Вряд ли будет преувеличением сказать, что вторая половина 20 века прошла под знаком экономики. Причем экономики в смысле науки, и в смысле искусства ведения национального хозяйства. Однако, похоже, что 21 век вносит свои коррективы в сложившиеся тенденции развития. Складывается впечатление, что экономические факторы из первичных, которыми они были в 20 веке, превратились во вторичные. Теперь они представляют собой некую результирующую ментальных, этнических и демографических особенностей наций, а также отчасти сухой остаток политических игр и природных даров. Все это не могло не сказаться на характере самой экономической науки. Однако, несмотря на ее серьезную трансформацию в последние два десятилетия, она не смогла до конца адаптироваться к новым реалиям [1]. Более того, новые тенденции и явления ставят под сомнение многие прописные истины экономической науки, что в свою очередь предполагает пересмотр базовых понятий экономики. Не претендуя на исчерпывающую полноту охвата возникших в ней «странностей», рассмотрим некоторые из них, которых, на наш взгляд, все же будет достаточно, чтобы наметить общие контуры того вызова, на который экономической науке предстоит ответить в ближайшее десятилетие.

КРИЗИС КАТЕГОРИАЛЬНОГО АППАРАТА

Сотрясание основ экономической науки наиболее отчетливо просматривается при ревизии ее основных понятий. Остановимся на некоторых из них.

1. Основной и оборотный капитал. Данными категориями оперировала экономисты–классики, а за ними К.Маркс и современное хозяйственное законодательство. Классическое определение основных средств таково: это средства, участвующие в хозяйственной деятельности продолжительное время и изнашивающиеся постепенно. В данном определении акцент делается на технические характеристики основных средств и проблему их физического и морального старения. С позиций же современного бухгалтерского учета основные средства определяются как часть имущества организации, используемая в качестве средств труда или целей управления в течение срока свыше 12 месяцев. В данном определении акцент делается уже на финансовые характеристики основных средств, главная из которых заключается в сроке их окупаемости. Как справедливо отмечает В.Я.Кожинов, с финансовой точки зрения основные средства не изнашиваются, а амортизируются [2]. Таким образом, уже давно наметились определенные разночтения в понятиях основного и оборотного капитала в кругах экономистов–теоретиков и хозяйственных практиков. Однако это еще не конец разногласий.

Вступление мира в качественно новое состояние, предполагающее непрерывное генерирование всевозможных инноваций, приводит к беспрецедентному усложнению производственных технологий и ускорению процесса морального устаревания средств труда. В настоящее время длительность производственного цикла некоторых производств настолько увеличилась (самолето–, судо– и ракетостроение), что оборотный капитал, участвующий в создании соответствующего продукта, может иметь жизненный период, составляющий 2–3 года. Вместе с тем многие виды производственного оборудования (компьютеры, программный продукт, факсы, ксероксы и т.п.), относящиеся к основному капиталу, так быстро устаревают и так интенсивно эксплуатируются, что их жизненный цикл ограничивается теми же двумя–тремя годами. Таким образом, в ряде случаев основной и оборотный капитал имеют весьма условные различия.

Размывание границ между основным и оборотным капиталом закрепляется и институционально. Так, в Великобритании для информационного оборудования введена система 100–процентного амортизационного списания в первый же год его функционирования, что эквивалентно приравниванию данного вида активов к оборотному капиталу. В Швеции действует система, в соответствии с которой компании, ведущие НИОКР, имеют право все некапитальные затраты, включая приборы и оборудование со сроком службы до 3 лет, списывать на издержки данного года. Соответственно и здесь налицо перевод некоей группы основных средств в категорию оборотных.

Таким образом, разница между основным и оборотным капиталом становится все более условной. Конечно, при желании разницу между ними можно обосновать, но само функциональное разделение производственных активов на указанные две категории становится все менее прозрачным и все менее значимым. В этой связи не удивительно, что в национальной статистике многих европейских стран отсутствует такой трудно измеряемый агрегат, как основной капитал; в большинстве случаев он заменяется на более понятный показатель – инвестиции в основной капитал. Не исключено, что в 21 веке экономическая наука будет использовать какое-то единое и более операциональное понятие.

