В предыдущих публикациях мною было показано, что современная экономическая наука находится в весьма специфическом состоянии, которое без особых натяжек можно квалифицировать как кризис [1–6]. Тем не менее, данная научная дисциплина, как ни в чем не бывало, продолжает развиваться, а экономисты старательно работают на ниве своей науки. В то же время сейчас уже совершенно ясно, что разные экономисты продвигают экономическую науку в совершенно разных направлениях. Это особенно ясно становится при сравнении российской и западной (прежде всего, американской) экономической науки.

Указанное положение вещей порождает целый веер вопросов. Что за всем этим стоит? Хорошо это или плохо? И, наконец, чего можно ожидать в будущем и что необходимо делать?

На протяжении статьи мы последовательно ответим на поставленные вопросы, предварительно рассмотрев некоторые смежные вопросы, связанные с развитием экономического знания.

Фундаментальное противоречие современной экономической науки

Чтобы лучше понять процессы, происходящие в недрах современной экономической науки, обратимся к некоторым философским понятиям теории познания. Так, А.Шопенгауэр четко разделял две линии в познании: понимание и объяснение. При объяснении явлений ищутся причины; по А.Шопенгауэру, объяснять – значит представлять [7, с.148]. При понимании явлений схватывается значение; понять – значит выяснить то, чем же собственно является изучаемый объект [7, с.148]. Переводя взгляды А.Шопенгауэра на современный язык, можно сказать так. Объяснение объектов и явлений предполагает построение соответствующих логических схем и выстраивание цепочки причинно-следственных связей. При понимании объектов или процессов происходит интуитивное (и, как правило, трансцендентное) проникновение исследователя в их сущность с последующим осознанием глубинной природы изучаемых объектов и процессов. Этот методологический момент является чрезвычайно важным, так как современная наука вообще и экономическая наука в частности озабочена в основном построением объяснительных схем, а процесс понимания сводит к объяснению, осуществляя тем самым неправомерную подмену понятий. Именно отсюда проистекают все основные проблемы современного экономического знания. Поясним сказанное.

Дело в том, что в отличие от философии в науке процессы объяснения и понимания не являются совершенно автономными, между ними существует довольно сложное двустороннее взаимодействие. Так, объяснение может приводить к более глубокому проникновению в сущность вещей, а следовательно, к пониманию. В свою очередь понимание позволяет выстраивать более совершенные схемы объяснения. Однако в ряде случаев объяснение и понимание оказываются слабо связанными и достижения в одном отнюдь не ведут к автоматическому получению достижений в другом.

Категории понимания и объяснения имеют свои аналоги в сфере человеческого поведения и принятия решений. Так, объяснение тесно связано с обсуждением (осмыслением) проблемы, а понимание – с ее практическим решением. Это связано с тем, что осмысление проблемы основано на существующих объяснительных схемах и шаблонах, а ее решение – на чувственном ощущении самой сущности практических нужд. На этом этапе хорошо просматривается разница между пониманием и объяснением через разницу в поведении практиков и теоретиков. Например, теоретик может со всех сторон «обсосать» стоящую проблему, но не найти верного решения (а, может быть, не найти вообще никакого решения!), в то время как опытный практик, даже не вдаваясь в бесконечные детали и тонкости проблемы, способен интуитивно нащупать нужное решение. Подобный эффект возникает из-за того, что теоретик опирается на объяснительные схемы, а практик – на интуитивное понимание ситуации.

Для полноты процесса познания необходимо рассмотреть еще две важные категории: наблюдение и описание. Наблюдение – это процесс накопления информации об изучаемом объекте; описание – это систематизированное представление информации об объекте, выполненное в той или иной форме. Феномены наблюдения и описания тесно связаны с объяснением и пониманием. Так, накопление эмпирической базы об объекте начинается с наблюдения, которое, как правило, стимулируется возникновением определенной проблемы и служит точкой отсчета для дальнейшего познания. Результаты наблюдений структурируются в виде описаний и объяснений. При этом описания стимулируют формирование системы объяснений, а объяснения часто продуцируют изощренные способы описания. В идеале описания и объяснения должны вести к пониманию, однако на практике сами описания и объяснения часто являются результатом понимания (рис.1).

Рассмотренная система категорий «наблюдение–описание–объяснение–понимание» в совокупности с процессами обсуждения и решения проблемы позволяют лучше понять, что происходит сейчас в экономической науке.

Дело в том, что в настоящее время ученые–экономисты чрезмерно озабочены описанием экономической действительности. Данная установка базируется на ложном представлении, что тонкое, скрупулезное математическое описание экономики ведет к лучшему пониманию самой экономики и дает ключ для проведения грамотных управленческих решений. В подавляющем большинстве случаев экономико–математические модели (описания) не предваряют объяснения тех или иных экономических эффектов, а лишь завершают и уточняют эти объяснения в более строгой форме. Таким образом, описание не может серьезно помочь в объяснении, а объяснение не ведет к пониманию. Последний момент обусловлен тем фактом, что понимание либо изначально лежит в основе всех описательных и объяснительных схем, либо вообще ускользает от исследователя.

На сегодняшний день экономическая теория направлена на то, чтобы математически описать сложные экономические явления и показать правомерность возникновения тех или иных наблюдаемых в реальности эффектов. Иными словами, задача современных экономических теорий и моделей заключается в оправдании существования того, что и без того уже существует. Теоретическое подтверждение закономерности и логичности наблюдаемых сложных и аномальных эффектов в экономике несет в себе элемент схоластики. Подобные описания оправданы только в двух случаях: когда они ведут к более глубокому проникновению в сущность явления и когда они позволяют осуществлять прикладные расчеты для нужд прогнозирования и управления. В абсолютном большинстве случаев ни то, ни другое условия не выполняются. Как видно из рис.1, описание и объяснение являются промежуточными элементами процесса познания и придавать им столь большое значение, которое им придается современной экономической наукой, нельзя. Однако сегодняшний экономический мейнстрим игнорирует указанные условия, в связи с чем можно констатировать наличие в современной экономической науке фундаментального противоречия, заключающегося в беспрецедентном развитии описательных и объяснительных схем на фоне явного пробуксовывания в понимании экономики и низкой эффективности экономических решений на всех уровнях.

