1. Введение: системный взгляд на историю

Сегодня все большую популярность приобретает концепция инклюзивных институтов (КИИ), подробно раскрытая в работе (Аджемоглу, Робинсон, 2015а). Данную книгу можно считать эпохальной, т.к. в ней делается уникальная попытка пересмотреть и переосмыслить всю мировую историю на основе единой теоретической схемы. Надо признать, что поставленная грандиозная задача в целом решена авторами успешно. В связи с этим неудивительно, что новая теория уже получила отклик в отечественной периодике, включая обстоятельные рецензии на этот монументальный труд (Заостровцев, 2014). Тем не менее, разговор об инклюзивных институтах никак нельзя считать исчерпанным, а многие вопросы нуждаются, по крайней мере, в детальном обсуждении.

В предисловии к книге, написанном А.Б.Чубайсом, справедливо говорится, что проблема, вынесенная в название бестселлера, может считаться вершиной экономического знания. Действительно, авторы замахнулись на научную сверхзадачу, не ограничиваясь узкими темами своих профессиональных интересов. При этом характерно, что подобная книга могла сложиться только благодаря удачному соединению усилий известного макроэкономиста – Дарона Аджемоглу – и практикующего политолога – Джеймса Робинсона. Вся их теория есть не что иное, как синтез принципов экономики и политологии. Заметим попутно, что авторы подготовили и более академичный труд (Аджемоглу, Робинсон, 2015б), наполненный моделями и математическими приложениями. Вместе с тем они не впали в традиционную крайность мейнстрима – нагромождение и анализ сложных моделей. Как справедливо отметил Т.Пикетти, «экономическая наука так и не избавилась от детского пристрастия к математике…, которое препятствует историческим исследованиям и сближению экономики с другими социальными науками… Слишком часто экономистов волнуют в первую очередь мелкие математические задачи, которые, кроме них, никому не интересны…» (Пикетти, 2016, с.50). Д.Аджемоглу и Дж.Робинсон удачно избежали этого традиционного порока экономистов и вышли на качественно иной уровень осмысления и обобщения исторических траекторий.

Залогом успеха у широкой аудитории читателей является избранный авторами стиль изложения своих идей. Этот стиль можно назвать методом стилизованных исторических примеров. Каждый тезис в книге иллюстрируется и поясняется на конкретном историческом примере, который авторами сознательно очищен от лишних деталей и позволяет увидеть суть обсуждаемой проблемы. В литературе уже указывалось на возможности метода стилизованных примеров для распознавания новых трендов и изучения будущего (Балацкий, 2015б), а Д.Аджемоглу и Дж.Робинсон продемонстрировали его плодотворность при изучении исторической ретроспективы.

Вместе с тем, несмотря на все достоинства новой теории, не все трактовки и интерпретации ее авторов безупречны; многие из них искаженно и даже принципиально неверно воспроизводят реальность. Во многом эти ошибки связаны с широчайшим охватом географии исторических событий – не удивительно, что авторы могут недопонимать специфику некоторых анализируемых ими стран. В связи с этим имеет смысл не только еще раз изложить смысл и детали новой концепции, но и обсудить по ходу дела ее спорные моменты. В этом и состоит задача данной статьи.

Оговоримся, что мы не будем делать акцент на масштабной критике новой концепции. Это уже отчасти было сделано в работах (Арсланов, 2016а; Арсланов, 2016б), где справедливо отмечалась монокаузальность КИИ. Мы ограничимся лишь небольшой правкой новой теории с учетом замеченных недостатков. Более того, мы полагаем, что монокаузальность КИИ следует воспринимать не как недостаток, а как достоинство, ибо это позволяет достичь той простоты, когда аналитическая схема становится максимально выпуклой и операциональной. При этом оговоримся, что ставшее традиционным противопоставление географического и институционального факторов отнюдь не фатально и может быть решено путем увязывания их в рамках единой логической цепочки. Например, нынешнее состояние Исландии, которая может служить образцом европейской демократии, базируется на построенных в ней инклюзивных институтах. Однако сами эти институты во многом являются следствием географической специфики страны – на протяжении всей истории в ней так и не сложился абсолютизм; чрезмерная концентрация власти и богатства в руках какого-либо человека заканчивалась его банальным убийством. Суровый северный климат, небольшое население и ограниченность всех жизненных благ предполагала их равномерное распределение между членами общины и взаимопомощь; чрезмерное обогащение одних почти автоматически обрекало на гибель других, что и инициировало жесткие действия по ограничению роста социального неравенства. Однако такая роль географического фактора не меняет того, что траектория развития Исландии последних столетий формировалась в рамках инклюзивных институтов.

2. Инклюзивные и экстрактивные институты

Основными категориями новой теории являются понятия инклюзивных и экстрактивных институтов. Под инклюзивными понимаются такие институты, которые разрешают и стимулируют участие больших групп населения в экономической активности, что в свою очередь позволяет наилучшим образом использовать их таланты и навыки на базе свободы выбора того, где работать и что покупать. Иными словами, инклюзивные институты (ИИ) обеспечивают вовлечение в экономический круговорот широких масс и, соответственно, большого объема человеческого капитала. Под экстрактивными понимаются институты, которые направлены на то, чтобы выжать максимальный доход из эксплуатации одной части общества и направить его на обогащение другой части. Иными словами, экстрактивные институты (ЭИ) ограничивают участие масс в экономическом круговороте и отводят им место эксплуатируемой социальной группы, не способной продуктивно использовать имеющейся у нее человеческий капитал.

Введение в рассмотрение двух типов институтов почти автоматически решает загадку богатства народов. ИИ запускают цикл по созданию и эффективному приложению человеческого капитала, что продуцирует инновации и новые технологии, а это в свою очередь ведет к росту эффективности производства, более активному экономическому росту и возрастанию общественного благосостояния. Более высокий уровень жизни и более демократичные институты взаимодействия экономических агентов ведут к постоянному переосмыслению и совершенствованию существующих институтов, делая их еще более инклюзивными (рис.1). Соответственно появление и устойчивое функционирование ИИ ведет общество к обогащению и процветанию, а ЭИ, сковывающих творческую энергию масс, – к постепенному обнищанию.

На первый взгляд, введенные понятия являются почти самоочевидными и выстраиваемая на их основе теория также вполне разумна и убедительна. Однако на практике возникают две большие проблемы.