2. Потребление и накопление (инвестиции). Классическое противопоставление потребления и инвестирования было выполнено Дж.М.Кейнсом, после чего данная пара экономических категорий стала играть ключевую роль как в теоретических построениях, так и в хозяйственной практике. Соответственно и вся масса производимых продуктов стала подразделяться на товары и услуги потребительского и инвестиционного секторов экономики. Однако сейчас возникли разнообразные явления, которые плохо вписываются в классическую схему «потребление–накопление».

Традиционное понимание предполагает, что затраты на потребление – это затраты на текущие нужды, не предполагающие впоследствии никаких возвратных эффектов. Накопление – это отложенное потребление, которое складывается из сбережений, то есть того, что никуда еще не пущено, и инвестиций, то есть вложений в какие-то мероприятия, которые впоследствии принесут дополнительный доход (процент). Несмотря на кажущуюся естественность и простоту четырех понятий (потребления, накопления, сбережений и инвестиций), можно назвать несколько видов затрат, в отношении которых совершенно непонятно, куда их отнести. Например, затраты на покупку предметов антиквариата. На первый взгляд, подобные траты направлены на удовлетворение текущих эстетических потребностей человека и должны быть отнесены к категории потребления. С другой стороны, предметы старины и всевозможные раритеты образуют особый рынок и подчиняются весьма сложным законам ценообразования. Если человек, купивший предмет антиквариата, через несколько лет перепродаст его за более высокую цену и получит положительный доход (процент), то такая операция должна быть классифицирована как инвестиция. Таким образом, возникает закономерный вопрос: что же представляет собой купля предмета антиквариата – акт потребления или инвестирования?

Несложно видеть, что априори ответить на поставленный вопрос нельзя, на него можно ответить только апостериори, то есть после того, как станет ясно – оставил у себя или перепродал экономический субъект свой антиквариат. Разумеется, в статистике, да и вообще на практике, такие эффекты отследить нельзя. Если же по сложившейся традиции отнести подобные траты домохозяйств к потреблению, то, скорее всего, мы тем самым допустим принципиальную ошибку.

Другой не менее яркий пример – затраты главы семьи на обучение своих детей. Чем являются такие финансовые издержки – потреблением или инвестициями. С одной стороны, это затраты на обеспечение текущего функционирования семьи – покупка некоей услуги длительного пользования (услуга, направленная на удовлетворение жажды знания). С другой стороны, это вложения в человеческий капитал и через несколько лет после завершения образования доходы новоявленного специалиста позволят с лихвой окупить (с процентом) произведенные затраты. Для изучения подобных эффектов в современной экономической науке фигурирует специальное понятие – рентабельность (эффективность) вложений в человеческий капитал. Следовательно, затраты на образование – это инвестиции. Таким образом, и здесь классифицировать сделку можно только апостериори: если рентабельность вложений в человеческий капитал (в получение образования) окажется положительной, то и сами вложения принимают форму инвестиций; если же рентабельность окажется отрицательной или нулевой, то произведенные затраты следует отнести к текущему потреблению.

Но даже и такая дихотомия не дает окончательного разъяснения ситуации. Даже если предположить, что рентабельность вложений главы семьи в образование своих детей окажется положительной, то встает другой вопрос: кто получит пресловутый процент – глава семьи (инвестор) или его дети (объекты инвестирования)? Если доход получит глава семьи, то он выступает в роли кредитора и является типичным инвестором. Если же доход получат его дети (что более вероятно), то получается вообще логический казус: глава семьи оказывается в роли потребителя, а его дети – в роли авторов, получивших беспроцентный и безвозвратный кредит, обеспечивший им к тому же и высокую норму прибыли на капитал. Можно попытаться «разрулить» этот казус путем агрегирования семьи в единое домохозяйство. Но и это не спасает ситуацию, так как к моменту получения процента с вложений в образование семья (исходное домохозяйство) наверняка развалится на два самостоятельных домохозяйства (дети выделятся в самостоятельную семью). Так, чем же являются вложения в образование – потреблением или инвестициями?

Учитывая, что инвестиции в человеческий капитал все активней капитализируются, а их масштаб все возрастает, становится очевидной непригодность классических понятий потребления и накопления (инвестиций).

