1. Методологический тупик в развитии социального знания. О кризисе социального знания написано много и, надо признать, много важного и ценного. Однако данная тема по-прежнему актуальна и не исчерпана теми работами, которые ей посвящены. Главная же проблема состоит в том, что экономисты, социологи, политологи и проч. не удовлетворены своими результатами – сегодня уже в среде экономистов даже не пытаются всерьез что-либо прогнозировать и оптимизировать. Во многом это связано с осознанием тщетности данной деятельности. Можно констатировать, что отдача от каждого нового исследования постоянно уменьшается и сейчас уже почти полностью нуллифицировалась. В связи с этим возникает сакраментальный вопрос: почему явный прогресс в социальных науках, имевший место последние 100 лет, в конечном счете, завел эти науки в тупик?

На наш взгляд, ответ на поставленный вопрос был дан в работе [Полтерович, 1998]. Вкратце этот ответ выглядит следующим образом: современный социальный мир стал слишком многомерным (многофакторным) и слишком быстрым. Это означает, что описать все причины (факторы) и следствия в современных социальных системах становится невозможно; кроме того, мир меняется быстрее, чем мы его познаем [Полтерович, 1998]. К сожалению, разработанные методы исследования, включая обширный арсенал различных видов моделирования, уже не позволяют справиться с ситуацией. Все это позволяет утверждать, что на смену экономике, социологии, политологии и психологии идет некая синтетическая социальная наука – общий социальный анализ [Полтерович, 2011]. Однако совершенно очевидно, что даже эффективная интеграция всех социальных наук сама по себе не обеспечит их нового качества. По всей вероятности, мы имеем дело с синдромом повышенной сложности, состоящем в чрезмерной сложности как изучаемых социальных систем, так и создаваемых когнитивных конструкций [Балацкий,2012^а]. Как справедливо отмечает Н.Талеб, «в сложном мире понятие «причина» подозрительно сабо по себе; либо ее почти невозможно установить, либо она не видна» [Талеб, 2014, с.96]. Складывается впечатление, что применительно к сложным и сверхсложным системам традиционные методы социальных наук уже не работают.

Ниже попытаемся рассмотреть, чем же различаются способы познания систем различного уровня сложности.

2. Три способа познания и их характеристики. На наш взгляд, с определенной степенью условности можно выделить три типа систем, подлежащих познанию: физические системы, социальные системы и духовные миры. Первый тип систем представлен в основном неживой материей, изучение которой осуществляется методами естественных наук. Как правило, для познания таких систем можно эффективно пользоваться формальной (математической) логикой. При этом сами когнитивные конструкции физических систем характеризуются однонаправленными причинно-следственными связями. Например, хрестоматийная формула А.Эйнштейна E=mc², предполагает, что энергия строго определяется массой и константой в виде скорости света; обратное неверно – энергия не определяет массу и скорость света (рис.1).

Рис.1. Связи в физических системах.

Для познания социальных систем характерно использование диалектической логики, которая знаменует собой принципиально иной способ постижения реальности. Если в природных системах противоречия, как правило, недопустимы, то социальные системы насквозь пронизаны ими и в этом состоит источник их развития. Для динамики таких систем характерно действие трех диалектических законов (закона единства и борьбы противоположностей, закона перехода количества в качество и закона отрицания отрицания), а также основополагающего диалектического эффекта, согласно которому любое явление в процессе развития переходит в свою противоположность. Понятно, что такого рода явления уже плохо поддаются математическому описанию. Это связано и с тем, что каждый раз изучаемая система принципиально меняется, трансформируется, а потому и ее описание также должно меняться. Тем самым описание социальных систем становится заведомо неустойчивым, а доктрина системного анализа становится неэффективной. При этом само описание становится на порядок более сложным в том смысле, что связи между переменными становятся двусторонними, а константы либо вообще исчезают, либо действуют в течение очень короткого периода времени. Например, рост спроса (D) ведет к росту цены (P) товара, а рост цены ведет к снижению спроса (рис.2). Тем самым две переменные оказываются зависимыми друг от друга, а причина и следствие становятся размытыми и плохо верифицируемыми; фактически понятия причины и следствия в социальных системах становятся своеобразными метафорами.

Рис.2. Связи в социальных системах.

Главное различие между физическими и социальными системами состоит в степени их свободы в смысле самоконструирования. С помощью формальных методов можно вполне удовлетворительно описывать такие относительно простые явления, как инерция и флуктуации, симметрия и принцип наименьшего действия. Такие реакции, как компенсация и принцип обратной связи, содержат в себе гораздо больший потенциал свободы выбора пути развития [Петрушенко, 1971, с.152]. Фактически природные системы предполагают в основном исследование равновесия и неравновесия; в них практически отсутствует вектор развития; в социальных системах уже явственно фигурирует процесс оптимизации (выбора лучшего). Вместе с тем, хорошо известно, что в ряде случаев состояния равновесия и оптимума в обществе принципиально не совпадают [Балацкий, 2006]. По аналогии можно утверждать, что духовные движения содержат в себе еще больше свободы и воли, а потому здесь еще меньше возможностей для детерминированных траекторий.