Первая – генетическая – проблема состоит в том, что наблюдения показывают следующее: очень немного стран в мире добились пресловутого процветания. Это означает, что ЭИ повсеместно доминируют и не желают уступать свои позиции прогрессивным ИИ. Иначе говоря, ЭИ – это естественное, почти природное состояние общества, а за инклюзивные институты надо отчаянно бороться. Можно выразить это и таким образом: захват государственной власти группой жестокосердных субъектов (элитой), беспощадно эксплуатирующих остальную часть населения (массы), является нормой общественной жизни, тогда как любое отклонение от этого сценария следует воспринимать в качестве счастливого исключения из правила. И это действительно так. В связи с этим необходимо тонкое достраивание теории, которое позволило бы понять нюансы процесса построения эффективных ИИ.

Вторая – методологическая – проблема состоит в том, что на содержательном уровне введенные понятия ИИ и ЭИ вполне понятны и операциональны, однако при идентификации институтов конкретной страны в определенный период времени нужно иметь более ясные критерии и определения. Например, какие институты сегодня доминируют в Китае – экстрактивные или инклюзивные? Можно задать и более сложный вопрос о степени инклюзивности. Например, в какой стране институты являются более инклюзивными – в США или в Канаде? Для ответа на поставленные вопросы необходимо формальное определение ИИ и ЭИ. К сожалению, Д.Аджемоглу и Дж.Робинсон не дают никаких зацепок к более четкому измерению феноменов экстрактивности и инклюзивности.

Как оказывается, феномен эффективности институтов, в том числе их экстрактивности и инклюзивности, можно поставить на количественную основу. В частности, весьма плодотворным является политологический подход Д.Дзоло, который исходит из того, что политический процесс носит противоречивый характер и представляет собой тонкую балансировку полярных ценностей – личной безопасности и свободы, защиты политического режима и поддержания социального разнообразия, эффективности управления и соблюдения прав человека, и т.п. (Дзоло, 2010). Исходя из этого в работе (Балацкий, Екимова, 2016) был предложен базовый индекс институционального развития, который совмещает в себе индекс гарантий (Г) и индекс свободы (С) [1]. Отталкиваясь от этой конструкции, можно дать более строгое определение ИИ и ЭИ.

Для этого рассмотрим два общественных класса – элиту и массы. Тогда инклюзивными являются институты, в которых представители элиты и масс имеют уровень политических, экономических и социальных гарантий и свобод больше некоего критического уровня: Г_Э>Г*; С_Э>С*; Г_М>Г*; С_М>С*, где Э и М – индексы элиты и масс соответственно; звездочкой обозначена нижняя граница свобод и гарантий. Тогда экстрактивными являются институты, в которых представители элиты имеют уровень политических, экономических и социальных гарантий и свобод больше некоего критического уровня, а представители масс – меньше этого уровня: Г_Э>Г*; С_Э>С*; Г_М<Г*; С_М<С*. Разумеется, это сильно упрощенное определение двух типов институтов, но оно дает дополнительные аналитические возможности.

Оговоримся, что нами подразумевается, что измерить гарантии и свободы масс можно без особого труда. При этом речь идет об агрегированных оценках [2]. В идеале для ИИ индексы гарантий и свобод для элиты и масс примерно совпадают: Г_Э≈Г_М; С_Э≈С_М. Для ЭИ, наоборот, разрыв в данных индексах для элиты и масс огромен и стремится к бесконечности: Г_Э–Г_М→∞; С_Э–С_М→∞. Таким образом, при ИИ имеет место относительно равномерное распределение гарантий и свобод между элитой и массами, тогда как при ЭИ наблюдается гипертрофированная концентрация гарантий и свобод в руках элиты. В дальнейшем мы покажем, что такая конкретизация понимания ИИ и ЭИ является необходимой при объяснении тех кризисных явлений, которые Д.Аджемоглу и Дж.Робинсоном не рассматриваются.

Подчеркнем, что необходимость разделения институциональных условий для элит и масс уже высказывалась в работах (Плискевич, 2013а; Плискевич, 2013б). Мы лишь конкретизируем этот тезис применительно к КИИ.

3. Комплементарность экономических и политических институтов

История показывает, что как ЭИ, так и ИИ демонстрируют определенную устойчивость и консервативность – если они установились, то преобразовать их довольно сложно. Данный факт нуждается в системном объяснении. КИИ дает вполне убедительную расшифровку механизма, лежащего в основе данной устойчивости. Чтобы понять это явление, необходимо одновременно рассматривать два типа институтов – экономические и политические. Первые касаются права собственности и норм экономического взаимодействия субъектов, вторые – правил получения и передачи государственной власти. Точкой отсчета всегда выступают политические институты, которые дают исходный системный импульс и предопределяют конструируемые экономические институты. Следовательно, политические и экономические институты являются комплементарными в двух направлениях: например, экстрактивные политические институты, нацеленные на удержание правящей элитой власти, порождают специфические экстрактивные экономические институты по всемерному «отжиманию» масс, что в свою очередь увеличивает доходы элиты и тем самым укрепляет их власть и установившиеся экстрактивные политические институты. И наоборот, инклюзивные политические институты, нацеленные на регулярную сменяемость власти, инициируют инклюзивные экономические институты, позволяющие многим субъектам соревноваться за место в элите, что формирует общественные силы, борющиеся за сохранение политического плюрализма и укрепление установившихся инклюзивных политических институтов. Таким образом, комплементарность политических и экономических институтов обеспечивает устойчивость установившегося институционального режима.

Однако устойчивость институтов не фатальна, она может нарушаться. В таких случаях ИИ перерождаются в ЭИ, а ЭИ – в ИИ. При этом данные процессы принципиально неодинаковы. Если ИИ могут перерождаться с течением времени из-за постепенной самостийной диссипации гарантий и свобод масс, то перейти от ЭИ к ИИ можно только при реализации довольно сложного процесса институциональных преобразований. Первый процесс сродни вырождению и угасанию пассионарности этносов, второй – восходящей эволюции за счет разнообразных мутаций.

Постоянное стремление к ЭИ во многом еще объясняется и тем обстоятельством, что получаемая в этом случае власть является почти неограниченной, а потому она желанна для многих. Это и порождает перманентные попытки захвата власти со стороны разных групп влияния. Даже незначительного ослабления борьбы масс за свои права может быть достаточно, чтобы какая-то группировка из среды элиты возобладала и опрокинула устоявшиеся ИИ. Более того, переход от ЭИ к ИИ представляет собой перераспределение сверхдоходов элиты между массами, что сделать проблематично, если соблюдать принципы эффективности и справедливости. Обратный процесс опять-таки намного проще – присвоить доходы масс без соблюдения каких бы то ни было условий не представляет большого труда.