Общемировая тенденция к чрезмерному увлечению математическим описанием экономики является основной характеристикой, главным итогом и одновременно главной проблемой современной экономической науки. Данная тенденция имеет довольно серьезные последствия, прежде всего, с точки зрения уменьшения «силы» экономического знания. «Крутые» описания, не подкрепленные глубоким пониманием экономики и эффективными практическими решениями, ведут к росту пассивности экономической науки. Наиболее актуальные и значимые проблемы экономики решаются практиками, а учеными–теоретиками они в лучшем случае только обсуждаются. Во многих случаях экономисты-теоретики принципиально не способны предложить конструктивные решения. По всей видимости, именно по этой причине хорошие (с точки зрения самой экономической науки!) ученые–экономисты зачастую не могут найти себе хорошую работу в практической сфере. Действительно, кому нужны никчемные умники?

Между тем сложившееся положение дел никак нельзя считать нормальным. Как гласит известный афоризм, знание – сила. Следовательно, наука – это власть. Например, классическая физика и механика дают человеку власть над природными явлениями. Яркий пример – физики и инженеры могут «забрать» водопад в трубу и за счет собранной энергии осветить целый город. Сила современной биологии в том, что она позволяет создать сверхлегкие и сверхтонкие бронежилеты из искусственно синтезированной паутины. Сегодняшняя микробиология позволяет клонировать из реликтовых останков костей не только бронтозавров, но и отдельные внутренние органы человека. А какую власть нам дает экономическая наука?

Что, например, дает нам экономическая теория рождаемости Г.Беккера? При всей своей изощренности она не решает (и не может решить!) проблему рождаемости: одни нации продолжают бездумно плодиться, а другие – бездарно вымирать. А что дает экономическая теория семьи? Люди как ошибались, вступая в брак, так и продолжают ошибаться; как они разводились, бросая детей, так и сейчас это делают. А чем обогащает нас институционализм? Институционалисты озабочены объяснением, почему историческое развитие в той или иной стране пошло именно так, а не иначе. Но историю не переделаешь. Подобные примеры можно продолжать сколько угодно. Главное заключается в другом – современная сложная экономическая теория не дает человеку ничего. Следовательно, экономическая наука перестала выполнять свою основную функцию по усилению могущества человека. Однако так было далеко не всегда – худо–бедно, но классическая политическая экономия все-таки давала ключ к пресловутому «богатству народов».

Нельзя удержаться, чтобы не отметить аналогию между экономикой и физикой. Если раньше физика хотела решить конкретные проблемы, то сейчас она пытается объяснить все в рамках единой теории. И, хотя горизонты современной физики расширяются, ее «сила» перестала увеличиваться. Например, современная физика черных дыр и теория суперструн не дают человеку никакой дополнительной власти. Безусловно, это признак научного тупика. В этом тупике оказалась и современная экономическая наука.

Учитывая сказанное и поставленные в начале статьи вопросы, можно констатировать следующее. Инерционность развития завела современное экономическое знание в тупик. Это плохо. Если движение в прежнем направлении будет продолжаться, то экономическая наука будет активно буксовать на месте без заметных качественных достижений.

В свое время Н.Винер дал довольно оригинальную характеристику создателя статистической физики У.Гиббса: «…Гиббс был хотя и очень сильный, но не очень тонкий математик» [8, с.102]. Похоже, что нынешние экономисты могут проявить похожий снобизм в отношении экономистов прошлого: все они были экономистами сильными, но не тонкими. Действительно, современные экономисты–теоретики имеют дело с более тонкими материями, нежели, к примеру, классики меркантилизма. Однако приходится констатировать и другое: современные экономисты увязли в своих аналитических тонкостях. Преуспев в нюансах, они потеряли конструктивизм. Как ни парадоксально, но нынешняя ситуация характеризуется древним афоризмом Л.А.Сенеки «Как много зла в чрезмерной тонкости и как она враждебна истине».

Сравнительный анализ западной и российской моделей экономической науки

Раскрыв основную проблему мировой экономической науки, попытаемся сопоставить экономическую науку в России и на Западе. При этом мы будем рассматривать экономическую науку в расширительном понимании, включая сюда социальные и кадровые аспекты.

1. Уровень технологичности и инструментальной базы экономической науки. Учитывая колоссальную математизацию современной экономической науки и настрой экономистов на скрупулезное формальное описание процессов, логично будет начать сравнение двух моделей (российской и западной) экономического знания именно с этого признака. Здесь сразу бросается в глаза практически полная несовместимость двух национальных школ. Так, если вся западная экономическая наука формализована до предела, то российская – затронута этим процессом лишь в самой зачаточной форме.

Подтверждением сказанному служит состояние дел в области специализированных экономических изданий. Так, в России до сих пор существует только один журнал общероссийского значения, который публикует экономико-математические статьи без ограничения на уровень сложности – «Экономика и математические методы». Общепризнанно, что в настоящее время только этот российский журнал соответствует всем международным стандартам в сфере экономической науки. В США в отличие от России таких журналом – десятки. Любопытно, что в США даже журналы, посвященные менеджменту, бизнесу, банковскому делу и мировой экономике, насыщены статьями со сложным инструментарием. Для России такое положение дел воспринимается как фантастика, что детерминируется, прежде всего, низкой экономико–математической культурой российского сообщества экономистов и его неготовностью к восприятию сложных научных построений.

Разумеется, указанное различие двух национальных моделей экономической науки предполагает и исключения, однако они имеют локальный характер и не меняют общего положения дел. Так, в последнее время в России сформировалось когорта экономистов– «западников», которая развивается в рамках американского мейнстрима и противостоит остальному российскому сообществу экономистов. Среди лидеров «западников» фигурируют Высшая школа экономики и Российская экономическая школа, которые внедрили в программы обучения высокие экономико–математические стандарты. Однако справедливости ради следует отметить, что и здесь не все гладко. Так, уже сейчас многие студенты Высшей школа экономики, будучи недовольны давлением со стороны бессистемной математизации экономики, переходят в другие московские вузы. Остальные выпускники указанных вузов– «западников» откровенным образом ориентированы на работу за пределами страны, так как в России они все равно не смогут задействовать приобретенный научный потенциал.

Как же оценивать сложившееся положение дел? Хорошо или плохо, что Россия так отстает от Запада с точки зрения формализации экономического знания?

Ответы на поставленные вопросы неоднозначны.

С одной стороны, низкий инструментальный уровень российской экономической науки – явление негативное.

