кризис служили более адекватным объяснением устройства мира для практиков бизнеса. В эпоху протекционизма первой половины XIX века фритредерские мотивы учения Смита–Рикардо и их многочисленных последователей рассматривались как романтические мечты о «новом» прогрессивном мироустройстве, о «светлом будущем» человечества.

Получив широкое академическое распространение в эпоху фритредерства 1840–70 гг., английская классическая политэкономия, по общему мнению, пришла к исчерпанию своих возможностей как раз в начале 1870–х на заре маржиналистской революции. Этот период отмечен началом (1873) Великой Депрессии, затянувшейся для Англии аж до 1896 года. В это же время происходит ужесточение протекционизма и переход к политике вывоза капитала (империализма) странами, лидирующими в технологическом развитии. Коммерциализация инфокоммуникационных технологий того времени (телеграф и телефон) создала технологическую основу новому мирохозяйственному режиму. Высокая интернационализация мировой экономики в начале XX века в условиях усиления протекционистских тенденций имела место, благодаря свободе трансграничного перемещения денежных средств, которое было основано на золотом стандарте. Это позволило, например, Англии перед Первой мировой войной иметь ежегодные инвестиции за рубежом, в среднем превышающие внутренние в 3–4 раза [8], что прочно закрепило её на позиции «главного инвестора» мировой экономики.

Маржиналистская революция в экономической теории помимо всех аналогий с прогрессом естественных наук, достижения которых экономическая наука воспринимала с большим опозданием, имела на наш взгляд простое практическое обоснование. Её основные принципы и предметные установки перешли из сферы производства товаров (той сферы, которая воспринималась важнейшей в период лидерства промышленных и сопутствующих транспортных технологий) в сферу потребления и обмена благ. Процесс потребления в конце ХIХ века в эпоху перезрелого английского МХУ представлялся приоритетным по сравнению со «скучным» и давно исследованным «производством» ещё и потому, что переход Великобритании к империалистическим финансовым методам господства с 1870–х годов создавал иллюзию всемогущества последних и самоценности её плодов в виде потребления, не определяемого производством. Весьма заметный в маржинализме культ потребительского гедонизма.

Однако маржинализм далеко не сразу занял свое господствующее место в царстве экономической теории. В этот период, затянувшийся в Англии до начала XX века, а в других развитых странах, например, в США до 1920–х гг., будущая ограненная А. Маршаллом неоклассика жёстко конкурировала и даже уступала по популярности новой германской исторической школе и производного от неё традиционного институционализма (особенно в США благодаря Дж. Коммонсу, но не только ему). Как отмечает Г.Д. Гловели ««новая» историческая школа стала оказывать сильное воздействие на экономическое образование в США, где не забывали аргументов А. Гамильтона в пользу тарифной и банковской поддержки «юных отраслей промышленности» (infant industries). ... Даже в Англии, остававшейся цитаделью фритредерства, едва не оформилась «своя» протекционистская историческая школа, поддержавшая германскую в знаменитом «Methodenstreit». Перевод «Национальной системы политической экономии» Листа был издан в Великобритании (1885)» [9]. Эпоха протекционизма естественным образом возбуждает интерес к геоэкономической тематике конкуренции государств и интеграционных группировок, коими отличалась традиция германской школы, нежели к унифицированным и универсальным абстрактным ценностным категориям английской классической политэкономии.

Разумеется, нельзя не отметить, что на руинах английской классики в это же время выросло плодоносное древо марксистской экономической теории, ставшее основой мировоззрения нового социалистического государства в России. Однако мы специально не касаемся здесь этого важнейшего вопроса, поскольку придерживаемся логики выявления связи между мирохозяйственным развитием и экономической теорией развитых капиталистических стран.

В первой трети ХХ века неоклассическая теория консолидируется в англосаксонских странах в новую мировоззренческую экономическую матрицу и активно распространяется в академической среде. Но с разразившейся Великой Депрессией 1929–33 гг. ещё не оперившаяся неоклассика попадает в концептуальный кризис, поскольку в соответствие с её основами столь длительный и глубокий спад производства невозможен. Таким образом, только что сформировавшийся американский мирохозяйственный уклад (МХУ) стартует с кризиса неоклассики как базовой экономической доктрины, подобно тому, как английский МХУ на своей протекционистской стадии начал с кризиса меркантилизма.