3. Средства производства и эксплуатация. Данные понятия, как известно, были ключевыми в теории прибавочной стоимости К.Маркса. Именно факт владения средствами производства являлся основой для эксплуатации человека человеком. Однако в настоящее время возрастает роль иммобильных (относительно собственника) средств производства – специальных знаний и профессиональных навыков. И многие виды деятельности сейчас практически полностью зависят не от физически тяжелых агрегатов, а от человеческого капитала. И этот капитал неотделим от самого человека. Осознание этого факта легло в основу интеллектуальной традиции еврейской нации: так как евреи часто преследовались и были вынуждены спасаться бегством в другие страны, то они инвестировали не в недвижимое имущество, а в динамичный человеческий капитал – деловые навыки, образование, который автоматически перемещался вместе с ними [3]. Совершенно очевидно, что использовать такие средства производства для эксплуатации другого человека совершенно невозможно, ибо человеческий капитал продается на рынке труда одновременно и вместе с рабочей силой, являющейся его физическим носителем.

Вместе с тем сейчас уже стало совершенно ясно, что главным ресурсом и способом эксплуатации человека человеком является административный ресурс – должность и положение, занимаемые экономическим субъектом. Этот ресурс нематериален по своей природе, но это не делает его менее эффективным в смысле возможности эксплуатации человека человеком. Теперь основная масса национального богатства присваивается не столько собственниками производства, сколько администраторами (политиками, чиновниками, высшим менеджментом предприятий). Таким образом, хотя определенная связь между средствами производства и эксплуатацией остается, ее значение падает, а феномен эксплуатации претерпевает серьезные изменения. Если не внести в данные категории соответствующие коррективы, то истинная картина жизни общества будет сильно искажаться.

4. Производительность труда. Еще одно понятие, которое было и отчасти остается столпом экономической науки – это понятие эффективности, предполагающее соизмерение результатов и затрат. Можно даже сказать, что понятие эффективности является сердцевиной экономики. Конкретизацией данного понятия выступают разнообразные показатели производительности, исчисляемые как выработка на единицу рассматриваемого ресурса (труд, капитал, время, материалы, энергия и т.п.). Между тем сейчас этот показатель теряет свое значение при рассмотрении сложных, многофункциональных, интеллектуальных видов деятельности. Во многих областях эффективность действий работника определяется степенью гибкости и правильностью осуществляемого им процесса целеполагания. Например, эффективность действий врача бессмысленно оценивать по количеству прописанных уколов или таблеток на человека, а также по числу принятых и осмотренных пациентов. В данном случае лечение больного представляет собой разветвленный процесс, на каждом этапе которого врач проводит тонкую диагностику и ставит специфические цели в зависимости от жизненного контекста (вплоть до учета специфики организма пациента).

Еще один классический пример бессмысленности традиционного показателя производительности труда – работа информационных отделов крупных компаний. Так, число страниц в ежегодных финансовых и маркетинговых отчетах фирмы не дает ничего о деятельности ее информационной службы. Однако более правильная систематизация и организация этих же самых отчетов может привести к прорыву в понимании того, что компании делать следует, а чего – не следует [4]. Таким образом, для оценки эффективности современных видов экономической деятельности должны учитываться два момента: адекватность и гибкость механизма целеполагания; соответствие целей и результатов деятельности. Оба момента отражают качественные аспекты производственной деятельности и не могут быть выражены примитивными показателями выработки на единицу ресурса.

Надо сказать, что проблема необходимости формирования новой парадигмы производительности уже давно стоит перед сообществом профессиональных менеджеров. Такой вызов экономической науке со стороны главной организующей силы общества нельзя игнорировать. Если экономика не предоставит в обозримом будущем новый аналитический инструментарий феномена экономической эффективности, то ее позиции и авторитет будут серьезно подорваны.