Сказанное проливает свет на тот факт, что ИИ – чрезвычайно редкое явление по сравнению с ЭИ.

4. Общая схема институциональной эволюции

Инклюзивные политические институты имеют два важных атрибута. Первый – политический плюрализм, т.е. относительно равномерное распределение власти между разными политическими группами. Антиподом политического плюрализма выступает абсолютизм, когда вся государственная власть сосредоточена в одних руках. Второй – строго периодическая сменяемость власти в соответствии с законными процедурами. Антиподами здесь выступают либо длительное пребывание у власти одного правителя (партии), либо незаконный захват власти (перевороты и революции) другими политическими группами.

Многочисленные попытки перехода от ЭИ к ИИ, как правило, кончаются неудачей. Это во многом связано с тем, что экстрактивный режим почти всегда находится в порочном круге бедности, когда действует «железный закон олигархии», представляющий собой смену элит в результате переворотов и революций с сохранением экстрактивных политических и экономических институтов. Даже смена властной элиты сама по себе не ведет к замене ЭИ на ИИ. Для реализации такого преобразования необходимо три базовых условия: 1) наличие нового влиятельного прогрессивного класса (например, класса торговцев во время Славной революции в Англии); 2) широта оппозиционных коалиций (например, Славная революция не была путчем или мятежом незначительного числа заговорщиков, а мощным общественным движением, опиравшимся на разные слои населения); 3) начальные условия в виде плюралистической системы сдержек и противовесов (например, традиции парламентаризма в Англии, восходящие к Великой хартии вольностей).

При отсутствии указанных трех условий преодоления ЭИ возникает порочный круг, логика которого имеет примерно следующий вид: жажда власти той или иной политической группировки во главе со своим лидером ведет к захвату этой власти; органы политической власти формируют в стране экстрактивные экономические институты, которые действуют в направлении обеспечения экономических интересов власть предержащих кругов и их всемерному обогащению; наличие в руках властной элиты огромного объема накопленного богатства еще больше усиливает их политические позиции и т.д. Любая простая замена одной политической группировки другой не меняет рисунка сложившегося институционального контура, что и приводит в действие «железный закон олигархии». В свою очередь попытки смены элиты при экстрактивном режиме никогда не прекращаются, ибо ставки в этой политической игре очень высоки – практически неограниченная власть и почти неограниченная возможность наживы. Именно поэтому экстрактивные режимы сотрясаются от бесконечных военных переворотов.

Ярким примером «железного закона олигархии» выступает Боливия, в которой за полтора века сменилось 17 конституций, а за 146 лет с 1825 по 1971 гг. было совершено 185 военных переворотов, т.е. в среднем 1,3 переворота в год. Таким образом, до 1980-х годов передача власти в стране осуществлялась не посредством конституционных процедур, а путем военных переворотов. При этом экстрактивная форма правления в Боливии неизменно сохранялась.

Помимо всего сказанного, основополагающее значение имеет наличие сильной централизованной (государственной) власти в стране к моменту преобразования ЭИ в ИИ. Без наличия сформировавшейся государственной машины, поддерживающей монополию на насилие в рамках закона, невозможно построение ИИ. В противном случае ситуация вырождается в противостояние различных военизированных группировок, из которых ни одна не способна возобладать в масштабах страны. Такая ситуация сегодня наблюдается в Сомали, где государственная (центральная) власть как таковая отсутствует, а вместо нее действуют воюющие между собой вооруженные политические кланы. В таких условиях переход к ИИ невозможен.

Однако сильная центральная власть – это необходимое, но не достаточное условие перехода к ИИ. Дело в том, что сильная государственная власть является обоюдоострым инструментом. С одной стороны, она позволяет обуздать элиты и навести в стране закон и порядок, что является основой для дальнейших прогрессивных преобразований. С другой стороны, она часто ведет к подавлению всей оппозиции и к установлению тоталитарного контроля со стороны государственной власти. Такая двойственная роль центральной власти таит в себе опасность закрепления ЭИ: очистка страны от альтернативных источников насилия легко переходит в зачистку всех политических оппонентов. Данный момент лишний раз показывает сложности перехода от ЭИ к ИИ.

Тем не менее ЭИ не вечны и история знает множество примеров, когда они были успешно преодолены. КИИ дает нам довольно изящную схему формирования ИИ в процессе институциональной эволюции (рис.2). Эта схема разбивается на два принципиально разных этапа.

Первый этап – накопление мелких институциональных достижений на основе политического плюрализма. Это детерминированный процесс, который обусловлен культурными, историческими, географическими и психологическими особенностями этноса. В силу малых, но постоянных изменений данный процесс можно рассматривать как непрерывный. За длительный период времени такие мелкие изменения накапливаются и институциональные различия между странами становятся существенными. Однако сами по себе эти кумулятивные изменения, как правило, не имеют определенного вектора эволюции и не способны радикально изменить ситуацию, превратив ЭИ в ИИ. Для этого требуется вторая фаза – случайный внешний шок. В качестве такового выступает мощное событие, которое имеет все признаки Черного Лебедя по Н.Талебу, т.е. оно 1) принципиально непредсказуемо, 2) порождает масштабные последствия и 3) легко объяснимо после своего появления (Талеб, 2009). Внешний шок порождает точку перелома, когда дискретно возникающий вызов накладывается на результат многолетнего институционального дрейфа. В результате может возникать институциональный сдвиг, т.е. принципиальное преобразование политической системы в сторону инклюзивности. Если такой сдвиг происходит, то возникают элементы инклюзивных политических институтов; в противном случае экстрактивные политические институты остаются без изменения.

Имеются хрестоматийные примеры описанной схемы. Например, к 1346 году, к моменту приходы бубонной чумы, в Западной Европе в результате институционального дрейфа крестьяне обладали большей независимостью и большей переговорной силой, чем их собратья на востоке. На такие совершенно иные начальные условия наложился внешний шок – приход «черной смерти», что и привело к ликвидации феодализма, тогда как в Восточной Европе аналогичный процесс привел лишь ко «второму изданию» крепостничества. Аналогичным образом к 1600 году из-за постоянной борьбы английских баронов с абсолютизмом власть короля в Англии была гораздо слабее, чем во Франции и Испании, в результате чего внешний шок в виде открытия колоний привел к становлению в Англии конкурентной системы трансатлантической торговли, в то время как во Франции и Испании установилась монополия монархии на внешнюю торговлю. Таким образом, Черный Лебедь в форме бубонной чумы в Англии привел к важному институциональному сдвигу – отмене крепостничества, а Черный Лебедь в форме торговли с колониями – к другому сдвигу в виде конкурентной внешней торговли. Разный институциональный выбор, сделанный разными странами в переломной точке, привел к расхождению их институциональных траекторий в последующие века, что сопровождалось разными темпами экономического роста и разным уровнем общественного благосостояния.