Как хорошо известно, окончательное преодоление кризиса неоклассики связано с кейнсианской революцией 1930–х гг. и последующей адаптацией аутентичного кейнсианства к основам неоклассики в виде неоклассического синтеза П. Самуэльсона (первый учебник «Экономикс» 1948 г.). Новая эпоха фритредерства и сопутствующего небывалого процветания стран развитого капитализма в «славное тридцатилетие» 1945–1975 гг. сформировало глубокое доверие к кейнсианской макроэкономической компоненте экономикс, которая как бы «объясняла» механизмы государственного регулирования рыночной экономики, направленные на управляемое развитие с контролируемыми показателями инфляции и безработицы.

Но кризисные 1970–е годы и выход из них с помощью «информационной революции» или пятого ТУ в начале 1980–х был основан на очередной смене лидирующего технологического сектора (ИКТ вместо транспорта) и режима мирохозяйственных связей (глобализация вместо свободы торговли). Данный переход не мог не отразиться на смене господствующей экономической теории – кейнсианство было потеснено возродившимися в новом обличье неоконсервативными теориями (монетаризм, школа «рациональных ожиданий» и «экономика предложения») и неоинституционализмом, вначале выступавшим как самостоятельное направление, но в итоге интегрировавшимся в общий поток «неоконсервативной неоклассики». Неоинституционализм удачно создал иллюзию новой онтологии и гносеологии экономики эпохи глобализации (1980–2010 гг.), сконструированной благодаря невиданной экспансии инфо-коммуникационных технологий (компьютеризация + интернет), поскольку он столь же далеко увёл предмет экономической теории из традиционных сфер производства и обмена в пограничные с экономикой социокультурные сферы, как сама и глобализация создала иллюзорные конструкты «новой экономики» («экономики знаний», «информационной экономики» и прочие мемы), заменившие классические представления о сути экономической науки.

В настоящее время после кризиса глобализационной модели мира в 2008 году происходит длительный переход от американского к азиатскому МХУ. Это процесс не может не затронуть экономическую теорию. Неоклассическая экономикс подвергается попыткам коренных преобразований даже на своей «Родине». В 2017 году в английском Оксфорде вышел экспериментальный учебник с характерным названием «Экономика. Экономикс для меняющегося мира» [10], претендующий на обновлённое объяснение действительности в современном постглобализационном мире. C 2000 года издается и набирает популярность журнал с характерным названием «Real–World Economics Review» [11], издаваемый Всемирной ассоциацией экономикс (WEA), претендующей на «продвижение плюрализма подходов в экономическом анализе» [12].

Бурно растёт популярность гетеродоксальных экономических теорий [13], включая радикальную политическую экономию и современный марксизм. Идут активные дискуссии о поиске объединяющего дискурса для гетеродоксальных теорий [14]. В экономической литературе серьёзно обсуждается вопрос о консолидации части гетеродоксальных и даже мэйнстримных экономистов на идейной платформе неомеркантилизма [15]. Последнее обстоятельство особенно примечательно, поскольку вновь повторяет востребованность протекционистского мировоззрения на первой стадии формирования нового мирохозяйственного уклада, как это уже было на двух начальных стадиях становления предыдущих мирохозяйственных укладов.