5. Виды денег и их функции. Если феномен эффективности является сердцем экономики, то ее кровеносной системой являются деньги и денежные каналы. Однако и здесь наметились серьезные методологические коллизии. Первая проблема связана с возникновением электронных денег. Возникли кредитные карточки, которые не являются ни коммерческим, ни инвестиционным кредитом. Как указывает П.Друкер, потребители, пользующиеся одновременно 25–30 карточками, могут получать и поддерживать кредит, порой значительно превышающий их подлинную кредитоспособность. Их совершенно не волнует высокая процентная ставка, поскольку они вовсе не собираются возвращать полученную ссуду. Они манипулируют карточками, перемещая деньги с одного счета на другой, благодаря чему подчас выплачивают символические проценты. Как подчеркивает П.Друкер, данный новый вид денег уже достаточно распространен для того, чтобы традиционные денежные агрегаты М1, М2 и М3, которыми пользуются экономисты и центральные банки, практически потеряли смысл [5]. Таким образом, экономисты стоят перед необходимостью переосмысления феномена денег с учетом их виртуализации.

Еще один удар феномен денег испытал со стороны мировой валютной системы. Так, еще К.Маркс указывал на такую функцию денег, как накопление сокровищ. К сожалению, эта функция почти полностью утрачена. Динамика постсоциалистического рубля в России является одним из ярчайших примеров ненадежности национальных валют. Накопление рублей с их последующим обесценением явилось трагедией многих российских семей. Не застрахованы от подобных «выкрутасов» и мировые валюты. Так, после введения евро он стал активно девальвироваться относительно американского доллара, теперь же мы являемся свидетелями противоположной тенденции. Практически во всех европейских странах, перешедших в зону евро, имел место колоссальный рост цен. Ясно одно: никакая валюта не является сокровищем, и никакая валюта не является идеальным средством накопления богатства. Пожалуй, главной ценностью в мире становится недвижимость, цены на которую везде растут ускоренными темпами. Можно сказать, что, утратив функцию накопления сокровищ, деньги тем самым утратили свою стабилизирующую функцию. Похоже, что современной экономической науке предстоит переосмыслить роль денег в современном мире.

Рассмотренные выше пять фундаментальных экономических категорий недвусмысленно показывают наличие некоего кризиса в теоретическом мировоззрении современной экономики. Выход из подобного кризиса возможен только путем «переписывания» старого знания. Новое знание должно быть очищено от старых методологических императивов. Однако даже признание данного факта ничего не означает. Необходимо знать, как именно надо «переписать» старое знание. Здесь также наметился ряд серьезных вызовов современности.

КРИЗИС СТАРЫХ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ИМПЕРАТИВОВ

Чтобы соответствовать духу времени наука должна опираться на методологические принципы, созвучные современникам. Надо сказать, что дух времени 21 века совсем не тот, что в 20 столетии. И экономической науке придется с этим считаться. Какие же основные вехи здесь можно выделить?

1. Необходимость тривиализации знания. Современное мировоззрение в отношении роли и характера научных исследований таково: наука – это тривиализация (упрощение) знаний. По сути дела, задача науки состоит в том, чтобы дать максимально простое и эффективное объяснение тех эффектов и явлений, которые мы наблюдаем. В этом заключается глубинный смысл науки. Если же наука снабжает человечество головоломными теориями и моделями реальности, которые невероятно сложны для понимания, то и сама наука не выполняет свою миссию по упрощению имеющихся наблюдений.

В настоящее время потребность в тривиализации знаний становится все более насущной. Люди не желают тратить годы на то, чтобы стать достойными для проникновения в тайны науки. И если с ультрасложными теориями квантовой физики и космологии люди еще как-то готовы мириться, то научные нагромождения в области общественных явлений они категорически не приемлют. Подобные настроения идут вразрез с тем, что делала экономическая наука последние 100 лет. По сути дела на протяжении всего 20 века экономика все больше усложняла свой научный инструментарий и все больше повышала свою изотеричность. Сейчас экономика в своих элитных разделах представляет собой дисциплину для посвященных, избранных.

Разумеется, такой путь экономической науки и такой конечный результат являются абсолютно естественными и нормальными. Это универсальная схема развития любой науки, однако, похоже, настало время развернуть вековую тенденцию. Тривиализация экономики является необходимой чисткой накопленных информационных залежей. Особенно это актуально на фоне явного кризиса ее категориального аппарата. Некоторые сдвиги в этом направлении уже просматриваются, однако они должны приобрести всеобщий характер. Если экономическая наука не перестроится и существенно не упростится, то она рискует превратиться в некий аналог астрологии, которая имеет серьезные научные основы и достаточно сложна, но которой, однако, мало кто доверяет.