5. Силы ускорения и торможения инклюзивных преобразований

Если эволюция ЭИ состоялась и развитие пошло в рамках новых ИИ, то запускается длительный механизм совершенствования новых институтов. Довольно часто этот процесс становится необратимым, хотя угроза отката назад всегда существует. Общая схема действия «благотворной обратной связи» представлена на рис.3.

ИИ высвобождают творческую активность масс, которая в итоге принимает форму технологического прогресса. Однако любые технологические инновации запускают так называемый механизм созидательного разрушения. Это означает, что наряду с появлением новых производств, услуг и профессий некоторые старые производства, услуги и профессии исчезают. Тем самым формируются две социальные группы – выигравших и проигравших от внедрения новшества. Первые поддерживают инновации и хотят усилить инклюзивность действующих институтов, вторые – препятствуют инновациям и не желают расширения экономического плюрализма. Как правило, первая группа более многочисленна по сравнению со второй, в связи с чем баланс сил склоняется на ее сторону и преобладает стремление к дальнейшим демократическим реформам политических институтов. Однако даже такая «благотворная обратная связь» содержит в себе элемент противостояния прогрессивным институциональным сдвигам.

Демократические политические реформы могут проходить только под знаком власти закона. Отступление от этого принципа в условиях ИИ является проблематичным, т.к. это означает разрушение всех предыдущих институциональных завоеваний. Такая жертва не приемлема, как правило, для слишком большого числа политических группировок и сил, в связи с чем законность всех реформаторских процедур сохраняется. При этом реформа превращается в некую демократическую самоценность. Это связано с тем обстоятельством, что сама реформа выступает в качестве планового «ремонта» старых институтов и не таит в себе ничего катастрофичного, тогда как противостоит ей революция как внеплановый, стихийный демонтаж и тотальное разрушение старых институтов. Иными словами, реформа обеспечивает институциональную преемственность, а революция ее уничтожает. Не удивительно, что в большинстве случаев выбор оказывается за реформой.

Совершенно иная ситуация возникает, когда действуют ЭИ. В этом случае инновации также порождают группы выигрывающих и проигрывающих от них, однако группа проигрывающих в данном случае – это не рядовые экономические агенты, а политические группы, держащие власть в своих руках, а потому определяющие ход институциональных преобразований. Слово этих группировок является решающим – и, как правило, технологические и институциональные инновации отвергаются. Здесь мы сталкиваемся с острым конфликтом интересов большинства и меньшинства. Зачастую эта проблема превращается в психологический конфликт внутри правящей коалиции, когда ее представители все прекрасно понимают и искренне хотят стимулировать экономический рост, но панически боятся потерять с грядущим ростом свои политические и экономические позиции. Дело в том, что институты, способствующие росту, могут изменить баланс богатства и власти в обществе таким образом, что диктатор и другие властные элиты от этого пострадают. Чтобы сломить сопротивление правящей элиты, необходимо ослабить ее власть путем введения в нее некоторой критической дозы инклюзивности; в противном случае будет действовать порочный круг бедности.

Примеры блокирования инноваций многочисленны и поразительны. Например, печатный станок И.Гутенберга начал свое триумфальное шествие по Западной Европе с 1460 года, а в Египте он стартовал только к 1800 году. Страх правителей Османской Империи перед крамольными идеями, которые могут распространяться посредством книг, привел к запрету самого книгопечатания. Аналогичная история имела место при отказе от строительства железных дорог в Австрии и России и т.п.

6. Методологические аналогии и параллели

Созданная Д.Аджемоглу и Дж.Робинсоном КИИ является серьезным продвижением вперед, однако вряд ли ее можно считать абсолютно новым словом в социальных науках. На сегодняшний день имеется огромное число работ, в которых предлагались теории, по крайней мере, очень похожие на КИИ. Рассмотрим некоторые из них.

Пожалуй, непосредственным предшественником КИИ можно считать Д.Норта с его теорией насилия (ТН), которая включает два институциональных способа организации общества – порядок ограниченного (привилегированного) доступа (ППД) к ресурсам и порядок открытого (свободного) доступа (ПСД) к ресурсам (Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011; Норт, Уоллис, Уэбб, Вайнгаст, 2012). ИИ в КИИ практически полностью эквивалентны понятию ПСД в ТН, а ЭИ в КИИ – понятию ППД в ТН. Соответственно ИИ и ПСД способствуют активному экономическому развитию, тогда как ЭИ и ППД сдерживают творческий потенциал конкретных людей и всего общества. Таким образом, введение двух институциональных режимов, определяющих в долгосрочной перспективе все экономические и технологические различия между странами, можно считать уже традиционным для современной экономической науки [3].

Следующей концепцией, тесно связанной с КИИ, можно считать теорию институциональных ловушек (ТИЛ), предложенную В.М.Полтеровичем (Полтерович, 1999). ТИЛ рассматривает устойчивые, но неэффективные институциональные состояния; КИИ рассматривает в качестве таковых ЭИ, которые, по сути дела, являются типичными институциональными ловушками, в которых общество почти автоматически оказывается в ходе формирования основ государственности, но из которых проблематично выйти. При этом понятийный аппарат ТИЛ, на наш взгляд, даже богаче, чем КИИ, тогда как сам режим ЭИ является более глобальным по сравнению с традиционными макроэкономическими институциональными ловушками. Здесь имеются явные возможности для эффективного сопряжения двух теоретических конструктов. Более поздние разработки в рамках общей теории реформ позволяют еще глубже изучать неудачи в реформировании ЭИ (Полтерович, 2007). По всей видимости, на этом пути лежит возможное тщательное исследование феномена «ловушки преждевременной инклюзивности», о котором говорит А.Б.Чубайс (Аджемоглу, Робинсон, 2015а, с.XI).