Во-первых, Запад отчасти прав, утверждая, что нельзя решить новые и сложные проблемы на базе старых и примитивных методов исследования.

Во-вторых, высокая технологичность экономического знания выполняет роль фильтра для кадровой «чистки» рядов профессионального сообщества экономистов. В настоящее время экономическое мышление еще не делает человека экономистом; экономист должен обладать серьезными профессиональными навыками, которые его отличают от обычного смертного и случайного дилетанта. Более того, уровень математической подготовки лежит в основе стратификации самого сообщества экономистов. Так, бакалавр экономики понимает экономику на качественном уровне, магистр – на количественном уровне с применением моделей и теорий, а доктор экономики – владеет всеми изощренными методами экономического анализа.

С другой стороны, чрезмерный крен в сторону инструментария экономической науки – явление негативное как вообще все чрезмерное.

Во–первых, иногда складывается впечатление, что западное экономическое сообщество просто забыло общеизвестный принцип: все гениальное – просто. Отбросив этот основополагающий постулат всех наук, Запад следует совершенно иному принципу: «нормальные герои всегда идут в обход». Западная экономическая наука не боится никаких инструментальных сложностей и гордится этим, несмотря на то, что эти сложности, наверное, в 99 случаев из 100 не являются оправданными.

Во–вторых, математика в современных исследованиях объективно заслоняет экономическую сущность явлений. Для мейнстрима нет сущностных экономических вопросов, для него есть только сущности до предела формализованные и только они имеют ценность. Здесь я не могу удержаться от того, чтобы не процитировать высказывание А.Е.Ивантера: «Когда люди строят абстрактные экономико-математические модели – это, может быть, даже хорошо. Когда они проводят математический анализ этих моделей и доказывают абстрактные теоремы – это, может быть, тоже не плохо. Но только не надо называть это экономикой!» Действительно, хочется нам того или нет, но упор на математику в большинстве случаев не оставляет сил собственно на экономику и ведет к засилью в экономической теории математиков с их узкими математическими интересами. Между тем этот процесс таит в себе изрядную опасность. Здесь уместно привести афоризм, высказанный Ю.В.Зворыкиной: «Опыт показывает, что математики и философы, кроме своей математики и философии, не знают ничего». Сделав поправку на содержащийся в данной фразе максимализм, в целом ее следует признать верной. На данном этапе дилемма «либо экономика, либо математика» все сильнее дает о себе знать.

В–третьих, даже самый изощренный современный математический аппарат уже не отвечает потребностям современной экономической науки. Речь идет о том, что «зверская» математизация экономики – это всего лишь упертость представителей старой школы мейнстрима в традиционный аппарат, ничем не оправданное упорство в достижении новых целей и решении новых задач старыми методами. Сейчас уже имеется понимание, что формальная наука фактически уже изжила себя в экономике. Бесполезно делать обычные логические обобщения, ибо они в современном мире чрезвычайно ненадежны. Проявлений новой вехи в экономической науке можно назвать, по крайней мере, три. Первая – слабая содержательная начинка формально-логических утверждений. Многие из доказываемых в настоящее время экономических теорем являются банальными, тривиальными и очевидными с точки зрения экономики. Вторая – отсутствие репрезентативности формально–логических утверждений. Так, большинство существующих моделей и теорем не обладают высокой степенью общности и отображают только весьма частные случаи, которые при ближайшем рассмотрении оказываются к тому же малореалистичными. Третья – слабая математика, лежащая в основе формулируемых формально-логических утверждений. При всем разнообразии и сложности современного математического аппарата экономической науки он, как правило, имеет ограниченную сферу действия и не относится к так называемой «большой математике», которой занимаются «настоящие» математики.

Сказанное подводит к тому, что аппарат физики и математики вообще плохо подходит к современной экономике. Здесь нужен аппарат наподобие того, который используется в молекулярной биологии. Может быть, поэтому уже сейчас пробивается новая инструментальная тенденция, заключающаяся в замене традиционных экономико-математических моделей компьютерными моделями, относящимися к классу имитационных (поведенческих).

Что же вытекает из всего вышесказанного? Что высвечивается для России в отношении формирования будущей экономической науки?

Безусловно, в настоящее время российская экономическая наука безнадежно отстала от западной и это отставание по возможности надо преодолевать, в том числе и за счет повышения математической культуры отечественных экономистов. Однако, на мой взгляд, было бы грубой ошибкой осуществлять догоняющие действия по всему фронту отечественной экономики. Дело в том, что сейчас для России сложились чрезвычайно удачные условия для перехода на новый виток развития экономической мысли. Как было указано выше, мировая экономическая наука со всем своим инструментарием находится в состоянии кризиса. Но уже сейчас намечаются новые направления экономики и, прежде всего, современное компьютерное моделирование. Фактически наука оказалась как бы в переходном состоянии: старое направление в лице мейнстрима себя уже не оправдывает, а новое направление в лице экономического компьютерного моделирования пока еще не проявило себя в полной мере. И здесь Россия имеет карт–бланш. Дело в том, что страны–носители мейнстрима просто физически не могут быстро перейти на новые рельсы. Этому мешает возникший за долгие годы инфраструктурный «навес»: огромное количество журналов, изданий, университетских кафедр и лабораторий, институтов и научных центров заняты производством научного продукта в рамках мейнстрима. Разумеется, все эти организационные структуры и связанная с ними масса людей не сдадут свои позиции в одночасье. Не исключено, что потребуются десятилетия для того, чтобы переориентировать всю эту научную машину на нечто совершенно новое и в значительной степени враждебное современному мейнстриму. Можно даже предположить, что вымирание мейнстрима будет происходить параллельно с физическим вымиранием его нынешних представителей и апологетов. Россия же не обременена таким идеологическим и инфраструктурным грузом – мейнстрим так и стал доминирующей парадигмой отечественной экономической науки. В этой связи у нее путь расчищен, и ничто не сдерживает ее экономистов при осуществлении мощного рывка в новом научном направлении.

На мой взгляд, это один из парадоксов экономического развития, который играет на руку российской экономической школе – то, что на протяжении многих лет было ее минусом, может стать ее плюсом. Надо сказать, что сейчас уже есть признаки того, что, хотя и несколько стихийно, но все же довольно стабильно нынешние выпускники экономических вузов концентрируют свое внимание именно на компьютерных моделях экономики имитационного типа. Если упорядочить этот процесс, то Россия имеет хорошие шансы не только сравняться с развитыми странами в области экономической науки, но и опередить их.