Подведем итоги

Уже набивший оскомину кризис неоклассической экономикс обусловлен, помимо многих прочих факторов, нежеланием мэйнстрима признавать и отражать объективные изменения в развитии производительных сил, формирующие циклические закономерности развития локомотивных секторов экономики и мирохозяйственных режимов. В русле понимания стадиальности и цикличности глобального технологического и мирохозяйственного развития концептуальная линия последовательности англосаксонских школ «английская классическая политэкономия – неоклассический синтез» соответствует наиболее привлекательным «фритредерским» стадиям развития английского и американского мирохозяйственного укладов. Расцвет ортодоксальных школ приходится на наиболее плодотворный период освоения результатов промышленной революции (технологического мегацикла), когда за счёт установления глобального фритредерского режима достигается максимальный производственный эффект масштаба (длительный рост на логистической S–образной кривой в терминах школ долгосрочного технологического развития), сопровождающийся заметным ростом благосостояния широких масс населения. Данный результат господствующая ортодоксия выдаёт за чудодейственный эффект пресловутого «рыночного механизма», освобождённого от оков государственного регулирования и «устаревших» идей протекционизма, с популярностью которых на предыдущем («производственном») этапе технологического мегацикла доминирующий мэйнстрим хочет окончательно разделаться.

Начальные же стадии становления каждого МХУ всегда (как и сейчас) испытывали воздействие притягательных для своего времени идей протекционизма, объективно отражающих общественную потребность в развитии национальной производственной базы на территории страны в ходе освоения технологий промышленной революции. В эти периоды развития МХУ вопросы геоэкономического соперничества с превалированием политической тематики над «чистой» наукой о рыночном механизме (которым всегда занимались ортодоксальные англосаксонские школы) также объективно воспринимались в качестве онтологической базы экономической науки, подтверждением чего является сегодняшний возврат интереса к неомеркантилизму.

Наконец, на третьей заключительной стадии технологического мегацикла и МХУ, отличающегося переходом к политике глобализма–империализма (финансиализации) для продления геоэкономического господства страны–лидера, в рамках экономической теории происходят попытки обновить и модернизировать существующую ортодоксию за счёт инкорпорирования идей онтологически близких, но гносеологически отличающихся экономических школ. В это же время соперничества стран, претендующих на роль лидера в новом МХУ, наблюдается острая борьба идей разных экономических школ, которые для господствующей ортодоксии (или её преемников) считаются гетеродоксальными и даже маргинальными. В период кризиса английского МХУ в ходе борьбы с мощным влиянием Германии наблюдалось острое интеллектуальное соперничество с германской исторической школой и традиционным институционализмом. В период кризиса американского МХУ с конца 1970–х гг., когда основным соперником США оставался СССР, конкуренция экономических идей приняла более тонкие формы, например, популяризация такого интеллектуального мема как «конвергенция экономических систем», на практике вылившаяся в полускрытую форму дискредитации политэкономии социализма. Но это отдельный большой разговор.

Таким образом, терминальный кризис экономикс обусловлен теми же «тектоническими процессами глобальной трансформации», что и переживаемая в настоящее время геоэкономическая турбулентность. Если процессы приведут к действительному переходу к азиатскому мирохозяйственному укладу, то новый геоэкономический лидер создаст принципиально новую экономическую теорию, отвечающую его глубинным цивилизационным установкам. В случае установления действительной многополярности Россия будет обречена на создание собственной экономической теории, в которой должен произойти синтез традиций экономической мысли имперского периода и советской эпохи плановой экономики.

В России имеются научные школы с собственной, отличной от экономикс, системой экономического мировоззрения, способные разработать подобный базовый курс экономической теории. Эти школы опираются на многовековой опыт развития альтернативных экономикс направлений и идей экономической науки, которые долгие десятилетия находились в положении маргинальных течений, поскольку во время активной экспансии англосаксонского неоклассического направления в начале ХХ века они были организационно и морально подавлены, но в то же время продолжали развиваться немногими независимыми учеными.

Ключевыми онтологическими положениями обновленной экономической теории могли бы стать:

1) примат общехозяйственных интересов страны над частно–индивидуальными (в традиции Аристотеля – примат экономии над хрематистикой);

2) национальная ориентации экономического развития в конкурентной мирохозяйственной среде (принцип национальной политической экономии Фридриха Листа);

3) сочетание самодостаточности и внешнеэкономической направленности экономического развития страны (принцип экономического суверенитета);

4) понимание стадиальности экономического развития, необходимости формулировать и изменять цели развития по мере выполнения пройденного этапа (пример китайской экономической модели, а также первых пятилеток СССР);

5) органическое сочетание плановых и рыночных механизмов развития.