Продолжая начатую линию сравнений, можно сказать, что в физических системах зона отклонений от детерминированных траекторий узка и возможные ошибки невелики; в социальных системах эта зона многократно расширяется, а потому нарастает и масштаб возможной ошибки; в царстве духа вообще возможно почти все что угодно, а потому и предугадать ход событий здесь становится невозможно. При этом в духовной сфере действует холистическая логика, предполагающая высшим смыслом существования целостности ее сохранение и развитие. В отличие от социальных систем здесь нет антагонизма между интересами части (личности) и целого (общества).

Интересно, что строгие математические методы, применяемые для описания физических систем, иногда дают очень неплохие результаты и при изучении социальных систем. Одновременно с этим более сложные кибернетические методы, придуманные для изучения социальных систем, все чаще не срабатывают. Данные обстоятельства связаны с тем, что сами социальные процессы очень неоднородны. Например, для простых ситуаций вполне можно воспользоваться простыми математическими конструкциями. Такая ситуация была характерна для периода до 1970-х годов, когда экономические системы были еще не столь сложны и динамичны. В то же время сегодня огромное значение в развитии социальных систем имеет волевая и духовная составляющая, что выпадает из современных математических и кибернетических моделей. Фактически современное общество представляет собой переходную форму к духовным системам, что и не позволяет уловить старыми методами новые факторы влияния. Схематично процесс взаимопроникновения методов исследования в разные системы показан на рис.3: более простые социальные процессы могут изучаться методами формальной логики (левое вкрапление); более сложные процессы требуют метода познания третьего уровня (правое вкрапление).

Приведем простые примеры, иллюстрирующие сказанное. Классической простой моделью в экономике служила межотраслевая модель В.Леонтьева. Данный инструмент исследования был признан как один из самых плодотворных за всю историю экономической науки; за его разработку В.Леонтьеву была присуждена Нобелевская премия. Однако сегодня эта модель практически полностью исчезла из научного дискурса. Почему? Наш ответ состоит в том, что модель В.Леонтьева потеряла свою устойчивость. Если раньше коэффициенты в ней оставались стабильными на протяжении десятилетий, а их возможные изменения можно было легко экстраполировать, то сегодня эти коэффициента принципиально и непредсказуемо меняются каждый год. Хотя сама модель остается верной, ее практическое использование стало неэффективным.

Рис.3. Три способа и зоны познания.

Другим примером может служить теория корпоративного управления, в которой не удается формализовать схему успеха организации. Это связано с тем, что сам успех принципиально зависит от личности руководителя: при выдающемся и волевом директоре фирма достигает удивительных результатов, при бездарном – терпит крах. Никакие общие формулы в такой ситуации не работают; контекст предопределяет результат. Данный пример является универсальным, его аналогии просматриваются на всех уровнях – от фирм до национальных государств. И именно этот фактор «перечеркивает» все самые изощренные экономические модели.

Чем еще различаются три типа систем?

Прежде всего, степенью эволюционного потенциала. Так, физические (неживые) системы просто существуют, и у них нет никакого явного вектора развития. В таких системах могут происходить изменения, но они не могут развиваться, ибо данное понятие для них не имеет смысла. В социальных системах четко обозначается вектор развития, который прекрасно выражен современной теорией холонов. В соответствии с данной теорией каждый объект во вселенной одновременно является целым, состоящим из разных частей, и частью, входящей в более крупную целостность. Например, человек представляет собой психосоматическую целостность, включающую разные органы и физиологические подсистемы; одновременно с этим этот же человек является частью своей семьи, трудового коллектива, нации и т.п. В связи с этим существуют два фундаментальных инстинкта: первый – инстинкт самосохранения – направлен на сохранение субъекта как целостности, второй – инстинкт самопреодоления – направлен на то, чтобы превзойти себя и превратиться из части более обширной целостности в саму эту целостность [Уилбер, 2009, с.54]. Таким образом, эволюция всегда идет в направлении глобализации социума. Духовно развитые люди ощущают себя в качестве части окружающей Вселенной, т.е. их вектор развития направлен к самой обширной целостности, которая только возможна. Соответственно и холистическая логика предполагает сохранение всего окружающего мира. Иногда такое мировоззрение называют экологическим.

Важно отметить следующее: процесс самопреодоления приводит к тому, что эволюция реализуется в прерывистой форме скачков, творческих сдвигов [Уилбер, 2009, с.55]. Космос же придает этому процессу необходимое единство. Если субъект ограничен менее масштабной целостностью, то и эволюция становится частичной и ограниченной. Если же субъекты начинают отстаивать собственные интересы в разрез чужим, то и направленная социальная эволюция может превратиться в турбулентный процесс.

Сказанное выше позволяет глубже понять кризис современного социального знания. С одной стороны уже совершенно ясно, что все попытки смоделировать динамику социального клубка из тысячи факторов, который постоянно и стремительно меняет свою форму и конфигурацию, обречены на провал. С другой стороны это представляется еще более проблематичным без точного знания идеалов и волевых возможностей лиц, которые в силу своего особого положения задают вектор развития системы. Не исключено, что познание усложнившегося социального мира требует перехода к третьему способу познания – интуитивному. Хочется верить, что этот способ позволит исследователям совладать с повышенной сложностью социальных систем и обеспечит им доступ к пресловутым идеалам и волевым возможностям ключевых игроков социума.