2. Необходимость возврата к человеку. Хотя в основе экономической науки всегда был человек со своими желаниями и мотивациями, ее развитие шло таким образом, что человек все больше вымывался из ее построений. Она стремилась описывать некие конечные результаты в виде соответствующих переменных и параметров. Разглядеть человека за этими переменными и параметрами со временем становилось все трудней и трудней. Задача экономики на протяжении многих десятилетий заключалась в том, чтобы субъективные человеческие импульсы перевести на язык объективных экономических характеристик. И это ей удалось, в результате чего она превратилась из науки гуманитарной в науку техническую. В этом состоянии она и пребывает в настоящее время.

Таким образом, экономическая наука долгое время развивалась в соответствии с лозунгом, который хорошо отражают слова Й.Пирса: «чувства преходящи и описывать их – напрасная трата времени» [6]. Описывались только конечные изменения экономической системы. Однако сейчас доминирует противоположный лозунг: «Вы имеете дело с людьми, а не с геометрией; люди далеко не так предсказуемы и намного чаще преподносят неожиданности» [7].

Надо сказать, что, уйдя от человека, экономика сильно потеряла в своем научном реноме. Дело в том, что все самые великие научные открытия, которые потрясли мир, были так или иначе связаны с человеком. Несколько поясняющих примеров. В физике, не являющейся наукой о человеке, одно из самых выдающихся открытий – специальная теория относительности. Однако в чем состоит глубинный смысл этого открытия? Оказывается, в том, что А.Эйнштейн ввел в физику наблюдателя (человека). Отныне физика перестала быть сама по себе, независимо от человека; и это революционизировало всю физику. Еще одно великое открытие – принцип неопределенностей В.Гейзенберга в квантовой физике. А в чем его суть? Оказывается, в том, что в микрофизику был опять-таки введен наблюдатель (человек). А в чем было величие теории прибавочной стоимости К.Маркса? В том, что он отошел от сложных экономических описаний системы, но раскрыл глубинные отношения между людьми, механизм эксплуатации человека человеком. А в чем состояла грандиозность открытия З.Фрейда? В том, что он раскрыл механизм формирования эмоций человека и их связь с внешним миром.

По всей видимости, чтобы выйти на новую траекторию развития экономическая наука должна вернуться к человеку. Отчасти это уже делается. Об этом свидетельствуют и последние нобелевские премии по экономике, и новые научные разделы – экономика счастья, асимметрия рыночной информации и т.п. Однако сразу надо сказать следующее: проблема состоит не только в необходимости возврата к человеку, но и в том, какими научными методами это будет сделано. И здесь весьма поучительна диалектика между экономикой и социологией. Так, раньше социология работала в основном на «вылавливание» интересных фактов в социальной жизни, после чего эти факты передавались для «переваривания» экономикой, которая проводила их теоретическую и инструментальную обработку. Теперь наметилась обратная тенденция: экономисты отыскивают интересные научные «сгустки» (факты и проблемы) и производят их общую математическую обработку, после чего социологи эти «сгустки» препарируют, выявляя внутреннюю механику процесса и мотивацию всех экономических действий. Соответственно экономистам предстоит найти способы, с помощью которых им удастся «перенаправить» научные интересы в свою сторону.

Подобная рокировка экономики и социологии вызвана изменениями самого социума. Можно сказать, что раньше экономические феномены были доминирующими и в значительной степени формировали адекватные им модели мышления людей. В этом смысле экономические факторы были как бы первичными, а ментальная сфера – вторичной. Соответственно экономика была лидером среди социальных наук, а социология занимала подчиненное положение. Теперь положение кардинально изменилось – национальные стереотипы мышления определяют направление развития экономики. Соответственно ментальная сфера стала первичным фактором, а экономические процессы – вторичны. Соответственно социология передвигается на первую позицию среди социальных наук, а экономика отходит на задний план. Интегрирование человека с его мыслительными образами – основная задача экономической науки 21 века.