Интересна еще одна аналогия – между общей схемой институциональной эволюции в КИИ (рис.2) и общей схемой эволюции в концепции антихрупкости социальных систем (КАСС) Н.Талеба (Талеб, 2014); наиболее явно схожесть двух концепций видна при схематичном представлении КАСС (Балацкий, 2015а). И в том, и в другом случае присутствует фактор внезапного стресса (шока), который приводит в действие эффект гиперкомпенсации (перестройку институтов) с выходом на более высокие рубежи эффективности. Таким образом, и в этом смысле КИИ имеет содержательную предысторию.

Нельзя не увидеть хоть и отдаленную, но все же вполне зримую параллель между КИИ и моделью успеха личности Н.Талеба (Талеб, 2011), которая также наиболее выпукло выглядит при ее минимальной схематизации (Балацкий, 2013). Фактически здесь можно видеть перекличку между мелкими институциональными достижениями в КИИ (борьбой за права, организацией политических партий, общественной активностью и т.п.) и трудоспособностью человека у Талеба, культурными особенностями нации (свободолюбие, воинственность и т.п.) и личным талантом, шоком в точке перегиба (географические и научные открытия, массовые болезни и т.п.) и фортуной в судьбе индивида. Таким образом, в рассматриваемых двух теориях набор объясняющих факторов и схема их связи весьма похожи.

Сказанное ни в коей мере не говорит против КИИ. Наоборот, это лишний раз свидетельствует, что новая доктрина органично связана с другими эволюционными теориями, а это является лишним аргументом в пользу ее истинности и продуктивности. При этом нельзя не заметить того факта, что сами по себе КИИ и исторические примеры не могут впечатлить современных экономистов, однако их удачное объединение, когда каждый тезис теории многократно подтверждается чрезвычайно яркими примерами, является большой редкостью. В этом смысле КИИ, несомненно, заслуживает того, чтобы превратиться в рабочий аналитический инструмент представителей социальных наук.

7. Уточнение исторических интерпретаций

Стилизованными примерами Д.Аджемоглу и Дж.Робинсон в своей книге охватили всю географию мира. Здесь присутствуют страны Северной и Южной Америки, Африки, Европы, Азии, Австралия. Однако, на наш взгляд, самые слабые примеры приведены относительно Советского Союза. И это не удивительно – западные специалисты традиционно плохо понимают СССР в силу слишком больших отличий этой цивилизации от традиционных капиталистических систем. В связи с этим авторы допускают ряд принципиальных ошибок в трактовке событий как в создании Советского Союза, так и в его развале. При этом сразу оговоримся, что эти неправильные интерпретации не отрицают всего остального в КИИ; просто допущенные ошибки нуждаются в исправлении с точки зрения самой КИИ.

Прежде всего, авторы утверждают, что в СССР имел место классический экстрактивный режим, который изначально установился в результате произошедшей социалистической революции. Это, мягко говоря, не так. Наоборот, Революция 1917 года была реакцией на экстрактивный режим царизма, который волюнтарно перераспределял огромные ресурсы в пользу традиционной феодальной элиты. При этом недовольство режимом охватывало огромные слои населения. Это были не только крестьяне, солдаты и матросы, но и буржуазия, часть дворянства и достаточно широкие слои интеллигенции. Именно поэтому на сторону революции перешли огромные силы военной элиты, позволившие создать эффективную Красную Армию, а вслед за этим дееспособные органы государственного управления. Таким образом, условие наличия широкой оппозиционной коалиции, требуемое КИИ для перехода к ИИ, в СССР было выполнено.

Другое условие, состоящее в наличии нового влиятельного прогрессивного класса, было также выполнено – таким классом выступил пролетариат, хотя это было и нетипично для всей предыдущей мировой истории. При этом пролетариат был прекрасно организован – он имел идеологию, разработанную В.И.Лениным, организацию, включающую не только тайные и запрещенные ячейки, но и официально оформленную и признанную партию большевиков (РСДРП), которая с 1906 года имела своих представителей во всех четырех созывах Государственной Думы. Причем большевики отделились от Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), которая проводила регулярные съезды и имела свои печатные органы.

Наконец, было выполнено и третье условие, состоящее в существовании плюралистической системы сдержек и противовесов – в 1905 году уже совершилась Первая русская революция, подорвавшая царский режим. Ее итогом стала октроированная конституция, подписанная главой государства (императором) в форме Манифеста от 17 октября 1905 года и даровавшая гражданские свободы на началах неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. Был учрежден Парламент, состоящий из Государственного Совета и Государственной Думы. Последовавшая за этим Февральская революция 1917 года, известная как Февральская буржуазно-демократическая революция, привела к свержению российского самодержавия и созданию Временного правительства, сосредоточившего в своих руках всю законодательную и исполнительную власть в России. И лишь после этого произошла Октябрьская революция, в результате которой Временное правительство было свергнуто и к власти пришло правительство во главе с РСДРП(б) и его союзниками.

Таким образом, построение СССР представляло собой классический переход от ЭИ к ИИ. Начиная с этого момента широкие массы получили свободный доступ к любым профессиям и государственным должностям. Иными словами, Советский Союз в начале своего существования представлял собой не экстрактивный, а инклюзивный политический режим. Этот момент является принципиальным для уяснения первой ошибки Д.Аджемоглу и Дж.Робинсона.

Вторая их ошибка состоит в утверждении, что главным двигателем прогресса в период сталинского правления был волюнтарный переброс крестьян в города и их вовлечение в промышленное производство, которое все годы существования СССР оставалось низкопроизводительным. Однако этим примитивным решением невозможно объяснить все достижения советского строя. Например, испытанная в 1949 г. советская атомная бомба была копией американской, но вторая атомная бомба, испытанная в 1951 г., уже принципиально отличалась от американской. К созданию водородной бомбы советские ученые шли двумя путями: американским, основанным на данных разведки и приведшим к тупиковому результату, и советским, предложенным А.Д.Сахаровым и успешно завершившимся испытанием в 1953 году. Тем самым термоядерная бомба в СССР была создана раньше, чем в США, что во всем мире было расценено как опережение Союза в гонке ядерных вооружений. Но это не все. В 1954 г. был осуществлен пуск первой в мире АЭС, что ознаменовало новую эру в энергетике (Кузнецова, 2016). К сказанному можно добавить традиционное достижение СССР – первый полет человека в космос в 1961 году. Такое технологическое опережение не могло быть достигнуто на базе примитивного сгона крестьян в город и их подневольного труда на заводах. Речь идет о том, что в СССР была выстроена мощная индустрия, включая космическую, и диверсифицированная наука, во многих направлениях которой российские специалисты лидировали многие десятилетия.