3. Особенности интуитивного способа познания. Хотя интуитивный способ познания известен с глубокой древности, мы по-прежнему знаем о нем очень мало. Если его рассматривать как продолжение двух предыдущих способов познания, то здесь просматривается вполне очевидная закономерность. Так, при изучении физических систем между субъектом и объектом познания имеется только одна связь – информация, идущая от объекта познания (ОП) к субъекту познания (СП); обратное влияние пренебрежимо мало и не имеет большого когнитивного значения. Лишь на уровне квантовых процессов принято говорить о действии принципа неопределенности В.Гейзенберга. При изучении социальных систем уже явственно просматриваются два контура связей между ОП и СП. Тем самым процесс познания перестает быть нейтральным по отношению к ОП и влияет на него; в этом случае грань между СП и ОП размывается, а их взаимодействие Дж.Сорос трактовал как алхимический процесс. Дж.Сорос справедливо полагал, что наше понимание социальной реальности влияет на нее [Сорос, 1996, с.80]. Причем неопределенность в физических системах несопоставима с неопределенностью в социальных системах – если в первых вмешательство в ход событий происходит лишь в результате акта пассивного наблюдения, когда сам наблюдатель стремится остаться нейтральным к предмету исследования, то в экономике активные действия мыслящих участников направлены на непосредственное преобразование действительности. В случае интуитивного познания происходит своеобразное сращивание СП и ОП, а граница между ними вообще исчезает. Такой «когнитивный трюк» позволяет отбросить традиционные методы познания и перейти к непосредственному постижению изучаемого объекта. Тем самым три способа познания разворачиваются в направлении устранения границы между СП и ОП; при интуитивном познании этот процесс достигает апофеоза.

Такое понимание интуитивного (духовного) познания имеет давние традиции. Например, Р.Штайнер недвусмысленно указывал, что «познавание – это переживание и человек, познавая, пребывает в сущности вещей» [Штайнер, 2002, с.122]. Согласно его представлениям, «познавание есть не отображение сущностного, а вживание души в это сущностное» [Штайнер, 2002, с.181]. Характерно, что уже Р.Штайнер прекрасно осознавал проблемы оформления интуитивного знания в традиционные вербальные формы. В частности, он писал: «Прозревающий в духовный мир обнаруживает, что его собственное существо лишается глубины, когда ему приходится высказывать мнения, воззрения. Он вступает в духовный мир не с абстракциями, а в живом узрении. Ведь и природа, которая является чувственным отображением духовного, выдвигает не мнения и воззрения, а являет миру свои формы и их становление» [Штайнер, 2002, с.175].

Похожие мысли высказывались и Э.Шредингером. В частности, он утверждал, что требование об исчезновении всего трансцендентного из теории познания, не может быть последовательно проведено в жизнь. «Причина заключается в том, что мы не можем обойтись без путеводной нити метафизики» [Шредингер, 2009, с.16]. «Чем глубже пытаешься проникнуть в характер общих отношений, тем более хочется воздержаться от какого-либо высказывания на этот счет, так как тем отчетливее проступает неясность, неуместность, кривобокость и односторонность любого высказывания» [Шредингер, 2009, с.17].

Несколько позже данная тема была развита Г.И.Гурджиевым. Говоря об эзотерическом знании, он указывал: «Чаще всего послание воспринимается буквально – и в результате его внутреннее содержание утрачивается» [Гурджиев, 2013, с.16]. «Любая попытка буквального понимания речи, имеющей отношение к объективному знанию и к союзу между множественностью и единством, обречена с самого начала и в большинстве случаев ведет лишь к дальнейшему заблуждению» [Гурджиев, 2013, с.223]. Углубляя тезис Р.Штайнера, Г.И.Гурджиев подчеркивал: «…мы бессознательно сковываем себя стремлением к точности в тех сферах, где точность определения означает размывание смысла» [Гурджиев, 2013, с.223].

Развивая наблюдения Г.И.Гурджиева, сформулируем более акцентировано его тезисы в виде двух парадоксов. Первый парадокс Гурджиева формулируется следующим образом: сокращение границ определений ведет к расширению границ смысла. Можно его сформулировать и в альтернативной форме: повышение точности определений ведет к уменьшению точности смысла. Формально этот парадокс может быть записан в виде: [S][D]=k, где [S] – ширина границ смысла; [D] – ширина границ определений; k – константа. Второй парадокс Гурджиева звучит так: повышение точности определений ведет к сокращению богатства содержания. Данный парадокс также можно сформулировать в альтернативной форме: совершенствование внешней формы когнитивных построений сопровождается деградацией их внутреннего содержания. Формально этот эффект может быть записан в виде: [H]/[D]=k*, где [H] – объем внутреннего содержания (смысла); [D] – ширина границ определений; k* – константа.

Несложно видеть, что парадоксы Гурджиева по своей форме очень похожи на соотношение неопределенностей Гейзенберга; отличие состоит лишь в том, что соотношение Гейзенберга записывается в виде неравенства, а парадоксы Гурджиева – в форме равенств. Указанная аналогия представляется даже глубже, чем может показаться на первый взгляд. Так, принцип неопределенности Гейзенберга фиксирует ограниченность возможностей исследователя в смысле точности одновременного замера фундаментальных физических параметров. Парадоксы Гурджиева фиксируют ограниченность исследователя в смысле одновременного повышения точности формы и содержания когнитивных построений. По сути дела речь идет о несовершенстве самого языка как способе описания духовной реальности. Именно это несовершенство и порождает интуитивный способ познания, когда исследователь сливается с ОП без активного использования вербальных и символьных конструкций, порождающих искажения в понимании ситуации.