3. Необходимость усиления научного прагматизма. Долгое время считалось, что экономическая теория – великое достижение. Сама же теория – это собрание изумительных идей. Однако, похоже, что сейчас мир вошел в новую фазу, когда от прежнего преклонения перед теорией не осталось и следа. На первый план выходят реальные задачи и проблемы, а теория становится вспомогательным инструментом в решении этих задач и проблем. Пожалуй, первым идеологом такой позиции был Г.Форд, которому принадлежат сакраментальные слова: «Сами по себе идеи неимоверно важны и ценны, но это всего лишь идеи. Практически любой может что-нибудь придумать. Воплотить идею в действительность, в конкретный продукт – вот что по-настоящему имеет значение» [8]. В настоящее время Г.Форду вторит П.Друкер: «Многие блестящие специалисты–теоретики, составляя план, зачастую убеждены, что «идеи движут горами». На самом деле горами движут бульдозеры, а идеи «показывают», куда эти бульдозеры нужно отправить. Кроме того, специалисты–теоретики склонны считать, что прекрасно составленного плана достаточно для успеха. На самом деле после составления плана настоящая работа только начинается» [9].

Кроме того, для нынешнего времени уже ясно, что никакие экономические идеи и, следовательно, никакая теория не могут претендовать на универсальность. Наоборот, все они имеют контекстное звучание. Изменяется контекст – должна корректироваться и теория. Следовательно, значимость экономических концепций и теорий уже не может и не должна оцениваться с точки зрения самой теории; она должна иметь выходы в практику и соответствовать практике. Это серьезный вызов современной экономической науке, который пока в широком масштабе не принимается экономической общественностью.

КРИЗИС ИЗМЕРИТЕЛЬНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ

Еще один вызов современности в адрес экономической науки идет по линии экономико–статистических измерений. В настоящее время даже самая совершенная экономическая теория предполагает конкретные количественные оценки. Однако на этом этапе обнажается все больше проблем.

1. Неадекватность экономико-статистических измерителей. В последнее время правомерность применения многих, казалась бы, незыблемых экономических измерителей подвергается сомнению. Простейший пример – показатель валового внутреннего продукта (ВВП), являющийся итоговым макроэкономическим агрегатом. Большинство моделей экономического роста оперируют непосредственно с этим показателем. Используется данный агрегат и в экономической политике. Например, лозунг президента России В.В.Путина об удвоении ВВП – типичный тому пример. Вместе с тем, совершенно очевидно, что этот лозунг базируется на старой экономической парадигме, предполагающей, что рост экономики является конечным и абсолютным благом.

Однако движение России по пути достижения объявленной цели в целом не отвечает глубинным интересам страны. Вряд ли страна нуждается в удвоении ВВП за счет экстенсивного роста сырой нефти. Негативные результаты такой политики уже сказываются: экономический рост, сопровождающийся ростом нефтедолларовой массы и выходом цен из-под контроля, для населения превратился в «разоряющий» рост. Соответственно доктрина ВВП в качестве ведущего фактора экономического развития должна быть признана неадекватной. По-видимому, следует искать более точные измерители роста экономики.

Другой пример – объем выручки (продаж) отрасли информационного обеспечения. На первый взгляд, чем больше этот показатель, тем активней развиваются в стране информационные технологии и тем прогрессивнее структура национальной экономики. Однако подобные рассуждения могут полностью дезориентировать наблюдателя, если не учитывать тот простой и уже ставший общеизвестным факт, что производство программного продукта в настоящее время является одним из ведущих каналов отмывания нелегальных, в том числе криминальных, доходов. Подобных примеров можно привести множество.

Сказанное подводит к пониманию того, что при выяснении функциональных свойств экономической системы опираться на традиционные экономические измерители можно лишь с очень большими оговорками. Серьезные экстраполяции на базе таких показателей могут оказаться порочными, если не фатальными.

2. Противоречие между социальными и экономическими измерителями. Одним из новейших научных направлений является совмещение экономических и социальных тенденций развития. Однако пока оно не дает обнадеживающих результатов. Суть проблемы заключается в отсутствии явной корреляции между экономическими и социальными индикаторами. Попросту говоря, связи между ВВП на душу населения и уровнем счастья людей не прослеживается. Если же эта связь и проявляется, то она оказывается настолько сложной и причудливой, что сказать что-либо определенное о закономерностях развития общества нельзя.