2. Уровень идеологизации экономической науки. Сейчас уже не для кого не секрет, что экономическая наука всегда имеет идеологическую окраску. Между тем до сих пор популярен предрассудок, что математическая экономика лишена этого недостатка, ибо какая же может быть идеология при установлении объективных количественных зависимостей. Однако это в корне не так.

Для иллюстрации возможных проявлений идеологии в экономической науке позволю себе некоторые воспоминания. Так, в 1989 г., когда в стране еще были сильны традиции марксизма-ленинизма, мною была подготовлена статья, в которой предлагалась модель, позволяющая оптимизировать воспроизводственную структуру капиталовложений. Статья предназначалась для институтского сборника научных трудов, но была забракована Л.Н.Шапошниковым, ответственным за формирование портфеля материалов сборника. Первый его аргумент состоял в том, что мною в качестве критерия максимизации выбран показатель капиталоотдачи, а капитала при социализме не существует. Когда я сказал, что подобный показатель был, в частности, использован в недавно вышедшей статье С.Н.Журавлева, то мне был дан исчерпывающий ответ: «Журавлев – не классик, а Маркс – классик». Второй аргумент Л.Н.Шапошникова был еще более разрушительным: в своей статье я ставил задачу по оптимизации коэффициентов распределения капиталовложений, но это совершенно бессмысленно, ибо эти коэффициенты в практике планирования фигурируют в качестве плановых нормативов. А коли установлен норматив, то как же его можно оптимизировать? Его надо выполнять, а не подвергать сомнению.

Понятно, что подобная дискуссия закончилась не в мою пользу, а статья была отвергнута из-за совершенно нелепых идеологических придирок. Многим, и мне в том числе, казалось, что с крушением социализма такое уже никогда не повторится. Однако это была очередная иллюзия. Так, в 2003 г. я получил отзыв от рецензента С.М.Гуриева на статью, посвященную исследованию траекторий выпуска предприятия с кредитом и без кредита и предоставленную в журнал «Экономика и математические методы». В ней, в частности, говорилось, что главный недостаток работы состоит в отсутствии целевой функции предприятия. В связи с этим, по его мнению, построенная мною модель не является экономической моделью, так как в ней нет ни одного рационального экономического агента. Кроме того, в работе рассматривалась модель отдельного предприятия и, следовательно, решалась задача финансового менеджера, а не экономиста-исследователя. А чтобы решить задачу экономиста–исследователя, по мнению С.М.Гуриева, необходимо было определить, каким будет поведение ставок процента, цен и т.д. Понятно, что с такими недостатками статья была отвергнута.

Как же квалифицировать подобные критические замечания? На самом деле речь идет о том, что моя статья просто–напросто не удовлетворяла стандартным требованиям мейнстрима, а отказ играть по правилам мейнстрима наказуем в среде тех, кто принял его правила. С.М.Гуриев, будучи математиком и имея опыт стажировки и работы в США, является представителем мейнстрима, и с позиций этого направления рассматривал мою статью. Не удивительно, что она ему не понравилась. Однако так ли уж бесспорна инструментальная идеология мейнстрима?

Несмотря на то, что в рамках мейнстрима получено множество ценных научных результатов, его стандарты нельзя тиражировать на все исследования. Попытаюсь доказать это на примерах. Мейнстрим базируется на оптимизационной идеологии и требует наличия в экономико–математических моделях целевой функции. Однако большое число не просто первоклассных, но поистине великих результатов было получено в рамках дескриптивных моделей. К их числу относятся, например, все межотраслевые модели В.В.Леонтьева (за эти модели он получил Нобелевскую премию), его классическая модель экономического роста развитых и развивающихся стран с учетом межстранового перелива капитала, модель ценообразования опционов Ф.Блэка и М.Скоулза (за нее М.Скоулз получи Нобелевскую премию), теорема Ф.Модильяни и М.Миллера о независимости стоимости фирмы от структуры ее капитала (за эту и связанные с нею работы М.Миллер получил Нобелевскую премию) и т.п. А работы Р.Фогеля, Д.Норта и Дж.Бъюкенена, значение которых для экономической науки огромно, вообще принадлежат к институциональной школе и тем более не сводятся к идеологии и инструментарию мейнстрима.

В настоящее время давление западного мейнстрима на территории России постепенно увеличивается. Этому способствуют и вузы, финансируемые западными фондами и соответственно готовящие специалистов– «западников», и гранты, выдаваемые из западных финансовых источников, и факт международной открытости страны. Имеются и примеры противостояния мейнстрима национальным традициям в экономической науке. Типичный пример – натянутые отношения Российской академии наук, в которой большинство экономистов принадлежит к отечественной школе, с Высшей школой экономики, ориентированной по традиции мейнстрима. Однако в любом случае идеология мейнстрима в России пока не стала тотальной и вряд ли станет таковой в обозримом будущем. Другой же идеологии после падения марксизма в стране нет. Поэтому можно констатировать, что страна обладает довольно высокой идеологической свободой в сфере экономических исследований. Если ограничить экспорт идеологии мейнстрима, то это может способствовать становлению новых направлений экономической науки. С этой точки зрения Россия имеет неплохие возможности для выхода на новые научные рубежи.

Не исключено, что отсутствие идеологической зашоренности российских экономистов позволит им вырваться вперед даже по сравнению со странами–лидерами в области экономики. Здесь может произойти тот же эффект, который уже много раз наблюдался в отношениях развитых и развивающихся стран. Например, в Италии, имеющей давние традиции строительства отелей, сами отели по большей части старые, некомфортные, не соответствующие современным нормам. Перестроить их довольно сложно и дорого. Между тем во многих азиатских странах доминируют отели высокого класса, построенные относительно недавно, когда сама индустрия строительства отелей вышла на совершенно иной уровень. Развитие науки подчиняется тем же самым закономерностям.