В ряде случаев интуитивное состояние сознания трактуется как «идентичность познающего разума с объектом познания» [Говинда, 1993, с.41]. При этом, по мнению буддологов, интуитивное знание возникает при синтетическом видении мира, когда постигается Бесконечность [Говинда, 1993, с.41]. Этот момент является ключевым для понимания третьего способа познания. Дело в том, что в обыденной жизни и в науке люди пользуются конечными понятиями и конечной логикой. Переход в многомерный мир, в котором фигурируют бесконечные понятия, предполагает девальвацию традиционных научных методов. Более того, в буддийской традиции существует практика отказа от ответов на некоторые вопросы. Так, вопросы «Вечен ли мир?», «Бессмертен ли познавший истину?», «Тождественна ли душа с телом?» содержат в себе понятия, бесконечные по своей сути. Согласно преданию, на вопросы такого рода Будда отказывался отвечать [Говинда, 1993, с.42]. Несложно видеть, что любой точный ответ на указанные вопросы автоматически «сворачивает» содержание того, о чем вопрошают. Тем самым применительно к подобным вопросам парадоксы Гурджиева начинают действовать с особой силой. Проявлением данной проблемы служит еще один когнитивный эффект – парадокс А.Говинды. Рассмотрим его более пристально.

Согласно А.Говинде, «…где сходны слова и символы, смысл, лежащий в их основе, часто совершенно различен, т.к. тождество формы не гарантирует тождества содержания, ибо смысл каждой формы зависит от ассоциаций, связанных с ней» [Говинда, 1993, с.13]. Этот эффект еще больше расширяет сферу действия парадоксов Гурджиева. Так, последние распространяются на конкретное знание (теорию, концепцию и т.п.), тогда как правило Говинды представляет собой следствие процесса совмещения двух когнитивных конструкций (теорий, концепций, религий и т.д.). Формально к данному эффекту можно легко прийти, если рассмотреть действие первого парадокса Гурджиева для двух концепций: [S_i][D_i]=k_i, [S_j][D_j]=k_j, где [S_i] и [S_j] – ширина границ смысла для i-ой и j-ой концепции; [D_i] и [D_j] – ширина границ определений для i-ой и j-ой концепции; k_i и k_j – константы, определяющие волатильность (амплитуду) когнитивных построений для i-ой и j-ой концепций. Если два соотношения разделить, то получим следующую конструкцию: ([S_i][D_i])/([S_j][D_j])=k_i/k_j. Отсюда видно, что если k_i≠k_j, то при совпадении определений [D_i]=[D_j] будет (может) наблюдаться расхождение смыслов [S_i]≠[S_j]. То есть усиленный парадокс Говинды можно сформулировать следующим образом: при тождестве формы двух учений тождество их содержания, как правило, не соблюдается; если [D_i]=[D_j], то [S_i]≠[S_j].

Тем самым в основе парадокса Говинды лежит индивидуальное выражение учений – каждое из них предполагает свою степень свободы в подаче материала (т.е. своя величина параметра k). Несовпадение языка и способа выражения идей двух когнитивных концепций автоматически порождает парадокс Говинды.

Согласно буддийской традиции «справиться» с трансцендентными вопросами можно не путем поиска ответов на них, а путем перерастания самих вопросов, когда познающий в результате личного опыта получает знание, в рамках которого данные вопросы теряют свою актуальность [Говинда, 1993, с.42].

Интересно, что искусство всегда представляло собой зону творчества, в которой наиболее ярко проявлялись все рассмотренные парадоксы. Это связано с нечеткостью самого языка искусства. Однако именно эта нечеткость во многих случаях позволяет выразить те истины и идеи, которые строгим образом выразить не удается. По меткому выражению А.А.Тарковского, «искусство – это попытка составить уравнение между бесконечностью и образом» [Страсти по Андрею Тарковскому, 2014]. В этом смысле искусство выступает в качестве первичного звена интуитивного знания, с помощью которого устанавливается связь между конечным и бесконечным.

Подчеркнем еще раз, что все когнитивные парадоксы возникают при попытке перевести трансцендентные явления в вербальную форму. Однако сделать этого нельзя, прежде всего, по причине трансцендентности самого сознания. Например, Р.Пенроуз показал невычислимость сознания, понимая под этим некий вид математически точной активности, для которой характерна принципиальная невозможность вычисления [Пенроуз, 2005, с.58]. Более того, исследования показывают, что существуют некоторые полностью детерминированные модели вселенной с четкими законами эволюции, которые невозможно реализовать вычислительными средствами [Пенроуз, 2005, с.65]. В этом смысле можно считать доказанным факт математической трансцендентности сознания. Отсюда многое в познании становится понятным. Во-первых, трансцендирование сознания, т.е. раскрытие его скрытых и бесконечных возможностей, позволяет познать трансцендентные явления с их бесконечными сущностями и свойствами. Во-вторых, все попытки перевести полученное таким образом трансцендентное знание в конечные схемы, знаки и образы обыденной реальности заканчиваются неудачей в том смысле, что порождают сильные искажения исходного знания. Отсюда берут начало парадоксы Гурджиева и Говинды.

Из сказанного вытекает, что интуитивное познание, помимо всего прочего, предполагает иные вопросы, которые не ставят целью установление всех причинно-следственных связей и формирование серии объяснений. Как же должна меняться методология познания в этом случае?