Классическим примером тому может служить уровень удовлетворенности жизнью населения, который в 2005 г. в России был чуть ли не в полтора раза ниже, чем в Казахстане [10]. И это при том, что уровень жизни в России значительно выше, чем в Казахстане. Другой пример также базируется на данных социологических опросов, проведенных ВЦИОМ в 2005 г.: доля лиц, вполне удовлетворенных своим материальным положением, в Москве и Санкт–Петербурге практически такая же, как на селе, и более, чем в 2 раза ниже, чем в городах с численностью более 0,5 млн. чел. Между тем, не требует доказательства тот факт, что в Москве и Санкт–Петербурге уровень жизни намного превосходит аналогичный показатель других городов и территорий России. Как привести в соответствие столь противоречивые данные, не ясно.

Здесь же следует заметить, что в последнее время доверие к данным социологических опросов стало даже выше, чем к данным экономической статистики. Это связано с тем, что техника социологических обследований базируется на прямых методах опроса населения, позволяющих сразу уяснить положение дел в социальной сфере. Не исключено, что именно за такими методами будущее. В любом случае традиционные экономические показатели не в состоянии отразить самочувствие население, а именно оно должно быть в центре внимания не только социологов, но и экономистов.

3. Кризис научных тестов. В настоящее время наметился более опасный кризис – кризис методов экономического исследования. Уже совершенно очевидно, что никакие математические построения не гарантируют исследователя от ошибки. Как говорил А.Эйнштейн, с помощью математики можно доказать все, что угодно, даже полную чушь. Экономистами это сейчас осознано в полной мере. Однако не гарантируют от ошибок и пресловутые эконометрические методы эмпирического анализа, так как они по определению носят вероятностно–статистический характер. Говорить же о кейс–методе вообще не приходится, так как подобрать нужные примеры можно всегда в любом заданном направлении. Желание повысить научность и правдоподобие научных результатов привело экономистов к формированию «тройного» теста: все значимые научные результаты должны подтверждаться теоретическими построениями (математическими моделями), эмпирическим материалом (эконометрическими расчетами) и методами кейс–стади (типовыми ситуативными примерами) [11].

Такое ужесточение требований к научным результатам является беспрецедентным, однако и оно не гарантирует качественного результата. Скорее, оно повышает вероятность отбраковки совсем уж явной чепухи. Похоже, что в арсенале экономистов уже не осталось методов измерения, которые бы соответствовали масштабу и сложности решаемых ими задач.

ОБОСТРЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ ЭКОНОМИКИ СО СМЕЖНЫМИ НАУКАМИ

Еще одно испытание, которое испытывает на себе экономическая наука, связано с постепенной потерей своего лидирующего положения среди наук о человеке и обществе.

1. Исчерпанность «потенциала открытий» экономической науки. В настоящее время, пожалуй, как никогда раньше, проявляется единство таких трех наук, как экономика, социология и психология. Достаточно указать, что в настоящее время в числе наиболее перспективных научных направлений общественных дисциплин значатся экономическая социология и экономическая психология. Однако наметившийся синтез, как ни странно, действует не в пользу экономики.

Дело в том, что место как самой науки, так и ее представителей определяется количеством, качеством, масштабностью и полезностью выдаваемых ими научных открытий. И с этой точки зрения между указанными тремя науками сложилась весьма странная иерархия. Так, экономика, будучи наукой модельной и инструментальной, выдает открытия настолько специальные, что большинству людей они малопонятны и, что еще важнее, малоинтересны. В результате экономические открытия часто вообще не воспринимаются в качестве полноценных открытий (что справедливо лишь отчасти). Кроме того, многие по-настоящему великие открытия со временем просто «затираются» из-за колоссальных изменений самих экономических реалий. Классическим примером тому могут служить межотраслевые модели В.Леонтьева типа «затраты–выпуск». Почему данный инструментарий высокой экономической науки почти полностью исчез из современной экономической науки?