3. Научные традиции. Между российской и западной моделями экономического сообщества имеется еще одно важное различие, идущее по линии накопленных научных традиций. И это различие явно не в пользу России. Одним из проявлений этих традиций может рассматриваться возраст специализированных экономических журналов. И здесь просматривается интересный парадокс: США, будучи в историческом плане неизмеримо моложе России, по сравнению с Россией имеют научные экономические журналы с гораздо более богатой историей. Так, самым старым экономическим журналом в России формально считается журнал «Экономист», которому недавно исполнилось 80 лет. Однако в США «Американское экономическое обозрение» («The American Economic Review») насчитывает уже 94 года, «Журнал политической экономии» («Journal of Political Economy») – 112 лет, в Великобритании «Экономический журнал» («The Economic Journal») существует 114 лет. Однако даже эти цифры, по-видимому, должны быть скорректированы, так как российский журнал «Экономист» был образован только в середине 1991 г. на базе издававшегося с 1924 г. «Планового хозяйства». Таким образом, можно ли считать журналы с разным названием единым журнальным изданием – это вопрос открытый. Если нет, то возраст «Планового хозяйства» урезается до 67 лет, а «Экономиста» – до 13.

Примечательным является и тот факт, что на Западе мейнстрим получил очень сильную поддержку в лице журнала «Эконометрика» («Econometrica»), основанном еще в 1932 г., в то время как в России некий аналог данного журнала в лице журнала «Экономика и математические методы» возник только спустя 32 года – в 1964 г. Кроме того, отечественное издание «Экономика и математические методы» по своему статусу и авторитету за все годы своего существования не смогло даже приблизиться к «Эконометрике», имеющей международный резонанс.

Подобных примеров можно привести много, главное в другом: Россия не имеет печатных научных органов в области экономической науки по своему авторитету и статусу хоть в какой-то мере сопоставимых с западными (прежде всего, американскими) журналами. Кроме того, продолжают погибать журналы, уже зарекомендовавшие себя на научном рынке. Пример тому – закрытие журнала «Проблемы теории и практики управления», недавно отметившего свое двадцатилетие. Данные факты имеют немаловажное значение в формировании низкого статуса российской экономической науки как в прошлом, так и в настоящее время, ибо международный «вес» науки во многом определяется ее «лицом», то есть ведущими научными журналами.

Катастрофическое положение российской экономической науки (науки, а не отдельных российских экономистов!) на мировом научном рынке предопределяется еще и не состоявшейся ее интеграцией в мировую науку. Это, на мой взгляд, связано с тем, что Россия ограничилась изданием своих научных трудов на русском языке, который большинству экономистов мира не понятен, да и не нужен. На сегодняшний день на англоязычном рынке изданий в области экономической науки Россия представлена только одним–единственным академическим журналом – «Проблемами прогнозирования» (переводная версия – «Studies on Russian Economic Development»). Другие экономические журналы на английский язык не переводятся и, следовательно, на мировом научном рынке не представлены. Надо сказать, что такая «языковая закрытость» российской экономической науки является нетипичным явлением для цивилизованного мира. Например, Япония имеет в своем арсенале огромное число экономических журналов, издаваемых на английском языке. Нетипична указанная закрытость и для самой России применительно к техническим и естественным наукам, ибо многие академические и университетские журналы данного профиля параллельно издаются на двух языках – русском и английском. Экономическая наука к этому процессу до сих пор не подключилась.

Таким образом, отсутствие в России солидных, всеми уважаемых научных изданий, позволяющих их авторам автоматически «выходить» на международный научный рынок за счет англоязычных дубликатов не позволяет надеяться, что в будущем экономические открытия, полученные на территории России, будут своевременно и адекватно восприняты Западом. А это может привести к полному обесцениванию возможных будущих успехов отечественной экономической мысли.

Один из возможных контраргументов в адрес тезиса о необходимости наличия своих собственных англоязычных изданий состоит в том, что российские экономисты могут сами писать свои статьи на английском языке и отсылать их в престижные зарубежные издания. Однако при ближайшем рассмотрении этой проблемы данный контраргумент приходится отвергнуть по двум причинам.

Во-первых, опыт показывает, что писать на хорошем английском языке, сидя в России, довольно сложно; еще сложнее «проталкивать» свои статьи в элитные зарубежные журналы. Как правило, наличие прямых выходов на нужных людей из соответствующего научного издания предполагает пребывание в соответствующей стране.

Во-вторых, чтобы публиковаться в иностранных англоязычных изданиях, надо писать на действительно хорошем английском языке. В этом заключается специфика западной экономической науки: будучи предельно математизированной, она предъявляет чрезвычайно высокие требования к английскому языку. Здесь уместно привести случай, произошедший с С.М.Мовшовичем, который одну из своих статей направил в элитный «Journal of Economic Theory». Результат был довольно парадоксальным: один из наиболее математизированных экономических журналов отверг сильно математизированную экономическую статью по причине бедности ее английского языка. Таким образом, если физик, математик, химик или биолог имеют право писать научную статью на английском языке, сосредоточившись лишь на сути излагаемого вопроса, то экономист, по образному выражению А.Б.Поманского, должен писать перфектно. В противном случае ему нечего ловить на западном небосклоне экономической науки.

4. Уровень сплоченности профессионального сообщества экономистов. Еще одной характеристикой любой национальной экономической школы является степень единства самого сообщества экономистов. Здесь опять–таки имеется огромное различие между западной и российской моделями организации экономической науки. Так, если для западных экономистов типична высокая сплоченность, то для российских – разобщенность. В чем же проявляется указанное различие?

Прежде всего, на Западе внедряется система поддержки талантов, в то время как в России традиционно все способные люди зажимаются. Так, в США действует специальная программа «Merit», целью которой является ежегодное отыскание посредством разрабатывавшихся в течение 70 лет тестов 35 тыс. наиболее одаренных старшеклассников. На эти цели ежегодно расходуется около 1,5 млрд. долл. Причем финансовая помощь оказывается как самим детям, так и учебным заведениям, в которых они получают высшее образование [9, с.36]. В России такой программы нет, и соответственно экономическая наука пополняется талантами случайным образом. Можно сказать, что в России отсутствует у людей само желание кого-то куда-то продвигать, каким бы талантливым он ни был. Уже только этот факт содействует идейной и социальной консервации экономической российской науки и тем самым снижает ее качество.

Кстати говоря, отсутствие в России системы «продвижения» талантов подкрепляется чрезвычайно плохим отношением ученых друг к другу. Так, по мнению В.Л.Гинзбурга, во многих случаях российские ученые сами сознательно не выдвигают своих коллег на Нобелевскую премию, хотя прекрасно осознают, что сделать это надо [10, с.52]. Этим фактом во многом объясняется «потеря» российскими учеными нескольких Нобелевских премий по физике и химии. Российские ученые менее предвзято относятся к иностранным коллегам, нежели к своим соотечественникам. Все сказанное в полной мере применимо к экономистам.