4. Переход к субстрактивному знанию. Подчеркнем, что интуитивное знание, строго говоря, возникает в результате трансцендирования сознания, что само по себе является исключительным достижением. Требовать таких духовных результатов от обычных исследователей неправомерно. В связи с этим на практике речь может идти лишь о некоей промежуточной стадии между социальным и интуитивным знанием. Как же должен быть организован когнитивный процесс на этой стадии познания?

Вполне определенные и конструктивные ориентиры в этом отношении дает Н.Талеб. Он в частности полагает, что можно говорить о двух разновидностях получения знания. Аддитивное знание предполагает накопление новых сведений, а результате чего и само знание увеличивается. Субстрактивное знание образуется в результате удаления из накопленного массива сведений всего лишнего и неверного [Талеб, 2014, с.454]. При этом, по мнению Талеба, сегодня мир нуждается именно в субстрактивном (разностном), а не аддитивном (добавляемом) знании.

Данные представления имеют под собой глубокие эволюционные основания. Например, если взять рынок знаний, который характеризуется спросом, предложением и ценой, то можно утверждать следующее: в процессе социального развития данный рынок долгое время находился в состоянии превышения спроса над предложением, а само знание было дефицитным благом. По всем признакам инверсия состояния данного рынка состоялась в XX веке, когда знания оказалось накоплено столько, что с ним стало уже сложно работать. Напомним, что уже в 1960-е годы впервые всерьез встала кибернетическая проблема избыточности информации. В начале XXI века данная проблема усугубилась – отныне стало ясно, что предложение информации больше, чем спрос на нее, а сама информация девальвировалась, т.е. ее цена резко уменьшилась. Отныне мы имеем дело с рынком информации, когда знание является избыточным благом. Такая инверсия рынка не могла не сказаться на когнитивной парадигме, что и выражается в переходе от аддитивного к субстрактивному знанию. Любая попытка работать в рамках старой парадигмы чревата большими проблемами. Как справедливо отмечает Н.Талеб, «у информации есть свойство, о котором говорят очень редко: в больших количествах она токсична, да и в умеренных тоже» [Талеб, 2014, с.200]. Это означает, что построение многофакторных моделей и теорий с огромным числом взаимных связей и корреляций обречено на неудачу. В данных обстоятельствах включается принцип «меньше – значит больше»: чем больше вы учитесь, тем менее очевидным становится элементарное, но фундаментальное знание; практика избавляет явления от сложности, оставляя лишь простейшую модель из возможных [Талеб, 2014, с.319]. Тем самым Талеб совершенно справедливо настаивает на отказе от бесплодного теоретизирования и моделирования при максимальной опоре на простые, но эффективные схемы действий.

Однако принятие концепции субстрактивного знания является лишь первым шагом новой когнитивной доктрины. Вторым шагом является понимание того, что само знание неоднородно и состоит из двух частей: негативное знание (о том, что неверно и не работает) и позитивное знание (о том, что верно и работает) [Талеб, 2014, с.455]. Негативное знание в основном говорит о том, чего делать нельзя, тогда как позитивное знание концентрируется на конкретных рекомендациях о том, что нужно сделать в конкретной ситуации. Негативное знание более эффективно, неуязвимо и меньше подвержено искажению по сравнению с позитивным знанием, но вместе с тем оно более несовершенно и менее конструктивно. Н.Талеб призывает отдавать предпочтение негативному знанию, ибо оно менее опасно в том смысле, что не порождает вереницы дальнейших ошибок. Любая же ошибка в позитивном знании означает неэффективное вмешательство в жизнь, что впоследствии само должно быть нейтрализовано дальнейшими действиями. В условиях избытка информации вероятность такого исхода становится очень высокой. «Неспособность отличить шум от сигнала лежит в основе чрезмерного вмешательства» [Талеб, 2014, с.199].

Примечательно, что экономическая наука долгое время развивалась по пути накопления именно негативного знания – экономисты старались понять, прежде всего, то, чего делать ни в коем случае нельзя. Однако эпоха моделирования и применения разнообразного инструментария породила иллюзию, что экономика может пойти дальше и генерировать позитивное знание. Некоторое время так и было. По нашим оценкам, эта эпоха длилась с 1920 по 1970 гг. Однако сегодня, когда мир усложнился и ускорился, социальные науки снова возвращаются (или должны вернуться) к негативному знанию. В сложном мире стратегия позитивного знания порождает пристрастие к излишнему вмешательству из-за стремления сделать что-либо, а это в свою очередь порождает множество ошибок и проблем. Стратегия негативного знания в такой ситуации дает лучшие результаты – отказ от чего-либо часто улучшает ситуацию [Талеб, 2014, с.540].

Характерно, что религиозная традиция базировалась в основном на концепции негативного знания. Например, пророки почти всегда говорили о том, чего не надо делать, а заповеди представляли собой типичные запреты на неправильные действия. Тем самым заповеди и рекомендации пророков – это типичное субстрактивное негативное знание.

Даже принимая концепцию негативного знания, мы должны ответить на следующий вопрос: насколько этот тип знания достаточен в современных условиях? Можно ли сегодня обойтись без глубокого понимания происходящих процессов, точных прогнозов и конкретных рекомендаций?