Оговоримся, что сам факт исчезновения моделей В.Леонтьева из рабочего языка современных экономистов не подлежит обсуждению. В этом несложно убедиться, пролистав ведущие экономические журналы (западные и российские), на страницах которых данные модели уже не появляются. Что же произошло? На наш взгляд, подобное забвение связано с исчезновением экономической основы применения такого рода моделей. Так, еще сам В.Леонтьев проводил большую работу, доказывающую устойчивость во времени коэффициентов прямых и полных затрат своей модели. Однако сейчас такая гипотеза не имеет смысла – любая инновация в одной из отраслей может «перетряхнуть» всю экономику и кардинально изменить матрицу прямых затрат леонтьевской модели. Учитывая, что подобные инновации генерируются постоянно, систематическое использование межотраслевых моделей просто не имеет смысла, чем собственно и вызвано их забвение.

Таким образом, модельные описания, предлагаемые экономистами, в последнее время довольно быстро устаревают, а других открытий в экономике просто–напросто не признают. Между тем социология в отличие от экономики никогда не претендовала на универсальные истины, вне контекста изучаемого социума. Соответственно любые важные типологические и функциональные социологические характеристики общества воспринимаются в качестве открытий (хотя, строго говоря, полноценными открытиями их считать нельзя). Ну и понять выводы социологов проще, чем выводы экономистов, ибо у первых это чистый «слепок» общества, а у вторых – это сложная цепочка неявных причинно-следственных связей и силлогизмов. И, наконец, достижения экономистов, как правило, не могут быть напрямую использованы каждым конкретным человеком (а, порой, и национальными правительствами), в то время как социологические знания могут использоваться даже в бытовой жизни.

Психология, будучи еще менее формалистичной по сравнению с экономикой и социологией, затрагивает интересы каждого человека и претендует на открытия в полном смысле слова. Любые новые знания в области сознания, мозга, психики и эмоций практически сразу объявляются в качестве открытий [12]. Например, обнаружение З.Фрейдом феномена подсознательного на все времена осталось одним из величайших открытий человечества. Таким образом, открытия в психологии являются более «выпуклыми», чем в социологии, а в социологии – более явственными, чем в экономике. И это на фоне того, что по богатству инструментария и сложности научных построений экономика намного опережает и психологию, и социологию. Результат прост: психология и социология являются более «благодарными» науками, нежели экономика, и открывают для исследователя больше перспектив как для творческого, так и карьерного роста. Такой вызов со стороны «дружественных» смежных наук для экономики является серьезным испытанием.

2. Утечка экономистов в смежные научные дисциплины. Прямым следствием феномена «слабой выпуклости» экономических открытий является миграция экономистов в смежные общественные дисциплины: социологию, психологию, политологию и т.п. Главной же проблемой здесь является простота подобной миграции.

Дело в том, что среди всех наук о человеке экономика пока все же является бесспорным лидером с точки зрения применения инструментальных средств исследования. Соответственно экономисты, методически хорошо подготовленные, легко и безболезненно перетекают в «братские» науки. При этом в новой научной среде они чувствуют себя довольно вольготно и зачастую быстро занимают там ведущие позиции.

Здесь уместна следующая параллель: в свое время в экономику активно переходили математики, физики и представители технических наук. В основе подобного перехода лежала более высокая инструментальная подготовка «технарей» по сравнению с экономистами. Переход с понижением «инструментальной нагрузки» всегда на порядок проще, чем с ее повышением. В настоящее время экономика настолько усложнила и усовершенствовала свое инструментальное оснащение, что переход в нее даже хорошо подготовленного математика превратился в болезненную процедуру, в то время как выход из нее с последующим входом в политологию, социологию или психологию не представляет большого труда. Таким образом, экономика стоит теперь еще и перед кадровым вызовом, идущим со стороны рынка общественных наук.

***

Перечисленные вызовы современности в адрес экономической науки достаточно реальны и серьезны. Сейчас трудно сказать, как будут преодолены накопленные противоречия. Не исключено, что именно в рамках экономики пойдет объединение основных социальных наук. Возможно, что она осуществит очередную экспансию в другие науки и будет лидером в пограничных областях знания (кстати, экономической социологией и экономической психологией сейчас занимаются преимущественно экономисты, а не социологи и психологи). В любом случае излишне драматизировать ситуацию не стоит. Однако не стоит и недооценивать возникшие трудности. Их игнорирование может спровоцировать хаос в одной из ведущих общественных наук.