Не существует в России до сих пор и институционального оформления экономистов как особого профессионального класса. Например, в США существует Американская экономическая ассоциация (The American Economic Association), которая основана в 1885 г. и соответственно ее возраст приближается к 120 годам. В Великобритании имеется Королевское экономическое общество (Royal Economic Society), основанное в 1890 г. Ничего подобного в России не существует, кроме поистине смехотворного Вольного экономического общества, не имеющего ничего общего с современной экономической наукой. Здесь следует заметить, что статус названных западных организаций чрезвычайно высок среди экономистов. Так, в США Американская экономическая ассоциация является самым уважаемым профессиональным объединением экономистов. Может быть, этим отчасти объясняется тот факт, что в качестве постоянно переизбираемых ее президентов и вице–президентов постоянно фигурируют Нобелевские лауреаты-экономисты, причем многие удостаиваются этой чести уже после получения Нобелевской премии. На этом фоне поистине убогим представляется положение Российской академии наук по отделению экономики, где в последнее время как в качестве действительных членов, так в качестве членов–корреспондентов все чаще оказываются люди, не имеющие никакого отношения к экономической науке и не внесшие никакого вклада в данную отрасль научного знания.

Любопытно, что еще в 1930 г. было образовано Эконометрическое общество (The Econometric Society), которое сейчас уже стало международным. Между тем в России до сих пор нет никакого аналога подобного профессионального объединения. Вместо подобных авторитетных организаций в России создаются доморощенные разнообразные академии, которые не только не упорядочивают ряды российских ученых–экономистов, но и наоборот только еще больше путают карты и окончательно дезориентируют общественность относительно истинного места каждого отдельного экономиста в современной экономической науке.

Другое проявление отсутствия единства в рядах российских профессиональных экономистов – отсутствие ссылок на работы своих коллег. За последние десятилетия российское экономическое сообщество утеряло элементарную научную культуру. Так, многие экономисты не считают обязательным указывать, кто является «создателем» той или иной идеи, модели, концепции и т.п. Нет стремления у отечественных экономистов и к проработке всей существующей литературы по интересующему их вопросу. Более того, многие российские экономические журналы не только не имеют библиографии, но и не приветствуют даже в виде сносок обильные ссылки на первоисточники. Таким образом, в стране негласно действует система «замалчивания» научного приоритета индивидуального исследователя.

Все это очень сильно разнится с традициями, сложившимися в западном мире, в котором обязательными являются не только ссылки на публикации своих предшественников, но и ссылки на неопубликованные работы, существующие в виде одного или нескольких репринтных экземпляров. Более того, признаком дурного тона является отсутствие в статьях и монографиях благодарностей коллегам, с которыми проводилось обсуждение отдельных вопросов, людям и организациям, оказывавшим финансовую поддержку работы, и даже анонимным рецензентам. Довольно часто авторы статей специально оговаривают, что все возможные ошибки и недостатки работы целиком и полностью лежат на них. Подобные традиции создают атмосферу корректности и взаимного уважения, что для России совершенно нетипично.

Иногда научная культура западных экономистов принимает даже несколько гипертрофированные формы. Характерным примером тому может служить следующий факт: в 1965 г. в своей статье «Теория распределения времени» Г.Беккер ввел понятие «полного дохода», сделав при этом специальную ссылку, что этот термин возник в ходе беседы с М.Фридменом [11, с.163]. Впоследствии и Г.Беккер, и М.Фридмен стали лауреатами Нобелевской премии по экономики и данный пример можно считать хрестоматийным: будущий Нобелевский лауреат отдает дань вежливости другому будущему Нобелевскому лауреату, еще не предполагая ни своего собственного, ни чужого успеха. В то же время не исключено, что успех обоих в немалой степени был обеспечен указанной повышенной щепетильностью экономистов в отношении заслуг своих коллег.

Особо следует указать на «именной» характер западной экономической науки. Дело в том, что атмосфера уважения своих коллег и предшественников на Западе выражается, прежде всего, в присваивании разнообразным научным конструкциям имен их создателей. Так, в современной мировой литературе фигурируют такие термины, как: кривая А.Лаффера, крест Дж.Хикса, инвестиционная ловушка Дж.М.Кейнса, мультипликатор Дж.М.Кейнса, уравнение И.Фишера, модель В.Леонтьева, функция Р.Солоу, парадокс М.Алле, теорема Ж.Дебре, закон Г.Госсена, условия Маршалла–Лернера, формула М.Гордона, равновесие по Дж.Нэшу, эффект Т.Веблена, цена Л.Шепли, эластичность по Д.Мак–Фаддену, оптимальность по В.Парето и т.п. К сожалению, аналитических конструкций с российскими именами в современной экономической науке не много, а если они и есть, то обязаны они этим, как правило, все тем же западным экономистам.

Отсутствие подобных традиций ведет не только к замалчиванию отдельных российских имен, но и к подрыву авторитета всей российской экономической науки. Складывается впечатление, что конкретные люди, которые осуществляют оригинальные разработки в сфере экономики не имеют никакого значения даже в том случае, когда им удается сделать действительно что-то серьезное. Однако опыт показывает, что безымянная наука рано или поздно становится аморфной, плохо структурированной и неэффективной.

Отсутствие дани уважения коллегам и предшественникам помимо всего прочего не позволяет национальной экономической школе занять достойное место на мировой научной арене. Для России это означает, что в перспективе даже при осуществлении научного прорыва в экономическом знании наша страна не сможет обеспечить достойную пропаганду своих достижений и, следовательно, мировая научная общественность пройдет мимо них и в лучшем случае впоследствии все эти результаты будут переоткрыты. Отчасти это происходит уже сейчас. Например, в настоящее время в России имеются целые направления, в которых нашими соотечественниками получены блестящие результаты. На мой взгляд, сюда можно отнести работы Л.А.Дедова, связанные с исследованием феномена структурного цикла [12], работы В.М.Полтеровича по теории институциональных ловушек [13–14] и теории коллективных фирм [15], статьи Л.Е.Соколовского по теории фискального регулирования [16–17], разработки В.В.Капитоненко, посвященные ценообразованию в многоуровневых хозяйственных структурах  [18–19], и т.д. Разумеется, указанными направлениями список побед российских экономистов не исчерпывается.