Как оказывается, понимание, прогнозы и рекомендации не так уж и важны при определенном стиле организации социальной жизни. Н.Талеб справедливо указывает: «Нашу жизнь существенно упрощает то обстоятельство, что неуязвимое и антихрупкое в отличие от хрупкого не нуждаются в точном понимании мира – а значит, и в предсказаниях тоже» [Талеб, 2014, с.214]. Речь идет о том, что современные социальные системы сконструированы таким образом, что функционируют на пределе своих возможностей; у них очень небольшой запас прочности. В таких обстоятельствах мир действительно остро нуждается в точных прогнозах, чтобы вовремя подготовиться к негативным событиям. Но если системы изначально созданы с большим запасом прочности и имеют солидный избыток ресурсов, то для них не так страшны внешние шоки, следовательно, для них не так важны и хорошо откалиброванные прогнозы. Для иллюстрации данного тезиса Талеб приводит следующий ироничный пример: «Если у вас есть счет в банке, а также ходовые товары вроде консервированного колбасного фарша, гумус и золотые слитки в подвале, вам не нужно совсем уж точно знать, какое событие потенциально затруднит вашу жизнь» [Талеб, 2014, с.214].

Таким образом, Н.Талеб доводит до логического конца свою доктрину субстрактивного знания. Итоговый силлогизм выглядит следующим образом: мир вполне может отказаться от глубокого и точного позитивного знания, если сами социальные системы будут обладать повышенной сопротивляемостью к внешним возмущениям; повышенная же сопротивляемость систем требует внедрения новой модели их организации, основанной на избыточности экономических ресурсов. Тем самым когнитивная проблема переводится Талебом в русло практической реорганизации социума.

Несмотря на свою простоту и, может быть, даже некоторую упрощенность, схема Талеба подводит к разумной замене современного переусложненного социального знания на интуитивное постижение ключевых моментов социальной жизни. Согласно такой концепции социальная динамика должна представлять собой бесконечную череду небольших социальных экспериментов с последующим осмыслением опыта и отбором удачных решений. Такая практика позволяет преодолеть накопившийся когнитивный разрыв между описанием и управлением, который характерен для современных социальных дисциплин [Балацкий, 2012^б, с.132].

Если обратиться к рис.3, то левосторонне вкрапление в зону диалектического знания означает использование традиционного аппарата физики (математики) в социальных науках. Действительно, для грубой оценки некоторых социальных эффектов можно применять агрегированные математические модели. Однако по мере усложнения задач должен происходить отказ от физико-математических методов и формальной логики с переходом к диалектическим схемам, а затем и к интуитивному познанию. В этом смысле правостороннее вкрапление в зону диалектического знания означает использование если и не самого интуитивного познания, то его прототипа в форме субстрактивного негативного знания (СНЗ). На наш взгляд, именно этот подход должен стать главенствующим в последующие десятилетия.

5. Понятие сверхсложной системы. Следует особо подчеркнуть, что переход к доктрине СНЗ является вынужденной мерой. Можно даже утверждать, что сам этот переход может и должен осуществляться только тогда, когда традиционные модели социальных наук уже не позволяют двигаться вперед. Насколько остро стоит проблема такого перехода?

Надо признать, что никакого консенсуса по этому поводу нет. Например, есть мнение, что аппарат современной экономической науки может быть усовершенствован и это даст возможность выйти на новые рубежи. В этой связи часто используется аналогия с метеорологией. Так, если 30 лет назад прогнозы погоды были крайне несовершенны, а сами метеорологи выступали в качестве объектов насмешек, то сейчас новые модели и вычислительные средства позволяют гораздо точнее предсказывать погоду. Академик В.М.Полтерович полагает, что в ближайшие 20–30 лет то же самое произойдет и с прогнозированием экономических процессов. Сейчас во многих странах энергично работают над так называемыми вычислимыми моделями общего экономического равновесия, основанными на довольно изощренной теории. Уже сегодня такие модели используют многие правительства, Всемирный банк, Международный валютный фонд. Этот инструмент совершенствуется и есть основания полагать, что динамические версии таких моделей в будущем позволят лучше предсказывать глобальные кризисы [Академик Виктор Полтерович…, 2009].

На наш взгляд, такие надежды излишне оптимистичны, если не утопичны. Скорее всего, никакого продвижения вперед в рамках старой парадигмы уже не произойдет. И связано это, прежде всего, с превращением социума из сложной системы в сверхсложную (суперсложную). Проблематике сложных систем посвящена большая литература, в которой, тем не менее, так и не найдено универсального определения данного понятия. Не останавливаясь на этой исходной для нас категории, попытаемся определить характерные свойства сверхсложной системы.

На наш взгляд, оно складывается из трех групп свойств. Первая раскрыта Н.Талебом, который делает акцент на том, что сложными системами являются системы, между элементами которых существует сильная взаимозависимость – и временная (переменная зависит от своих прошлых трансформаций), и горизонтальная (переменные зависят друг от друга), и диагональная (переменная А зависит от прошлого переменной В, а также от ее ожиданий) [Талеб, 2012, с.100]. Вторая группа свойств охарактеризована В.М.Полтеровичем и предполагает столь высокую многовариантность и подвижность экономической системы, что скорость ее изменения опережает темп ее изучения [Полтерович, 1998, с.61]. Иными словами, число элементов (переменных и параметров) системы слишком велико и все они слишком быстро изменяются. По мнению В.М.Полтеровича, многообразие экономических явлений не может быть объяснено на основе небольшого числа фундаментальных закономерностей [Полтерович, 1998, с.62]. Третья группа свойств была сформулирована в нашей работе и предполагает наличие у выразителя социальной системы (например, у руководителя фирмы или главы государства) трех ненаблюдаемых для социальной науки качеств: идеалов (куда он направляет развитие системы), воли (настойчивость в достижении целей и идеалов) и управленческого искусства (способность эффективного решения практических проблем) [Балацкий, 2012^б, с.137].