За счет чего же были получены все перечисленные технологические достижения?

Ответ, на наш взгляд, очевиден. За счет действия ИИ. На протяжении раннего СССР почти все выдающиеся ученые и политические деятели поднялись с самых низов. Тем самым в стране действовала довольно справедливая и эффективная система отбора талантов и кадров на все ключевые позиции. Люди, достигавшие серьезных результатов в сфере науки, культуры и производства, имели разумный материальный достаток (хорошая квартира, машина, загородная дача), устойчивую работу и возможность творчества. Именно такой набор благ и позволял людям самоотверженно трудиться, достигая блестящих результатов в выбранной области. Таким образом, экономические и технологические достижения Советского Союза есть прямое следствие установившихся инклюзивных экономических институтов.

Особого комментария заслуживает утверждение Д.Аджемоглу и Дж.Робинсона о том, что политический режим И.В.Сталина был заведомо экстрактивным. Это очень тонкий и деликатный вопрос. Экстрактивный политический режим предполагает не только полное доминирование человека или политической партии во власти, но и использование этой власти для обогащения диктатора и представителей правящей партии. Однако этого в СССР не было. Ни сам Сталин, ни его сподвижники не перераспределяли богатство страны в свою пользу. Как известно, после смерти Сталина от него осталась только трубка, которую он курил, и шинель; никаких богатств им накоплено не было, равно как его ближайшими соратниками. Тогда может ли подобный режим считаться экстрактивным?

Ответ на данный вопрос, на наш взгляд, выглядит так: сталинский режим имел признаки политической экстрактивности, но полностью экстрактивным не был. И это на фоне откровенно инклюзивных экономических институтов. В противном случае никакая мобилизационная экономика и силовое давление сверху не смогли бы обеспечить длительный экономический рост в стране. Тем самым случай СССР прекрасно вписывается в КИИ, но совсем не так, как это сделано Д.Аджемоглу и Дж.Робинсоном: Советский Союз достиг впечатляющих экономических успехов за счет того, что в нем были построены и действовали на протяжении примерно 50 лет условно экстрактивный политический режим и ярко выраженные инклюзивные экономические институты.

Следующий вопрос состоит в том, почему пал СССР. Ответ Д.Аджемоглу и Дж.Робинсона состоит в том, что все экстрактивные режимы «сдуваются» и проигрывают экономическое соревнование с инклюзивными режимами. Однако мы показали, что Советский Союз не был рафинированным экстрактивным строем. Каков же тогда ответ на поставленный вопрос?

Наш ответ состоит в том, что изначальные ИИ, построенные в СССР, постепенно выродились и трансформировались в ЭИ. Этот процесс был связан с постепенной консервацией правящей коммунистической элиты, которая начала, с одной стороны, воспроизводить себя, продвигая на высокие должности и посты своих детей и родственников, а с другой – использовать свое положение для получения экономических благ. Начиная с 1970-х годов членство в рядах КПСС превратилось в пропуск в лучший мир, в котором были неизмеримо лучшие материальные условия жизни, нежели в мире простых граждан. К началу 1990-годов в стране уже процветала партийная «номенклатура» и действовала «закрытая» кадровая система. Например, дипломатами становились дети дипломатов, врачами – дети врачей и т.п. Сам распад СССР и отказ от социалистических принципов был детерминирован стремлением партийной элиты легитимизировать свое привилегированное положение. Закрепить за собой на законной основе служебные квартиры, дачи, фабрики и заводы можно было только путем перехода к капитализму, что и было сделано. Тем самым последние два десятилетия существования СССР происходило ускоренное перерождение ИИ в ЭИ. Причем этот процесс шел последовательно: сначала были преобразованы экономические институты, а потом встал вопрос о закреплении сложившегося положения дел на политическом уровне. Таким образом, падение темпов экономического роста в конечной фазе существования Советского Союза было связано с демонтажем ИИ в сторону все большей экстрактивности. Здесь также нет никаких противоречий в КИИ.

Проблема СССР ставит важный теоретический вопрос о закономерности эволюции его ИИ в ЭИ. Был ли этот процесс предопределен?

Наш ответ на этот вопрос строго положительный. Это связано с тремя важными обстоятельствами. Первое – наличие однопартийной системы, что исключало какую бы то ни было политическую конкуренцию и ослабляло обратные связи системы управления. Никаких сдержек и противовесов у КПСС и ее лидеров не существовало. Второе – отсутствие эффективного механизма передачи власти с учетом ее преемственности. Приход нового лидера государства происходил в результате победы в политической войне и приводил к радикальному развороту политики партии и страны. Так произошло в момент смены И.В.Сталина Н.С.Хрущевым, так произошло и после смены Л.И.Брежнева (включая Ю.В.Андропова и К.У.Черненко) М.С.Горбачевым. Третье – слишком большие полномочия и слишком крепкие позиции политических лидеров. Например, когда КГБ уже имел все доказательства связи А.Н.Яковлева со спецслужбами США, расследование не было продолжено в связи с отсутствием согласия на это Генерального секретаря КПСС М.С.Горбачева, а без такого мандата членов Политбюро ЦК КПСС нельзя было подвергать дальнейшей проверке (Житнухин, 2014). Наличие таких институциональных изъянов в системе государственного управления обрекало построенные ИИ на деградацию и перерождение в ЭИ.

Есть и еще один фактор, который нельзя сбрасывать со счета, когда рассматривается создание и крушение СССР. Это человеческий капитал. Тот культурный Ренессанс, который имел место за 50 лет до революции 1917 года, позволил стране подготовить широкие слои образованных людей, которые и выступили в качестве творцов прогрессивных ИИ. Более того, все известные большевики обладали хорошим образованием и обширными познаниями в разных областях. Можно сказать, что верхушка большевиков и системы государственного управления состояла из ярких представителей интеллектуальной элиты того времени. Данное обстоятельство выступило залогом успеха при конструировании новых ИИ. В последующие 50 лет исходный человеческий потенциал постепенно сходил на нет; система же массового образования СССР была нацелена на поддержание «конвейерной культуры» и не позволяла поддерживать передовое политическое самосознание и высокую мораль. В результате к 1970-м годам в стране ослабла интеллектуальная составляющая политического руководства, которое все менее адекватно реагировало на новые вызовы. К 1990-м годам политический истеблишмент страны вообще перестал соответствовать тем «пороговым условиям» для элит, которые являются необходимым условием движения к «зрелому государству» (Плискевич, 2014).