Одновременно с этим Запад постепенно исчерпывает себя. Исчерпание происходит, прежде всего, в самом предмете исследования. Например, в таком солидном журнале, как издаваемый Чикагским университетом «Журнал политической экономии» можно встретить статью со следующим названием: «Сила таблеток: оральные контрацептивы, карьера женщин и брачные решения» [20]. Не вдаваясь в содержание данной статьи и не беря под сомнение важность рассматриваемых в ней проблем, можно смело утверждать, что ее тематика вряд ли соответствует тому кругу вопросов, которые должны рассматриваться политической экономией. Пожалуй, сюда же можно отнести и экзотическую статью под смелым названием «Теория проституции» [21]. Это, конечно, важная социальная тема, но вряд ли она может быть «коньком» политэкономии. Похоже, что западные экономисты шарахаются по всему спектру социальных недугов общества, а экономическая наука постепенно начинает принимать довольно уродливые формы.

Таким образом, российская экономическая наука не так уж плоха, а западная – не так уж величественна. Однако монолитный и монументальный мир западных экономистов пока просто подавляет разрозненные ростки российских исследователей.

Критерий истинности научного результата в экономике

Все сказанное выше подводит к более общему вопросу: какие работы вообще в экономической науке можно считать выдающимися или хотя бы просто сильными и удачными?

Ортодоксальная традиция мейнстрима неявно, но очень навязчиво говорит о том, что сильная работа по экономике должна быть сложной, базирующейся на изощренном математическом аппарате. В противном случае работа будет признана примитивной, а это уже заведомо отрицает ее признание в кругах экономистов-профессионалов.

На мой взгляд, этот критерий несет в себе определенный позитив, однако к настоящему времени в целом он безвозвратно устарел. В качестве обоснования данного тезиса можно привести два простых факта. Во–первых, практически все классические результаты в области экономической науки являются довольно простыми по форме и основываются на довольно «легком» математическом инструментарии. Во–вторых, даже те серьезные достижения, которые основаны на сложных математических построениях, фигурируют в анналах экономической науки как некая содержательная выжимка без соответствующего инструментального обрамления. Слишком сложные теории и модели не могут стать повседневным рабочим средством не только для широкой общественности, но и для узких специалистов. Классическим примером триумфа инструментальной простоты могут служить исследования Г.Беккера, служащие примером того, как многого можно достичь, используя простые аналитические средства [22, с.669]. Не будет преувеличением сказать, что использование Г.Беккером несложных формальных методов, не требующих изощренного математического аппарата, лежит в основе его популярности и того факта, что он является чуть ли не самым цитируемым из ныне здравствующих экономистов [22, с.645].

Учитывая, что в отличие от российской западная модель экономической науки опирается на принципы и ценности мейнстрима, Россия имеет меньше ограничений для получения высококлассных результатов в экономическом анализе. В этой связи уместно вспомнить один любопытный момент из истории экономической науки. Так, еще во второй половине 20 века Дж.Форрестер развил новую идеологию экономического моделирования, основанную на построении сложных поведенческих моделей имитационного типа. Данный шаг был воспринят как революционный, и в России было немало сделано для укоренения и развития новой парадигмы моделирования. Однако сам мейнстрим с его аналитическим инструментарием противостоял имитационному моделированию и, может быть, не умышленно, но все же привел к тому, что нарождающееся научное направление было постепенно «забито» ортодоксальным математическим аппаратом и на время забыто широкими слоями ученых–экономистов. Потребовалось почти полвека для того, чтобы реанимировать и возродить имитационное моделирование.

Таким образом, ориентация западных экономистов на сложные научные построения способствует скорее ослаблению, нежели усилению получаемых научных результатов. Россия здесь имеет, если можно так выразиться, идеологическое преимущество. В определенном смысле научные результаты российских экономистов более прозрачны и, следовательно, в большей степени отвечают критерию истинности.

С проблемой сложности современных экономических работ непосредственным образом связан еще один критерий плодотворности научных результатов, заключающийся в их повторяемости и дублировании. Действительно, история науки недвусмысленно демонстрирует, что все более или менее значимое и ценное переоткрывается различными исследователями. Не составляет исключения из этого правила и экономика. Между тем по-настоящему сложные работы и результаты практически не имеют шанса на повторение, и тем самым утрачивается сама возможность идентификации открытий и наиболее значимых научных достижений. С этой точки зрения западный мейнстрим сильно осложняет процесс ревизии экономической науки в целях отфильтровывания из нее действительно ценного.

Надо сказать, что выдвинутый нами критерий повторяемости и дублирования научных результатов в качестве теста на состоятельность этих результатов имеет два уровня практического применения: общественный и индивидуальный. На первом уровне тестирование происходит на высоком социальном уровне, когда его результаты принимаются большими контингентами экономистов. Так было, например, со знаменитым уравнением Е.Е.Слуцкого, которое было впоследствии переоткрыто и переосмыслено Дж.Хиксом. Кстати говоря, сама модель, лежащая в основе уравнения Е.Е.Слуцкого, очень проста, что, по-видимому, и позволило повторить его логику анализа. В то же время Дж.Хикс получил соответствующее уравнение в форме, несколько отличающейся от формы Е.Е.Слуцкого. Таким образом, дублируются и переоткрываются простые аналитические конструкции, в то время как сложные выкладки уже предполагают расхождение путей разных исследователей.

На втором уровне тестирования полученных научных результатов происходит своеобразное самотестирование. Исследователь не получает признания в глазах общественности, но убеждается в правильности и плодотворности своих исследований. В качестве примера приведу два случая из своей биографии. В 2000 г. мною была опубликована работа, в которой, в частности, была предложена простая схема расчета величины номинального налогового бремени в виде суммы налоговых ставок с соответствующими весовыми коэффициентами [23]. Расчет этой величины имел основополагающее значение для уяснения истинных масштабов фискальной нагрузки на предприятия страны. В 2001 г. Р.Х.Ибрагимов защитил кандидатскую диссертацию, в которой была предложена та же самая вычислительная процедура [24], причем автор не был знаком с моей статьей и пришел к указанной идее оценки независимо от меня. Учитывая, что моя работа носила преимущественно макроэкономический характер, а работа Р.Х.Ибрагимова – микроэкономический, дублирование методологии оценки номинального налогового бремени показало ее объективность, правильность, плодотворность и практическую полезность.