Наличие указанных трех качеств делает систему сверхсложной. Резюмируя сказанное, можно сформулировать определение суперсложной системы. Система является сверхсложной, если: для ее элементов характерна высокая взаимозависимость; число этих элементов и их комбинаций велико, а скорость их изменения превышает возможности оперативного наблюдения; в ней имеются такие ненаблюдаемые и неверифицируемые факторы, как идеалы, воля и управленческое искусство выразителя системы. Совершенно очевидно, что объекты с такими свойствами не могут быть описаны в рамках каких-либо формальных схем и прогнозирование их поведения принципиально невозможно. Никакие вычислимые модели общего равновесия не позволят учесть рассмотренные три свойства сверхсложных систем. И именно этим обстоятельством и предопределяется необходимость перехода в доктрине СНЗ.

6. Социальные знания как общественное благо. Наверное, каждый рефлексирующий экономист (социолог, историк и т.п.) на протяжении жизни постоянно задает себе сакраментальный вопрос: кому я нужен и что я могу делать полезного? И этот вопрос по большей части так и остается без ответа. Почему?

На наш взгляд, это связано с тем местом, которое занимает социальное знание в триаде на рис.3. Так, естественные науки на определенной стадии предполагают фундаментальные исследования, которые являются общественным благом. Однако прикладные исследования направлены на создание новых технологий и относятся к разряду частного блага. Потребность в технологиях предполагает активную коммерциализацию естественнонаучных разработок. Напомним, что частное благо – это некое благо, обладающее ценностью для конкретного человека, который готов это благо оплачивать из собственного кармана. Общественное благо – это благо, которое нужно всем или многим, но никто не готов платить за него. Так вот, социальное знание предполагает минимальную коммерциализацию, т.к. редко воплощается в конкретных технологиях. Между тем было бы ошибкой думать, что социальные исследования никому не нужны – они нужны и интересны многим, но все эти многие не хотят оплачивать это знание. Всем хочется знать, например, древнюю историю или историю Средневековья, но напрямую оплачивать такие изыскания обычный обыватель не желает. Всем интересно знать истоки мирового экономического кризиса, но финансировать такие исследования никто не хочет. Тем самым если физика со временем осуществляет трансформацию из общественного блага в частное, то социальные науки по большей части так и остаются общественным благом. Строго говоря, конечным результатом социальных наук должны быть новые, более эффективные институты (общественные нормы бытия), однако создание таковых является прерогативой государства и опять-таки подпадает под категорию общественного блага.

Таким образом, экономист (социолог, историк и т.п.) всегда работает либо на все общество, либо на большую социальную группу, а такая работа не может оплачиваться малыми коллективами типа фирм. В лучшем случае это делается государством или очень крупными корпорациями. В этом смысле представители социального знания часто оказываются невостребованными, несмотря на их высокую квалификацию. Это продуцирует внутренний драматизм профессиональной жизни представителей общественных наук.

Заметим, что духовная сфера и соответствующее ей знание вообще не подлежат коммерциализации; разумеется, речь не идет об извращениях, когда осуществляется спекуляция духовными ценностями. Иными словами, духовное знание по своей природе является холистичным, а, следовательно, относится к разряду, если так можно выразиться, чистого общественного блага, т.е. блага, не предполагающего куплю-продажу конкретными лицами. Тем самым просматривается еще одна логическая линия в эволюции знания от формального к диалектическому и далее к холистическому – уменьшение потенциала его преобразования в частное благо. Социальное знание в этой цепочке занимает промежуточное положение.

Указанный тренд в трансформации типов познания дополняется еще одной важной закономерностью, которая представлена в табл.1. Поясним этот дополнительный тренд.

Можно условно выделить четыре разновидности когнитивной (научной) деятельности – от бесплатной, основанной на энтузиазме, до заказной, предполагающей оперативное выполнение. При этом имеет место простое правило: чем лучше оплачивается работа, тем хуже условия научной деятельности и тем слабее научный результат. Такой эффект вполне понятен, если учесть, что максимальное творчество реализуется в спокойной обстановке в отсутствие давления денежных обязательств. Подобные работы, как правило, носят черты фундаментального исследования и попадают в категорию общественного блага. Любые заказные работы, наоборот, жестко ограничивают исследователя, заставляя отрабатывать оговоренное денежное вознаграждение. Эти работы, как правило, являются прикладными и имеют свойства частного блага.

Таким образом, социальное знание, будучи преимущественно общественным благом, при коммерциализации очень резко деградирует и уже, как правило, не может генерировать новые концепты. Такая специфика социального знания усугубляет все методологические проблемы и еще больше актуализирует потребность в поиске альтернативы современной исследовательской парадигме. Разумеется, СНЗ может быть лишь неким переходным звеном в более серьезном движении к интуитивному познанию действительности.