В данной точке анализа мы подходим к вопросу об альтернативных способах построения ИИ. Все известные миру ИИ не идеальны, однако ИИ, построенные в США, оказались более жизнеспособными, чем построенные в СССР. Однако мировая история не прекращает свой эксперимент. Сегодня Китай создал свою модель ИИ и успешно конкурирует с США в рамках однопартийной коммунистической партии. Будущее покажет, чьи ИИ более эффективны.

8. Избыток экстративности и избыток инклюзивности

Раскрывая КИИ, Д.Аджемоглу и Дж.Робинсон исходят из того, что свобода является несомненным благом, а потому чем ее больше, тем лучше. Однако этот вопрос нуждается в уточнении. Во-первых, помимо свободы имеются еще гарантии, которые являются не меньшим благом. Во-вторых, проблемы возникают не только, когда свободы и гарантии в дефиците, но и тогда, когда они в избытке. Это означает, что инклюзивность сама по себе еще не гарантирует прогресса и динамичного экономического роста; ее объем должен быть оптимальным, как и для всех других экономических переменных. Нарушение этого принципа ведет к потере экономической эффективности со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Для иллюстрации этого тезиса приведем несколько простых примеров. Первый связан с быстрой политической демократизацией России после крушения СССР. Однако ввергнутый в нищету народ в тот момент не нуждался ни в какой демократии, а потому голоса избирателей на выборах политмейкеры зачастую покупали за гроши. В результате происходило колоссальное искажение всех политических норм и формировалась неэффективная властная элита. В данном случае имело место опережение свобод над гарантиями, когда отсутствие минимальных условий для жизни населения шло параллельно с предоставлением нищему населению политических свобод. В этот период был нарушен баланс между экономическими гарантиями и политическими свободами.

Другой похожий пример связан с событиями на Украине 2014 года, когда в стране произошел государственный переворот с последующим отделением Крыма и войной в Луганске и Донбассе. Расчеты показывают, что политические свободы на Украине накануне упомянутых событий явно опережали политические, экономические и социальные гарантии (Балацкий, Екимова, 2016). Тем самым опережение свобод над гарантиями способно провоцировать не только приход к власти нежелательных политических группировок, но и непосредственные военные конфликты.

Еще один яркий пример из истории современной России дает ее университетская система, которая с 1991 г. развивалась ускоренными темпами, в результате чего страна надула «образовательный пузырь» и вышла в число мировых лидеров по обеспеченности населения высшим образованием: почти всем желающим было гарантировано высшее образование. При этом каждый мог свободно выбирать профессию. Однако впоследствии студенты не могли найти себе адекватную работу по специальности. Тем самым, получив свободу учиться чему угодно и как угодно, люди не получили никаких гарантий применения своих профессиональных навыков. Результатом такого хода событий стало неэффективное расходование как государственных, так и частных средств. Возникший в 2014 г. кризис сферы высшего образования привел к ее параличу и становлению неэффективных институтов, регулирующих ее деятельность.

В контексте приведенного примера можно вспомнить, что в СССР были обеспечены гарантии получения высшего технического образования огромному числу людей, в результате чего к концу 1980-х годов в стране возник избыток малоквалифицированных и низкооплачиваемых инженеров. Такого рода непродуктивные затраты вели к ослаблению экономики Советского Союза с нарастанием социальной напряженности. Подобный феномен можно охарактеризовать как перенакопление человеческого капитала. Заметим, что в структурно-демографической теории П.Турчин уже давно в явном виде использует понятие «перепроизводство элиты» (Быков, 2008).

Продолжая разговор о высшем образовании, укажем на интересную тенденцию в нынешних российских вузах: везде введена охрана на проходной, тогда как даже в СССР вход в большинство вузов был свободный. Одновременно с этим сегодняшние университеты России переполнены администраторами и вспомогательными работниками, численность которых гораздо больше, чем преподавателей и исследователей. Тем самым гарантии безопасности населению сопровождаются введением закрытого режима в открытых образовательных учреждениях и закреплением в них неработоспособных норм поведения. Здесь гарантии обеспечиваются за счет свободы. Если к сказанному добавить, что управление государственными вузами ведется на основе принципа единоначалия, то налицо сворачивание академических свобод в пользу гарантий управляемости подотчетных государству учреждений.

Если в последнем примере мы сталкиваемся с избытком экстрактивности, когда правящая элита стремится максимально контролировать свои организационные активы в ущерб гражданским свободам, то в примере с «образовательным пузырем» имеет место избыток инклюзивности, когда населению предоставляются возможности учиться без гарантий последующего трудоустройства. Все эти примеры говорят о том, что определение ИИ должно быть несколько уточнено: инклюзивными являются институты, в которых представители элиты и масс имеют политические, экономические и социальные гарантии и свободы, лежащие в пределах неких критических значений: Г**>Г_Э>Г*; С**>С_Э>С*; Г**>Г_М>Г*; С**>С_М>С*, где звездочками обозначены нижняя и верхняя границы свобод и гарантий. Несложно видеть, что если для масс большее значение имеет нижняя граница, то для элит – верхняя. Так, если массы не имеют минимальных свобод и гарантий, то это ЭИ. Однако если элиты имеют чрезмерно много свобод и гарантий, то это тоже признак ЭИ. Кстати говоря, ловушка преждевременной инклюзивности, о которой говорит А.Чубайс, объясняется именно дисбалансом между гарантиями и свободами масс и элит.

9. Прикладное значение теории инклюзивных институтов

Несмотря на все изящество и содержательность КИИ, ее прогностические способности не следует переоценивать. Это связано со слабой верифицируемостью основных понятий и рукотворным характером истории. В связи с этим дать конкретные прогнозы будущих успехов и неудач для разных стран с помощью КИИ невозможно. Тем не менее наличие двух институциональных режимов позволяет, по мнению Д.Аджемоглу, объяснить все тренды последнего столетия; более того, именно борьба этих двух типов институтов предопределит тренды последующего столетия (Паласиос-Уэрта, 2016).

В этом смысле КИИ дает возможность анализа глобальных вызовов и проблем, стоящих перед разными странами. Здесь самым интересным представляется вывод относительно Китая и России. В данный момент элиты этих стран предпринимают титанические усилия по обеспечению экономического роста. Однако КИИ выносит свой вердикт: сколь бы ни были впечатляющими успехи стран с ЭИ, все равно они будут временными и рано или поздно сменятся технологической депрессией (Паласиос-Уэрта, 2016).