Другой пример. В 2000 г. я опубликовал статью, в которой показал, что высокие темпы экономического роста способствуют выходу экономической системы из состояния институциональной ловушки [25]. В 2002 г. этот результат был обобщен и детализирован в работе [26]. Однако между этими датами, в 2001 г., В.М.Полтеровичем была опубликована статья, в которой с помощью совершенно иной методологии и модельного аппарата был доказан тот же самый факт [27]. Он не знал о моей работе, я не знал – о его, но содержательный результат совпал, что продемонстрировало нам объективность и плодотворность конечного вывода, который, как оказалось, может быть получен совершенно различными методическими способами.

В обоих случаях указание дат служит лишь для иллюстрации того, что вызревание тех или иных идей в головах разных исследователей происходило примерно в одно время. Учитывая близость дат получения указанных результатов, вопрос приоритета приобретает второстепенное значение, главное – совпадение основных научных тезисов.

Подобных примеров можно привести много, главный же итог их заключается в том, что западный мейнстрим, акцентируя внимание на инструментальной стороне исследований и предъявляя довольно жесткие стандарты на используемый инструментарий, тормозит становление многих плодотворных идей. В России же наоборот сильно развито направление, связанное с поиском новой методологии и методов исследования экономических процессов без того давления авторитетом, которое присуще западной экономической науке.

* * *

В данной статье была предпринята попытка сравнения сообщества ученых–экономистов России и Запада с точки зрения исторических традиций и мотиваций. Данное сравнение показало очень неоднозначную ситуацию. С одной стороны, Запад обладает огромными преимуществами по сравнению с Россией, с другой – западная экономическая наука, как это ни странно, сейчас более идеологизирована, чем российская, что работает в пользу России. Учитывая, что современная экономическая мысль находится в состоянии перелома (или надлома?), ни одно из этих преимуществ не может быть сброшено со счета. В этой связи можно утверждать, что у России есть определенные шансы для построения мощной и эффективной национальной экономической школы. Однако реализация этих шансов требует соблюдения многих условий. Обеспечение же этих условий – вопрос искусства государственного управления, а этот вопрос уже выходит за рамки данной статьи.

Литература

1. Балацкий Е.В. Мировая экономическая наука на современном этапе: кризис или прорыв?// «Науковедение», №2, 2001. С. 25–45.

2. Балацкий Е.В. О природе экономических открытий: прошлое, настоящее, будущее// «Науковедение», №2, 2002. С. 31–50.

3. Балацкий Е.В. Конец науки по Дж.Хоргану// «Науковедение», №3, 2002. С. 186–199.

4. Балацкий Е.В. О виртуализации экономической науки// «Науковедение», №1, 2003. С. 154–167.

5. Балацкий Е.В. Антропогенный фактор «регресса» экономической науки// «Науковедение», №4, 2003. С. 141–163.

6. Балацкий Е.В. Эволюция понятия времени в экономической науке// «Науковедение», №2, 2004.

7. Андреева И.С., Гулыга А.В. Шопенгауэр. М.: Молодая гвардия. 2003. 367 с.

8. Винер Н. Кибернетика. М.: Наука. 1983. 340 с.

9. Эфроимсон В.П. Генетика гениальности. М.: Тайдекс Ко. 2002. 376 с.

10. Гинзбург В.Л. Почему советские ученые не всегда получали заслуженные ими Нобелевские премии?// «Вестник Российской академии наук», Том 68, №1, 1998. С. 51–54.

11. Беккер Г.С. Человеческое поведение: экономический подход. Избранные труды по экономической теории. М.: ГУ ВШЭ. 2003. 672 с.

12. Дедов Л.А. Макроструктурная динамика промышленного комплекса России// «Экономика и математические методы», Том 38, №3, 2002. С. 3–10.

13. Полтерович В.М. Институциональные ловушки и экономические реформы// «Экономика и математические методы», Том 35, №2, 1999.

14. Полтерович В.М. Факторы коррупции// «Экономика и математические методы», Том 34, №3, 1998.

15. Полтерович В.М. Парадоксы российского рынка труда и теория коллективных фирм// «Экономика и математические методы», Том 39, №2, 2003. С. 210–217.

16. Л.Е.Соколовский. Налог на добавленную стоимость и предприятие, максимизирующее прибыль// «Экономика и математические методы». Том 28. №4. 1992.

17. С.М.Мовшович, Л.Е.Соколовский. Выпуск, налоги и кривая Лаффера// «Экономика и математические методы». Том 30. №3. 1994.

18. Капитоненко В.В. Преимущества вертикальной интеграции в формировании новых организационно–производственных систем (модельный анализ)// «Российский экономический журнал», №10, 1994.

19. Капитоненко В.В. Моделирование процессов сближения внутренних цен с мировыми// «Российский экономический журнал», №2, 1997.

20. Goldin C., Katz L.F. The Power of the Pill: Oral Contraceptives and Women’s Career and Marriage Decisions// «Journal of Political Economy», Vol.110, No.4, 2002.

21. Edlumd L., Korn E. A Theory of Prostitution// «Journal of Political Economy», Vol.110, No.1, 2002.

22. Капелюшников Р.И. Вклад Гэри Беккера в экономическую теорию/ В кн.:  Беккер Г.С. Человеческое поведение: экономический подход. Избранные труды по экономической теории. М.: ГУ ВШЭ. 2003. 672 с.

23. Балацкий Е.В. Воспроизводственный цикл и налоговое бремя// «Экономика и математические методы», №1, 2000.

24. Ибрагимов Р.Х. Государственное регулирование налоговой нагрузки на российские промышленные предприятия. Диссертация на соискание ученой степени кандидата экономических наук. М. ИМЭИ. 2001.

25. Балацкий Е.В. Непроизводственные издержки в теории институциональных ловушек/ В сб.: «Актуальные проблемы государственного строительства и управления». М.: ГУУ, 2000.

26. Балацкий Е.В. Функциональные свойства институциональных ловушек// «Экономика и математические методы», №3, 2002.

27. Polterovich V.M. Rent Seeking, Tax Policy and Economic Growth. New Economic School, Working Paper, 2001/027.

Официальная ссылка на статью:

Балацкий Е.В. Профессиональное сообщество экономистов – западная и российская модели// «Вестник Российской академии наук», Том 76, №1, 2006. С. 38–43.