7. Комментарий к возможности интуитивного познания. Выше мы недвусмысленно настаивали на необходимости перехода к третьему типу познания – интуитивному. Однако чтобы этот призыв не выглядел слишком уж абстрактно, необходимо сделать несколько замечаний по поводу того, как это может быть организовано.

Сегодня проблемам интуиции посвящена огромная литература. Однако мы хотим подчеркнуть, прежде всего, тот факт, что интуиция – это не моделирование и не расчет; это нечто совсем другое. При этом данный способ познания в древности был если и не нормой, то довольно частым явлением. Например, известен яркий пример того, как Сократ, получив некий знак от своего даймона (божественного духа), пошел другой дорогой, чем все остальные, и единственный вернулся домой невредимым [Бобровникова, 1998, с.78]. Публий Корнелий Сципион (Африканский) многие свои битвы одерживал в результате случавшихся накануне откровений, которые в свою очередь были результатом своеобразных медитаций. Одной из самых удивительных битв считается взятие Нового Карфагена, которое состоялось благодаря тому, что море отступило от крепостных стен города, а Сципион смог предвидеть это событие [Бобровникова, 1998, с.64]. Современная наука не может дать разумного объяснения данному факту. Похожих примеров можно привести огромное множество.

Приведенные и подобные им примеры позволяют вскрыть довольно интересную схему «перелива» СНЗ в позитивное знание (ПЗ) на основе интуитивного озарения. Иными словами, всегда стадия СНЗ и определенного бездействия и выжидания предваряет стадию озарения и получения ПЗ. Тем самым жизненные примеры подтверждают органическую связь СНЗ и интуитивного знания.

Следующий вопрос, который требует ответа, таков: как трансформировать субъективные интуитивные переживания конкретных людей в некую стройную методологию познания? Как ни странно, но этот вопрос имеет, по крайне мере, частичный и приблизительный ответ, который основан на практике внедрения форсайт-технологии. Напомним, что форсайт – это особая технология предвидения будущего развития системы, сопровождающаяся мерами по обеспечению движения общества по выбранной траектории на базе общественного консенсуса. При построении картины будущего на основе форсайт-технологии используются методы обработки мнений экспертов. Это означает, что данная технология предвидения и конструирования будущего оперирует уже не индивидуальной интуицией, а интуицией коллективной, складывающейся в результате согласования индивидуальных мнений [Балацкий, 2008]. Причем сама форсайт-технология применяется там, где нет данных о прошлом развитии системы. Например, когда надо выбрать несколько самых перспективных направлений развития нано-технологий из всего спектра возможных вариантов. Таким образом, сегодня уже есть вполне реальные и работоспособные прообразы методологических концептов интуитивного познания. Их усовершенствование и наращивание – это лишь вопрос времени.

На наш взгляд, форсайт-технология – это прекрасный пример того, как сложные модели, теоремы, статистические ряды и громоздкие обоснования заменяются группой специалистов, которые на протяжении многих лет «вживаются» в определенную предметную область и накапливают о ней интуитивное знание. Не исключено, что именно в этом направлении и будет трансформироваться нынешняя социальная наука.

Литература

1. Академик Виктор Полтерович: «Экономика — очень агрессивная наука!»// «Частный корреспондент», 03.07.2009.
2. Балацкий Е.В. За пределами «экономического империализма»: преодоление сложности// «Общественные науки и современность», №4, 2012^а. С.138–149.
3. Балацкий Е.В. Взаимосвязь экономики и управления: преодоление когнитивного разрыва// «Общество и экономика», №12, 2012^б. С.131–153.
4. Балацкий Е.В. Неравновесные цены и гибкость экономических рынков// «Проблемы прогнозирования», №6, 2006. С.67–82.
5. Балацкий Е.В. Сравнительные эволюционные характеристики технологий предвидения будущего/ В альманахе: Наука. Инновации. Образование. Выпуск 5: Форсайт: основы и практика применения. М.: Знак, 2008. С.65–78.
6. Бобровникова Т.А. Сципион Африканский. Картины жизни Рима эпохи Пунических войн. М.: Мол. гвардия, 1998.
7. Говинда А. Психология раннего буддизма. Основы тибетского мистицизма. СПб.: «Андреев и сыновья», 1993.
8. Гурджиев Г.И. В поисках Бытия. Четвертый Путь к Сознанию. М.: Издательство «София», 2013.
9. Пенроуз Р. Тени разума: в поисках науки о сознании. Москва–Ижевск, Институт компьютерных исследований, 2005.
10. Петрушенко Л.А. Самодвижение материи в свете кибернетики. М.: Наука, 1971.
11. Полтерович В.М. Кризис экономической теории// «Экономическая наука современной России», № 1, 1998. С.46-66.
12. Полтерович В.М. Становление общего социального анализа// «Общественные науки и современность», №2, 2011. С.101-111.
13. Сорос Дж. Алхимия финансов. М.: Инфра-М. 1996.
14. Страсти по Андрею Тарковскому// Сайт «Adme.ru».
15. Талеб Н.Н. Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014.
16. Талеб Н.Н. О секретах устойчивости: Эссе; Прокрустово ложе: Философские и житейские афоризмы. М.: Колибри, Азбука-Аттикус, 2012.
17. Уилбер К. Краткая история всего. М.: АСТ: Астрель, 2009.
18. Шредингер Э. Мой взгляд на мир. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009.
19. Штайнер Р. Мой жизненный путь. М.: Evidentis, 2002.