С таким прогнозом не следует спорить, к нему стоит прислушаться. Дело в том, что в недавнем прошлом Россия уже потерпела несколько крупных технологических фиаско. Полностью провалилась доктрина инновационной экономики, инициированная Д.А.Медведевым; провалилась доктрина реиндустриализации страны и создания высокотехнологичных рабочих мест, инициированная В.В.Путиным. Сегодня пробуксовывает доктрина глобального импортозамещения, возникшая как ответ на международные санкции. В стране нарастает глобальная бюрократизация всех сторон жизни общества. Все эти факты говорят о том, что в условиях жесткой вертикали власти запустить технологический прогресс действительно оказывается проблематично. По всей вероятности, власть должна будет в перспективе пожертвовать определенным объемом экстрактивности, чтобы вывести экономику на траекторию активного роста.

Одним из классических проявлений ЭИ является длительное пребывание политического деятеля на высшем государственном посту. В современном мире предельный срок такого пребывания у руля страны ограничен восемью годами. Россия уже сегодня превысила эти нормы и не просматривается эффективной смены руководителя государства. Эту проблему также придется решать; в противном случае прогнозы КИИ могут сбыться, а это означает сползание России на периферию мировой политики и экономики.

10. Заключение

Запад с его прогрессивными ИИ предложил миру очередную научную новинку – КИИ. В новой теории просматривается определенная идеологическая ангажированность и тенденциозность. Авторы всячески расхваливают колыбель капитализма – Великобританию – и венец современного капитализма – США. Именно ИИ этих стран выступают в качестве образцов для остальных народов и государств. При этом прошлые и современные проблемы этих стран опускаются, хотя известно, что они не менее масштабны, чем во многих развивающихся экономиках. Наверное, по этому поводу будут вестись дискуссии для выработки более взвешенной позиции. Однако в целом КИИ дает прекрасный рабочий инструмент для анализа текущих проблем стран с недостаточно эффективными институтами. Причем этот инструмент позволяет не только понять слабые моменты в институциональном развитии страны, но и определить зоны, в которые следует внести институциональные поправки. При определенном уточнении и совершенствовании КИИ может стать важной вехой в понимании закономерностей развития человеческой цивилизации.

Разумеется, сегодня есть альтернативы КИИ, например, структурно-динамическая теория, основанная на современной теории сложности (Быков, 2008). Данная теория также довольно успешно объясняет возникновение политических и экономических кризисов, однако она не способствует понимаю эффекта богатства нации и ее процветания. В этом смысле КИИ является более предпочтительной теоретической конструкцией. Время покажет, насколько долго продлится такое положение дел.

Литература

Аджемоглу Д., Робинсон Дж. (2015^а) Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. М.: Издательство АСТ. – 693 с.

Асемоглу Д., Робинсон Дж. (2015^б) Экономические истоки диктатуры и демократии. М.: Изд. дом Высшей школы экономики. – 512 с.

Арсланов В.В. (2016^а) «Инклюзивные институты» – основной фактор устойчивого роста? Статья 1// «Общественные науки и современность», №4. С.??

Арсланов В.В. (2016^б) «Инклюзивные институты» – основной фактор устойчивого роста? Статья 2// «Общественные науки и современность», №5. С.??

Балацкий Е.В. (2013) Новые характеристики глобального капитализма// «Общество и экономика», №3. С.59–80.

Балацкий Е.В. (2015^а) Концепция антихрупкости социальных систем и ее приложения// «Общественные науки и современность», №6. С.116–130.

Балацкий Е.В. (2015^б) Управленческие парадоксы реформ в университетском секторе// «Журнал Новой экономической ассоциации», №2(26). С.124–149.

Балацкий Е.В., Екимова Н.А. (2016) Оценка институционального развития России. М.: «Перо». – 263 с.

Быков П. (2008) Накануне великой революции// «Эксперт», №42(631). URL: http://expert.ru/expert/2008/42/nakanune_velikoy_revolutsii/.

Дзоло Д. (2010) Демократия и сложность: реалистический подход. М.: Изд. дом ВШЭ. – 320 с.

Житнухин А.П. (2014) Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки. М.: Молодая гвардия. – 237 с.

Заостровцев А.П. (2014) История по Асемоглу–Робинсону: институты, развитие и пределы авторитарного роста// «Общественные науки и современность», №3. С.32–43.

Кузнецова Р.В. (2016) Курчатов. М.: Молодая гвардия. – 431 с.

Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. (2011) Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд. Института Гайдара. – 480 с.

Норт Д., Уоллис Дж., Уэбб С., Вайнгаст Б. (2012) В тени насилия: уроки для обществ с ограниченным доступом к политической и экономической деятельности. Докл. к XIII апрельской международной научной конференции по проблемам развития экономики и общества, Москва, 3–5 апр. 2012 г. М.: Изд. дом Высшей школы экономики. – 48 с.

Паласиос-Уэрта И. (ред.) (2016) Через 100 лет: ведущие экономисты предсказывают будущее. М.: Изд-во Института Гайдара. – 304 с.

Пикетти Т. (2016) Капитал в XXI веке. М.: Ад Маргинем Пресс. – 592 с.

Плискевич Н.М. (2013^а) Возможности трансформации в России и концепция Норта–Уоллиса–Вайнгаста. Статья 1. Срывы модернизации: вчера и сегодня// «Общественные науки и современность», №5. С.37–50.

Плискевич Н.М. (2013^б) Возможности трансформации в России и концепция Норта–Уоллиса–Вайнгаста. Статья 2. Пороговые условия перехода// «Общественные науки и современность», №6. С.45–60.

Плискевич Н.М. (2014) Трансформация системы «власти-собственности» в России: региональный аспект. М.: Институт экономики РАН. – 50 с.

Полтерович В.М. (1999) Институциональные ловушки и экономические реформы// «Экономика и математические методы», Т.35, №2. С.1–37.

Полтерович В.М. (2007) Элементы теории реформ. М.: Издательство «Экономика». – 447 с.

Талеб Н.Н. (2014) Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус. – 768 с.

Талеб Н.Н. (2011) Одураченные случайностью. Скрытая роль шанса в бизнесе и жизни. М.: Манн. Иванов и Фербер. – 320 с.

Талеб Н.Н. (2009) Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости. М.: КоЛибри. – 528 с.